«Ну, погоди… Ты и твой Иван», — со злобой, беззвучно шевеля губами, сказал прыщеватый владелец самородка.
Нина подняла голову. Веня отпрянул и, пригнувшись, помчался к своей избе, где ждал его грозный шеф.
Через час они были высоко в горах. Шли напрямик, меж камней. Снег, выпавший за день, подсвечивал путь.
Над головой, на отвесной скале — казалось, рукой можно было достать, — застыли «Черные идолы». Они подпирали низкие тяжелые облака, движение которых угадывалось в темноте.
Лисков посмотрел на поселок, придавленный сибирской ночью. Маленьким желтым пятнышком горело окно. Черт бы вас подрал всех там, внизу!
Лисков ударил сапогом камень, лежавший на краю обрыва. Камень свалился вниз, и тотчас загудела осыпь.
— Ну, ты, без шума! — проворчал Эмик.
Они поднялись еще немного и перевалили через хребет.
Уже начало светать, когда Нина поднялась на гольцы и вышла к дороге. Внизу, как спичечные коробки, лежали дома. Даже остроконечные пирамиды терриконов, пестрые, в белых пятнах снега, казались игрушечными песчаными горками.
Ветер смел все следы со склона, засыпал их свежим снежком. Нина шла по дороге, вглядываясь в избитую колею.
Кто же все-таки те двое? Почему бежали из поселка? Девушке казалось: вот найдет их, и откроется загадка трагедии, и будут спасены старатели.
Метрах в пятидесяти под обрывом, среди камней — помятая кабина грузовика. Пять лет назад здесь разбилась машина. Шофера занесло на глинистой дороге.
Ох, нелегкую работу выбрал себе Иван!
Нина остановилась под карнизом, на котором застыли идолы. Здесь свист ветра был оглушительным, разноголосым. Но на дороге — затишье.
Снег здесь лежал нетронутый, пушистый, пахнущий горной свежестью.
Девушка застыла в оцепенении, увидев на белом, ровном, как асфальт, участке цепочки следов. Снег выпал недавно: стало быть, и отпечатки свежие. Проходили двое, в сапогах, мужчины, шагали размашисто.
Нина выросла в семье охотника, сама немало бродила по тайге и умела читать следы. По цвету земли, по закраинам отпечатков, по воде, что скапливается в углублениях, можно точно определить, когда проходил человек. Скажем, если мутна жижица, совсем недавно оставлен след.
Охотник шагает мелко, сторожко, мягко ставит ногу и не оставляет после себя переломанных сучьев. Случайный прохожий ступает наобум. Спешит человек — значит, каблук вдавлен с силою, с маху.
На снегу и того легче разобраться в следах.
Двое прошли часа два назад, не больше — снег в отпечатках белый, чистый, его не успело занести сероватой порошей.
Вот останавливались, отдыхали. Вмятины от рюкзаков. Два овальных тонких отпечатка прикладов. Окурок.
Девушка пошла по следам дальше.
Двое свернули с дороги, двинулись напрямик через тайгу в направлении Чурыма.
Следы привели Нину к глубокому каньону, пробитому в скале Бурмушанкой, которая, наверно, была когда-то могучей, крутой рекой, а сейчас шелестела мирным ручейком. Клинообразное, с отвесными, мало-помалу сходящимися внизу, у реки, скальными стенками ущелье хорошо знала вся поселковая детвора. Его называли «телефоном». Ущелье обладало удивительной способностью усиливать и передавать далеко, из края в край, малейший звук. Еще девочкой Нина бегала сюда со сверстницами: они затеивали звонкоголосую перекличку.
Нина прыгнула на влажный, запотевший валун, округлая спина которого торчала из воды. Нога неожиданно соскользнула с камня, и девушка, не удержав равновесия, упала в воду.
Словно бы гигантская булавка вонзилась вдруг в ступню, пониже щиколотки. Боль огненным поясом охватила ногу. Нина привстала и, хромая, вышла из ручья. Ступать она могла: значит, не перелом, а вывих.
Она присела на камень, прислушалась. Каньон казался высоким коридором, серое, чуть тронутое белесым рассветом небо лежало на закраинах обрыва, как потолок.
Девушка явственно услышала шаги. Туп-туп-туп. Будто великаны шагали по камням. Нина прижалась к скале. Это могли быть только они. Те двое.
Шаги смолкли. Какая-то птица вспорхнула неподалеку, взлетела вверх, словно подброшенный камень, и тотчас ущелье зашелестело, зашуршало взмахами гигантских крыльев.
На том конце каньона, скрытом сумерками, звякнуло ружье. Кто-то чертыхнулся.
— Ты что, Лисков? — послышался басовитый голос.
— Почудилось…
Чиркнула спичка. Пятнышко желтого света, округлое, как одуванчик, зародилось в утренней мгле и тотчас исчезло.
Значит, Лисков. Нине не примерещилось, когда она увидела в окне его расплющенное, длинное лицо. И каска его не случайно оказалась в избе. Он бежал из шахты, оставив там товарищей! Опасения были не напрасны. И разбитый мотор радиостанции — не случайность.
Лисков повинен в аварии! А этот, второй, заезжий человек с каким-то собачьим именем Эмик?
— Не спеши, — услышала Нина голос Лискова. — Мы все равно его перехватим. По этой дороге он быстро не поедет!
— Идем, идем.
Нина стиснула зубы, чтобы удержать крик. Неожиданное прозрение ударило, как молот в наковальню. Эти двое намерены перехватить Ивана с его бесценным грузом. Они пытаются остановить машину, чтобы насос не доехал до поселка.
Оба они виновны в несчастье и хотят ускользнуть безнаказанными. Девушка не знала причины преступления, да и некогда было ломать голову над этой загадкой: важно было одно — двое злоумышленников хотят окончательно погубить старателей. Они расправятся и с ее Иваном!
Нина проглотила застрявший в горле комок. Шаги удалялись. Что же ей делать — бежать обратно в поселок, поднимать тревогу? Но все взрослые мужчины заняты на спасательных работах. Да и пока она добежит до поселка, преступники уйдут далеко.
Нет, она пойдет следом и не даст случиться новой беде.
Шаги стихли. Лисков и его друг выбрались из ущелья. Нина встала. Сапог давил распухшую ногу, словно железная колодка. Хромая, девушка сделала несколько шагов и остановилась. С больной ногой она не сможет преследовать двух рослых, здоровых мужчин, которые шагают, не разбирая, прямо по камням, по таежному бурелому.
Оставалось одно: вернуться на дорогу и идти безостановочно, сколько хватит сил, навстречу Ивану.
Веселый попутчик
Широкая асфальтовая дорога была прямой, как линейка. Иван Сажа разогнал грузовик, воздух запел в ветровике, стрелка спидометра показала сто пятьдесят километров: ай да машина!
Нина сидела рядом, касалась Ивана теплым плечом.
— А быстрее можешь?
Впереди лежал синий туман. Иван утопил педаль акселератора, машина ворвалась в туман и вдруг повисла в воздухе. Это был не туман — просто дорогу перерезал обрыв.
Но машина не упала — она полетела, постепенно снижаясь над черным, сожженным лесом. Ворвалась в розовое облако. Тряхнуло…
…Иван проснулся. С минуту ошеломленно протирал глаза. В кабине было пусто, двигатель молчал, но от него исходило тепло. Иван толкнул ногой дверцу. Перед ним был не черный оголенный лес, а комковая, поросшая желтой травой земля.
Машина стояла поперек дороги, заехав одним колесом в глубокую канаву. Вот дьявольщина! Он заснул, позорно заснул за рулем, утомленный бесконечной ездой.
Холодный, скрюченный высотным голоданием лес стоял вокруг, за деревьями виднелись белые горы. Был сумеречный полдень.
Невдалеке клубился паром ключ, вырывавшийся из-под большого замшелого валуна. Шофер зачерпнул воды, плеснул на лицо, почувствовал бодрящий холодок. Но усталость, глубокая и коварная, как болезнь, все еще сидела в теле и сковывала движения.