— Что значит, даже слишком, Яна?

— Она хорошая, девушка еще. Короче, если ты захочешь с ней переспать я не буду возражать.

— Что? — не поверил Генри.

— Если ты захочешь с ней переспать, я не буду считать это изменой, — вздохнув, сказала Яна, — жалко мне ее, она так просила, чтобы я тебе это разрешила.

— То есть вы вдвоем, без меня меня женили? — возмутился Генри, — Яночка, если я из каждой командировки буду привозить домой по жене, то у нас скоро будет не семья а женская казарма, со мной, комендантом общежития!

— Никакой жены! — строго сказала Яна, — еще чего не хватало. Ей двадцать пять лет, она почти в два раза старше меня и Валерии, будет тут командовать всеми нами! Она еще просила разрешения чтобы ты ей ребеночка подарил. Денег у них с мамой будет сейчас много, а родить хочет только от тебя.

— Ребеночка подарил?! — еще больше возмутился Генри, — ребеночек — это вам, что? Щенок или котенок, которых дарят? А потом? Как я буду жить, зная, что в какой то дыре растет полу сиротой часть меня? А потом, он один раз простучит в нашу дверь и спросит, Папа, а почему ты меня бросил маленьким?

— Я ей так и сказала, чтобы она с тобой решала этот вопрос, — виновато сказала Яна, — я сейчас такая счастливая, что у нас все наладилось, что готова поделиться частичкой этого счастья с другими. Я ведь думал, что так и умру одинокой и нелюбимой, а ты меня простил. Я ночью иногда просыпаюсь и плачу, что все могло остаться, как до твоего приезда. Ты меня извини, мне так ее стало жалко. Мы даже плакали с ней вместе.

— Тебе нельзя плакать у тебя молоко будет плохим, — строго сказал Генри, — я разберусь с Сабиной, но спать я с ней не буду. Это не обсуждается.

— Спасибо, если бы ты согласился, я бы огорчилась, хотя виду не подала бы, — обрадовалась Яна.

— Вот и хорошо, — сказал Генри, — Яночка, это последний наш разговор перед моей экспедицией. Береги себя и Раечку. Передавай поклон Матвею Петровичу и тетушке Марте. Люблю вас всех, скоро вернусь.

— Генри, миленький, будь там осторожен, без тебя я не смогу жить, я знаю, Раечка, но ты, просто знай, что я тебя очень люблю! Возвращайся, пожалуйста, скорее, мы все будем тебя ждать! — у Яны на глазах снова заблестели слезы.

— Все, целую, до связи! — и Генри отключился, чтобы она снова не заплакала. После чего лег спать.

Утром, позавтракав, он был в восемь часов утра у входа в Управление. Там уже были Майор в новенькой полевой форме, Сабина при полном параде, включая прическу и макияж, семь спецназовцев при полном вооружении, двое штатских, один следователь прокуратуры с папкой, второй судебный медик с саквояжем. А также трое телевизионщиков, одна ведущая, красивая молодая женщина, оператор и звукотехник. У них были кофры с аппаратурой.

Подъехал микроавтобус, все погрузились в него и поехали на авиабазу.

Там на взлетной полосе стоял уже турболет, а возле него бледный интендант. Он подбежал к высадившемуся из микроавтобуса Генри и отчаянно затараторил.

— Господин младший имперский дознаватель, я все сделал! Вчера турболет прошел летные испытания. Я договорился с нашим лучшим пилотом, он готов вас отвезти. Разрешите мне не лететь, я очень боюсь летать вообще.

— Хорошо,- сказал Генри, — но вечером, когда мы вернемся, ты произведешь предполетную подготовку турболета, завтра будет снова вылет.

— Огромное спасибо, все будет в лучшем виде! — с огромным облегчением выдохнул интендант, и сразу убежал, боясь, что Генри передумает.

Когда вся команда поднялась по открытой задней аппарели на борт турболета, там в кресле пилота сидел уже человек с погонами майора. Он представился и задал вопрос:

— Куда летим? В разъёме нет маршрутизатора.

— Вот он, вместе с картой памяти, — и Генри протянул ему блок, который он вынул позавчера из панельной доски турболета. Пилот вставил его на соответствующее место, и когда на блоке загорелась зеленная лампочка, удовлетворенно кивнул.

— Я прошу Вас пролететь по последнему маршруту, записанному в карте памяти, — попросил его Генри. Пилот вопросительно посмотрел на Майора, тот кивнул, и запустил двигатели для их прогрева. В это время все расселись по местам внутри грузового салона. Генри занял место второго пилота. Все надели шлемы с передатчиками внутренней связи. Через десять минут, турболет оторвался от бетонной площадки и стал набирать высоту. Потом пилот включил автопилот, и турболет лег на курс, записанный на карте маршрутизатора.

В течении двух часов полета, журналистка взяла интервью у Майора и у Сабины. Она расспрашивала о том, каким был майор Санчес на службе. Сабину она спрашивала, как ей жилось эти годы, когда судьба ее отца была неизвестна. Время пролетело быстро, и наконец, пилот объявил, — подлетаем к месту посадки.

— Внимание, — сказал Генри в микрофон, — оператору приготовиться для съемки.

— Что будем снимать? — спросил оператор.

— Сделайте, пожалуйста, круг на поверхностью земли по обоим сторонам ущелья, — попросил пилота Генри. Тот послушно заложил вираж, и прошелся сначала над левым краем, а потом над правым.

— Вот, — закричал Генри, показывая на небольшие грибки на правой стороне поверхности края ущелья, — оператор, снимайте их.

— А что это? — спросила журналистка.

— Это шахты вентиляции подземной производственной лаборатории, — торжествующе ответил Генри.

— Да, очень похоже, — подтвердил Майор, внимательно всматриваясь в иллюминатор. Все тоже прильнули к ним.

— Садимся, — предложил Генри, — там где сел майор Санчес.

Турболет подлетел к тупику, которым заканчивалось ущелье, завис там и стал медленно и осторожно опускаться. По обоим сторонам стали расти отвесные стены ущелья. Наконец турболет коснулся каменистого дна, и остановился. Аппарель открылась и бойцы спецназа высыпали наружу, заняв круговую оборону. Пилот включил радар и сказал, что ничего опасного не видит. После этого из турболета вышли все остальные.

— Итак, вход в производственную лабораторию находится на правой стене ущелья, двигаемся медленно, чтобы не напороться на мины, — предложил Генри, я — первый, — и он не дожидаясь согласия остальных, медленно двинулся вперед. Остальные гуськом двинулись следом. Через, примерно двести метров, Генри остановился поднял согнутую в локте руку, со сжатой в кулак ладонью.

Он указал на участок стены, который был не ровным, как все остальные, а имел осыпь, в виде нагромождение обрушившихся сверху камней. Потом он поднял с земли три ржавых отстрелянных выстрела из гранатомёта. Оператор вел все время запись.

— Думаю, тут был вход в пещеру, где размещалась подземная производственная лаборатория, — сказал Генри, — майор произвел три выстрела в саму пещеру, заставив ее сотрудников забаррикадироваться внутри.

— Почему Вы так решили? — спросила журналистка.

— Потому, что тут нет никаких следов боя. В первую очередь отстрелянных гильз. На стенах нет следов пуль, — ответил Генри, — а потом он установил у входа противотанковые мины, и подорвал их, обрушил своды, завалив вход. И думаю, обрушились и своды самой лаборатории, похоронив все внутри.

— А это почему? — не отставала настырная журналистка.

— Потому, что вот предохранители от взрывателей к минам, — и Генри поднял несколько ржавых трубок с кольцами, — Потому, что хозяева этого места не сделали ничего, чтобы откопать эту лабораторию. Скорее всего они опустили камеру через вентиляционные шахты, и поняли, что все погибло.

Постояв у осыпи, и дав оператору снять все крупные планы старых выстрелов от гранатомета и ржавые предохранители от противотанковых мин, саму осыпь и обвал, группа двинулась дальше. По пути движения, на стенах ущелья появились старые щербатые следы от пулевых попаданий из крупнокалиберного пулемета, на которые указал Майор. Пришлось остановиться, чтобы оператор мог снять и их тоже.

Пройдя, в общей сложности, еще метров сто-сто пятьдесят, Генри, снова шедший впереди, остановился. К нему подошли и остальные члены группы.