Попрощавшись, едем с сыном домой. Завтра пятница. Я сгораю от интереса приедет ли Алексей, как мы и договаривались до ссоры и одновременно с этим боюсь до трясущихся рук.

Уже дома, я в очередной раз набираю номер Златы. Я много думала об этом и поняла, что не хочу терять сестру, независимо от сложившихся судеб. Мы ведь родные, раньше мы были так близки, а сейчас отдалились. Да и сама Злата передала через маму, что очень хочет видеть меня рядом в такой важный для неё день.

— Слушаю, — недовольно отвечает она.

— Привет, — робко здороваюсь я. — Я скучаю. Может быть встретимся? Сходим в нашу кофейню, съедим по тирамису, как в старые добрые.

— Давай, — отвечает она после некоторой заминки. — Давай встретимся завтра?

А теперь тушуюсь я. Завтра ведь пятница. Если я уйду, то подведу Алексея, мы ведь договаривались. А если он вообще не приедет, а я прожду, упустив возможно единственный шанс на воссоединение с сестрой.

— Я завтра не могу, — выдаю после раздумий. — Давай в субботу?

— Ладно, — неожиданно соглашается сестра. — Тогда до субботы, пока.

Убрав телефон на стол, улыбаюсь от радости. Это правильный поступок, так и должны поступать близкие люди. Нам нечего делить, тем более незачем ставить мужчину выше, чем родную кровь.

Рабочий день пятницы неожиданно быстро проходит. Сергей Анатольевич, с которым я свела отношения до исключительно деловых, оставляет попытки добиться моего внимания. И наконец, вечер неминуемо наступает.

Выходя из офиса, нервно оглядываюсь вокруг в поисках знакомого автомобиля, проверяю телефон на всякий случай, но никаких следов не нахожу. Приезжаю домой, не выпуская экран из виду. Начинаю собирать сына на вечернюю прогулку, когда в дверь начинают звонить. Няня, не успевшая уйти домой, открывает дверь и пропускает гостя внутрь.

— Куда это вы собрались? — грозно звучит голос бывшего мужа.

Алексей стоит в дверном проёме нашей с сыном временной квартиры, не сводя пристального взгляда. Его появление без приглашения или хотя бы предупреждения стало почти нормой. Не царское это дело.

— Лёш, тебе не кажется что для жениха моей сестры ты слишком много на себя берёшь? — возмущённо говорю я. — И вообще, ты обещал не приезжать больше.

— Это было до того, как ты скрыла что Ярослав — мой сын, — отвечает мгновенно.

Закатываю глаза, испытывая толику досады, что он всё же появился и снова включил тут самоуверенного хозяина положения. Даже не поворачиваюсь, продолжая одевать сына.

— Тест необходим для юридических нюансов подтверждения отцовства, я говорил уже, — произносит, видя мою реакцию. — Сына я давно признал. И кстати, я хочу сегодня провести с ним время, позволишь?

Я даже каменею, не в силах пошевелиться. Он сейчас у меня что, разрешения попросил? Не приказал как с тестом, не надавил, а спросил моего мнения?

— Конечно, — соглашаюсь. — Как тебе удобно.

Алексей перехватывает одетого Ярослава и, после моего невербального согласия, уводит его в машину, дав мне возможность спокойно собраться. Такая забота всё ещё пугает, но не становится менее приятной. Внизу меня поджидает ещё одно мини потрясение — детская автолюлька, купленная специально для ребёнка. Всё меняется слишком быстро, но я рада, что Алексей настроен решительно, похоже и правда давно признал без всяких тестов.

В больнице очень тактичная медсестра берёт слюну у сына, пока Алексей с ним сюсюкается и отвлекает. Я же спокойно наблюдаю в сторонке, умиляясь.

— Ответ поступит на почту в течение семи часов, — оглашает медсестра.

— Благодарю, — отвечает Алексей и поворачивается ко мне. — Теперь поехали.

Анжелика

В автомобиле мы оба общаемся только с сыном, сохраняя семейную атмосферу перед ним. После последней ссоры мы наговорили лишнего друг другу, но никто не готов извиняться первым. Не хочу, ведь моей вины нет, с совестью я на «ты» и жалеть о своих поступках не приходится. Однако зная Комарова, скорее на землю упадёт метеорит, чем он сейчас признает свою неправоту. Не в этой ситуации.

— Лёш, — наконец решаюсь проявить мудрость. — Я хотела..

— Приехали, — перебивает он. — Всё потом.

Перед моим взором появляется арка, подсвеченная новогодней гирляндой. Это вход в парк из нашей юности. Именно через него Лёша провожал меня домой в первую нашу встречу и именно тут мы впервые поцеловались спустя неделю. На руках волосы дыбом встают от воспоминаний.

— Это же… — восхищённо произношу я, уставившись на Лёшу. — Мы же тут..

— Да, — мягко соглашается бывший муж. Его губы трогает лёгкая улыбка, а взгляд как будто теплеет. — И здесь мы побываем впервые все вместе. Семьёй, — последнее слово он произносит тихо, почти беззвучно одними губами.

Малыш хлопает в ладоши и взвизгивает от восторга, разглядывая огоньки. Мгновенно проникается озорством и, хитро прищурившись, убегает от нас. Лёша, смеясь, бросается в погоню. А я, давая мальчишкам время для общения, отхожу на второй план.

В душе будто распускаются бутоны цветов, я так много раз за последние два года представляла себе этот момент. В груди больше не бушует шторм, а лишь умиротворенно покачиваются волны спокойствия.

— Ооо, мы просто обязаны! — восклицает Лёша и ведёт сына к маленькому ларечку в виде кофейного стаканчика.

Тогда тоже стояла холодная осень, только снега не было, мы пили глинтвейн и обнимались, чтобы согреться. Даже в мыслях не было разойтись по домам, пришлось бы расстаться.

— Два глинтвейна и… — делает заказ Алексей и оборачивается ко мне, догнавшей этих непосед. — Ему можно какао? Или лучше фруктовый чай? Извини, я не очень в курсе.

— Чай, какао пока рано, — даю указания. — Научишься.

Пока готовят напитки, между нами воцаряется тишина, даже запыхавшийся малыш смирно стоит и копит силы для нового забега.

— Прости меня, — неожиданно говорит Комаров. — Я вовсе не считаю так. Вспылил, наговорил всякого. Жалею и раскаиваюсь.

Лёша освобождает руку от перчатки и легонько стряхивает снежинки с моих волос, а я перестаю дышать, утопая в его глазах и чарующем голосе.

— Ты хороший человек и лучшая мать, — продолжает он, переходя на шёпот. — Спасибо за сына.

Его рука перемещается на подбородок и обводит контур моих губ. Где-то на затворках сознания мелькает мысль о том, как это всё неправильно, но я не могу найти в себе силы отстраниться, ноги будто в бетон закатали. К счастью, Лёша ограничивается только этим, почти невинным жестом и убирает руку сам, заставляя меня чувствовать холод без его тепла.

— И ты меня прости, — говорю, отгоняя остатки наваждения. — Я тоже не считаю тебя ужасным человеком, хоть и много неприятного нас связывает.

Лёша расплывается в довольной улыбке и тянет мизинчик, закрепляя наше перемирие.

Жаль, что всё хорошее когда-нибудь заканчивается, поэтому спустя несколько часов мы едем домой. Сынок мигом вырубается, стоит только уложить его в люльку, а мы остаёмся в неловкой тишине.

В хрупком равновесие все темы для разговоров кажутся компрометирующими. Говорить о Злате и свадьбе — скатиться во взаимные претензии к нашим прошлым отношениям. Говорить о работе — к необоснованным обвинениям в адрес моего начальника. О сыне — напомнить о том, что я скрывала его. Поэтому я молча откидываюсь на сиденье и прикрываю глаза.

— Какие у вас планы на Новый год? — прерывает тишину бывший муж.

— Не знаю пока, поедем к родителям, наверное, — пожимаю плечами.

Спрашивать об их планах не решаюсь, знаю что Лёша и Злата улетают куда-то греть косточки. Медовый месяц у них начнётся с середины декабря и продлится до конца январских праздников. Слышать между делом от матери новости почему-то не так паршиво, как от самого Лёши.

— Подожди, — запинаюсь о внезапную догадку. — А что? Сын со мной только в комплекте, без меня он никуда не поедет.

— Нет, нет, — удивлённо смотрит на меня Комаров. — Я и не собирался вас разлучать, ты что. Буду приезжать, когда разрешишь, да и честно говоря, у меня нет опыта с младенцами, так что я только с твоими подсказками.