— Да замолчите! — сказала Нина. — Замолчите!
— Эх, милая, — сказал радист. — Я ли не понимаю. Да я сам первый кайлу возьму — ребят спасать. Так?
Он бросил ключ, и тут же комната наполнилась тонким писком. Чурым отвечал. Шепеляка взялся за карандаш. Лоб его покрылся испариной. Он едва поспевал за районным радистом.
Наконец Шепеляка отбросил в сторону карандаш.
— Вот повезло так повезло! — сказал он торжествующе. — Машина с насосом уже в пути. Случайно выехала на прииск Дражный. Гляди, гляди!
Привстав, он ткнул пальцем в карту, висевшую над его столом.
— Гляди, дорога на Дражный проходит тут — так? Сто пятьдесят километров от поселка, так? Они вышлют самолет наперехват машины. Этот Иван Сажа будет здесь завтра ночью!
— Иван Сажа? — переспросила Нина, чувствуя, как румянец заливает щеки. — Иван приезжает, — повторила она бессмысленно.
Неожиданная улыбка прорезала щетинистое худое лицо радиста.
— Твой Иван, — сказал он понимающе.
Ну да, в поселке уже знали. Твой Иван. Недаром говорят: чем короче улица, тем длиннее языки. Иван уже дважды выпрашивал путевки в Шалый Ключ и приезжал, чтобы повидать девушку. Ее Иван. Нина вспомнила их первую встречу в большом городе, когда она сидела на скамейке в сквере и ревела — экзамены провалила, а он, большущий, добродушный, надежный, наклонился над ней, навис глыбой: жалость и сострадание привели их друг к другу.
Но минутное воспоминание тотчас вытеснила жгучая горечь беды.
— Успеет ли он?
— Должен успеть, — ответил радист. — На него только и надежда. Сейчас свяжусь с Чурымом, узнаю, когда вышлют самолет.
Он принялся снова вызывать райцентр, но вдруг движок прервал свое тарахтенье. Неоновый глазок погас, смолкло жужжанье умформера, и передатчик превратился в холодный металлический ящик.
— Что за черт, — сказал радист. — У меня же аккумуляторов нет.
Он вышел в темноту к сараю, где стоял движок. Нина последовала за ним. Радист зажег «летучую мышь» и оцепенел от ужаса. Над мотором клубился пар, как над вскипевшим чайником. Радиатор был разбит в нескольких местах, последние капли кипятка падали из развороченных ячеек.
Раскаленный мотор заклинило намертво.
— Кто? — спросил радист, хватаясь за голову. — Кто мог это сделать?
Беда была непоправимой. Теперь Шалый Ключ полностью отрезан от большого мира. Поселок остался один на один со своей бедой.
— Кто, зачем? — спрашивал радист. Он ничего не понимал. Еще полчаса назад движок был в полном порядке, в сарай же никто не входил.
Но это было не последнее странное и загадочное событие, происшедшее в поселке Шалый Ключ в тот злополучный вечер…
Нина опрометью выбежала из сарая, чтобы рассказать Дормидонтычу о новой аварии. Она мчалась по улице, сдерживая ладонью скачущее сердце. Казалось, за ней гналось с полдюжины сорвавшихся с карниза каменных идолов.
Дормидонтыча девушка нашла у входа в шахту. Туда уже спускались спасатели.
Выслушав внучку, старик обвел встревоженным взглядом поселок. Было темно, пусто, лишь от шахты доносились голоса, да белели громады гольцов, как айсберги, плывущие в ночи.
— Ладно, потом, однако, разберемся, — сказал старик, — сейчас каждый человек дорог, всем на работу. А ты иди, иди, милая, домой.
— Почему ж это я домой? — вспыхнула Нина.
— Ужинать собери спасателям, — ласково ответил Дормидонтыч, — Проголодаются ребята.
В глубине души старик не очень-то доверял радисту, за которым водилась слабость по части спиртного, и решил, что движок испорчен по недосмотру.
Нина отправилась домой, принялась хлопотать у плиты. Керосиновая лампа чадила над головой, окна были темны, поселок словно вымер. Неожиданно она почувствовала на себе чужой настороженный взгляд. Словно бы чем-то шершавым и холодным провели вдоль спины.
Оглянулась: в темном провале окна белым, безжизненным пятном светилась расплющенная физиономия Вени Лискова. Дисков вдруг скривился, отлепил лицо от окна, как переводную картинку, и исчез.
Но ведь он, Веня, был засыпан в шахте вместе со старателями!
Нина вздрогнула. Страх зябким полозом обвил тело, сковал руки… Почудилось? Нет, Дисков не мог быть бесплотным призраком. Девушка, казалось, все еще продолжала видеть перед собой его плоское, прижатое к стеклу лицо. Он смотрел на нее, как тогда, на вечере в поселковом клубе, — нагло, завистливо и жалко.
Нина отворила дверь. Холодная горная ночь ворвалась в избу. «Я должна быть храброй, — сказала себе девушка. — В поселке творится что-то непонятное и страшное. Я должна быть храброй».
По дощатому, скрипучему тротуару она осторожно прошла к дому, где жил Дисков. Дверь была распахнута. Под порывами ветра она покачивалась, и в темноте казалось, будто какие-то невидимые фигуры одна за другой покидают избу, дергая дверную ручку.
Нина ступила на порог.
— Есть ли кто? — громко спросила она.
Девушка знала, что в избе Лискова недавно поселился заезжий городской охотник по имени Эмик, франтоватый молодой человек с презрительной усмешкой. Вряд ли этот Эмик отправился вместе со всеми на шахту. Он сторонился всех поселковых дел. Что ему чужая боль?
— Есть ли кто?
Ответа не было. Тихонько, словно бы жалуясь, повизгивала дверь.
Девушка чиркнула спичкой и вошла.
Изба хранила следы поспешных сборов. Вещи были в беспорядке разбросаны на полу. Какой-то стеклянный взблеск моргнул из-под стола и погас.
Нина нагнулась и достала шахтерскую каску с укрепленным на ней фонариком. На твердой пластмассовой поверхности были пятна не засохшей еще глины. Как могла каска, которую Веня наверняка прихватил с собой, спускаясь в шахту, снова оказаться в избе?
Нет, это было слишком. Слишком много загадок и тайн для ее возраста и опыта.
Нина шла по темной улице, прислушиваясь к доносившимся со стороны шахты голосам. Нужно бы позвать кого-нибудь, чтобы помог разобраться… Но все взрослые и сильные люди заняты на спасательных работах. Она не имеет права отрывать их. Люди гибнут под землей! Люди.
Сотни вопросов возникали в разгоряченном мозгу девушки. Успеет ли летчик перехватить машину Ивана и передать приказ? Кто разбил мотор радиостанции? Каким образом в опустевшей избе оказалась шахтерская каска? Почему ей почудилось в окне лицо Лискова?
Инстинкт подсказывал девушке, что все эти вопросы непонятным образом связаны с аварией на шахте… Может быть, она была единственным человеком во всем поселке, который почувствовал эту роковую связь событий.
Нина посмотрела на громады гольцов, подпирающих беззвездное небо, и различила выделяющихся своей чернотой даже во тьме каменных идолов. Она вспомнила мрачные легенды, которые рассказывали в поселке: в зловещих фигурах якобы был воплощен дух стяжательства, корысти, способный вызывать в людях самые черные чувства, толкать их на жестокость и предательство. В давние времена, рассказывали, много случалось на этой земле трагедий. Золото манило сюда людей. Золото их убивало. Вот тогда и родились легенды о зловещих идолах.
Нина остановилась и погрозила каменным фигурам худым кулачком, бросая вызов странному и непонятному току событий, потрясших тихий поселок.
Что за чертовщина! Сверху донесся какой-то скрип и треск, похожий на хохот. Нине показалось, будто одна из темных громад, нависших над поселком, зашевелилась и гримаса усмешки исказила ее каменный лик. Мол, не так-то просто вам, людишки, справиться с алчностью и корыстью.
Скрип и треск не утихали. С трудом, всматриваясь в даль, Нина разглядела, как на побеленном склоне, сшибая кустарник, катятся камни. Голец осыпался…
