– Я вижу, что вы с Эрнстом никак не найдёте общий язык с родителями, – сказала глава общества Невидимых, – это вполне естественно – непонимание между поколениями часто встречается. Их можно понять – на их молодость выпал большой политический кризис. Тогда мы временно освободили Последнюю Надежду от влияния демонов, пока к власти не пришёл д’Обстер. Прежняя система развалилась, а новая ещё не успела сложиться.
– Спасибо, но я знаю историю, – сухо ответила Изабелла, – мама с папой были уверены, что после учёбы в Академии их определят работать в научном институте. Но всё сложилось иначе, и им пришлось самим искать доход и пробиваться в жизни.
– Поэтому неудивительно, что они так ценят порядок и долг, – низкий голос Арабеллы звучал вкрадчиво, – в рушащемся и меняющемся мире хочется сохранить островки стабильности и уверенность в завтрашнем дне.
Они пошли вдоль стола для заседаний и белых стен с серыми колоннами. Арабелла вышагивала чинно и важно, а Изабелла взволнованно плелась за ней.
– И недавнее падение д’Обстера только подтверждает их уверенность в своей правоте, – вздохнула Сестра.
– Увы, – сказала Арабелла, – они родились в совсем другое время, когда многие понятия воспринимались как нечто естественное и само собой разумеющееся. Сейчас, когда им со всех сторон говорят, что они не правы, они уязвлены. Потому что под вопрос ставится их мировоззрение, которое они не отделяют от себя и, как следствие, принимают нападки на него близко к сердцу. Для них такие вещи, как, например, терпимость к магам – это нечто чужеродное и навязанное извне.
– Как и для нас – их традиции, – заметила Изабелла.
– Изабелла, – проникновенно произнесла Арабелла, – вы с Эрнстом с детства были умными и хорошо понимали мир вокруг, чувствовали нюансы. Лучше, чем взрослые, поражённые общественными предрассудками…
– Но у нас нет сил, чтобы отстоять свою правду! – не выдержала Сестра, – может, мы лучше что-то понимаем, но на верху цепи всё равно сидят не желающие понимать. Зачем им это, если они состоялись в жизни и считают себя вправе смотреть на остальных как на неудачников? Сильный не будет думать, а задавит. Авторитетом, как в случае моих дорогих родителей.
– Послушай – в их жизни не было принято что-то осмысливать, – спокойно ответила Арабелла, – материальные ценности были важны, а духовные были формализованы в вещах вроде образования или религии. Их родители обустраивали Последнюю Надежду, а бабушки и дедушки родились ещё до апокалипсиса и пережили первую пору и правление Айзенманна. Не все пережили, что тоже повлияло на жизненную позицию твоих родителей. Ну, а им самим достались два крупных кризиса.
Две волшебницы остановились у стены, на которую во время переговоров транслировали изображение Гранд-Маршала.
– А я? – спросила Сестра.
– Ты уже восприняла город после реформ Ульчини как данность, – продолжила Левски, – ты не жила при мэрах до него и не можешь ностальгировать по тем «славным» временам. Вы с Эрнстом не знаете, что такое бедность и хаос, потому что они пришлись на ваше раннее детство, и у вас есть больше времени, чтобы задуматься о себе и таких вещах, как свобода и предназначение в жизни.
– Говорят, философия зародилась именно в Цегрии, потому что там было высокое качество жизни. Интересно, мама с папой тоже сказали бы, что цегрианцы были «избалованы», а северные и восточные варвары «жили правильно»?
– Верно, – протянула Арабелла, – вы с Эрнстом принимали достоинства родительской системы как должное, зато прекрасно подмечали недостатки. Особенно в раннем детстве. Мещанство, зашоренность взглядов, пренебрежение индивидуальностью. И вас тошнило от такого мировоззрения, и вы сами хотели стать лучше. Я вижу, что вам нужно было что-то большее. Осознанное.
– Я вижу его в фиолетовой силе, в охоте на демонов. Раньше я думала, что найду желаемое и в Академии. Сообщество умных, свободных людей, где можно творить. Но поняла, что высшее образование лишь открывает двери в жизни, а людей не меняет. Там полно совершенно таких же по мышлению людей, как мои однокласснички, только менее жестоких в силу возраста.
– Высшее образование ещё не делает человека эмоционально умным, – подытожила Арабелла, – а интеллигентность – не более чем разновидность мещанства для его получивших.
– Кто это сказал? – изречение колдуньи показалось Сестре похожим на чей-то афоризм.
– Я, – ответила Левски, – забавные эти создания, мещане.
– Были бы, если бы не считали себя единственно правыми, – Изабелла чувствовала душевную боль. Ей было тяжело понимать, насколько глубока пропасть между ней и её родителями. Всё же они были ей близкими людьми.
– Я… – задумалась Изабелла, – я вижу, что мы с Эрнстом многим обязаны своим родителям. Мама воспитала нас и развила как личностей. Благодаря ей мы выросли такими умными. А благодаря папе мы жили не в квартирке вроде здешних, а в своём двухэтажном доме с башней, и не голодали, когда весь город трещал по швам. И спасибо им, что мы поступили в Академию, а не какое-нибудь училище. Они в ней учились, и у них был опыт…
– Ты и Эрнст – хорошие дети, отличники в школе и Академии, окончили музыкальную школу, – прервала её Левски, – вы привыкли брать на себя большую ответственность и во всём стремиться к идеалам.
– Да уж, – согласилась Сестра.
«Хорошая девочка…» – ей казалось, будто это словосочетание стоит на ней как клеймо, без которого людям живётся гораздо проще.
– Но, увы, не за всё в этой жизни ты можешь отвечать, – завершила мысль Арабелла, – и не за всех.
– Это бы понять моей маме, – ответила Изабелла, – да и мне самой – тоже. В первую очередь.
– Рано или поздно ты должна будешь им открыться. Сказать всю правду. Как они её примут – это уже другой вопрос.
– Почему же должна? – недоумевала Сестра, – недавно ты убеждала меня в обратном.
– Двойная жизнь нужна для вашей безопасности, пока вы учитесь, но она не может длиться вечно, – развернула мысль Арабелла, – хотя бы потому, что ваши родители хотят внуков, но не знают, что их мечта неосуществима.
– Я подозревала нечто подобное, – признала Сестра.
– Геномы человека и Древнего малосовместимы, поэтому мы не смогли сделать тебя и Эрнста способными к продлению рода, – в голосе Левски прозвучали нотки вины, – уж простите нас.
– Ничего страшного, – спокойно ответила Изабелла, – у меня есть фиолетовая сила, и она важнее. Вот только как мне быть?
Левски похлопала Сестру по плечу.
– Набраться смелости и сказать всё, как есть, – печально улыбнулась Арабелла, – или же… пропасть без вести и, например, переехать в крепость Гранд-Альянса. Но я знаю, что ты слишком честная для такого решения.
Изабелла нервно огляделась по сторонам.
– Но есть и… другая возможность, – медленно произнесла Левски.
– О чём ты говоришь?
– Оборудование, с помощью которого вы были созданы, ещё осталось. Несколько генетических манипуляций и операций на внутренних органах – и ты можешь стать обычным человеком. Полностью, во всём. Ты лишишься магической силы и Поля. Твоя кровь снова станет красной, а не фиолетовой, а глаза – полностью карими. И ты сможешь завести детей.
– А что будет с фиолетовой силой? – заволновалась Изабелла, – кто будет сражаться с демонами вместо нас?
– Не волнуйся – мы найдём ей применение, – заверила её Левски, – это займёт время, но мы придумаем новый способ превратить её в эффективное оружие.
– Я… я приму во внимание, – неуверенно ответила Сестра.
Что ей нужно было сделать? Отбросить магический дар, чтобы отблагодарить тех, кто её вырастил? Или же настоять на своём до конца и открыться им?
– Но есть ещё один нюанс – у вас с Эрнстом должно быть одно решение на двоих. Кто-то один из вас не сможет отказаться от силы – или это сделаете вы оба, или никто.
– Это почему?
– Если кто-то один из вас станет человеком, Поле раздавит второго, – разъяснила Арабелла с печальной интонацией, – одно существо не выдержит всей его силы.
