– Скорее всего, он отчаянно пытался что-то там разнюхать – или, возможно, ему нужно было передать какую-то информацию в некоторых из этих пальто, – но ты никогда не покидала гардероб во время спектакля, как обычно делала Тереза, – подметила Джулия. – Вот ему и потребовался предлог, чтобы выманить тебя оттуда на несколько минут.

Я кивнула. Я и сама пришла к такому выводу.

К этому времени я чувствовала удовлетворение. Все вопросы получили ответы, а все мелкие, беспокоившие меня эпизоды были объяснены.

Артур Коулман был любовником Терезы, и она, должно быть, заподозрила неладное и сложила два и два только после того, как нашла то, что было в его пальто.

Марк, должно быть, искал пальто Артура Коулмана, потому что знал, что Тереза и Коулман были любовниками… А после смерти Коулмана пальто исчезло. Вот почему Марк обыскал ее квартиру; в тот день он, должно быть, приехал туда из «Ла Соль», и от него пахло кальяном.

– Последний вопрос: что насчет кабаре «Ла Соль»? – спросила я.

Мервель взял стакан, который только что наполнил Раф, и сделал глоток.

– Это, несомненно, место встречи. Возможно, там проходили первые встречи, а затем они получили инструкции по посещению театра. И, возможно, в целях конфиденциальности они даже встречались там в нерабочее время. Владельцу, конечно, хорошо платили за то, чтобы он держал рот на замке.

Я кивнула. Хозяин действительно ничего мне не сказал.

– Вы понимаете, что все это лишь предположения, – строго произнес инспектор.

– Конечно, – так же серьезно подтвердила я.

– Так зачем Марк убил Терезу? – спросила Джулия. – Я никак в толк не возьму.

– Я думаю… Я могу поделиться только своим мнением. – Я взглянула на Мервеля. – Мне показалось, что на вечеринке у Дор Тереза сделала резкое замечание о том, что люди бывают не теми, за кого себя выдают. Возможно, она имела в виду Теда, но Марк не мог рисковать и испугался, что она их разоблачит. Или, возможно, она поняла, что происходит – и что Марк тоже в этом замешан, – и попыталась шантажом заставить его замолчать. В любом случае, это, вероятно, прозвучало как прямая угроза, поэтому ему пришлось избавиться от нее до того, как она проболтается, в том числе и мне, специалисту по жизни в районе Детройта. – Я взглянула на Мервеля в поисках подтверждения.

Он выглядел заинтересованным, что и я восприняла это как согласие.

– А этот доктор Джастис… он самый ужасный человек из всех. – Раф скривился от отвращения. – Он американец и все же работает с русскими и шпионит за своей собственной страной. Предатель. Я очень рад, что он тебе не понравился, Табита.

Все повернули головы в мою сторону, и я почувствовала, как у меня вспыхнули щеки.

– Я должна была догадаться, что с ним что-то не так, когда он сделал замечание о том, что Марибель – обычная американская капиталистка, – объяснила я. – То, как он это сказал, должно было подсказать мне, что он коммунист.

– Он правда врач? – спросила Джулия. – А как он выучил русский? И почему решил шпионить за нашей страной?

– Я не знаю, – ответила я. – Возможно, он связался во время войны с какими-то русскими коммунистами и стал поддерживать их убеждения.

– Действительно, – проговорил Раф. – Война порой заставляет мужчин совершать невероятные поступки.

– Думаю, это все объясняет, – с порывистым вздохом произнесла Джулия. – Прямо как в романе Агаты Кристи – в конце даны ответы на все вопросы, злодей пойман, а остальные счастливы…

– И все они закончили свой день восхитительным ужином и бокалом превосходного вина, – торжественно заявил дедушка. – Чего еще можно желать?

– У меня есть одно желание, – заявила я, глядя на Мервеля. – Я бы очень хотела, чтобы мне вернули мой швейцарский армейский нож, когда полиция закончит с этим делом.

Больше мне добавить было нечего.

– Как жаль, что Марк Джастис оказался шпионом, – вздохнула Джулия.

– И убийцей, – напомнила я.

– И убийцей, – повторила она.

В понедельник днем мы возвращались с рынка, где большую часть времени сплетничали об убийствах и делились известной нам информацией.

– Но это означает, что нам придется расширить поиски мужчины для Табиты, – весело произнесла Джулия. – Мадам Мари, знаете ли, весьма в этом заинтересована. Она говорит, что у нее есть внучатый племянник…

Я рассмеялась и покачала головой:

– Нет, Джулия, правда. Я не желаю ни с кем сейчас встречаться.

– Но ты же в Париже! В городе любви, – игриво напомнила Джулия. – Тебе нужен мужчина, с которым можно общаться у Сены… смотреть на бокал бордо… слизывать с пальцев шоколадный крем, а затем дождь поцелуев проливается на твою руку… и еще куда-нибудь!

Я все смеялась и не могла остановиться.

– Нет-нет, правда. Мне хватает моих прекрасных дедушек. Они держат меня в тонусе и не дают расслабиться.

Она усмехнулась, когда мы свернули на Университетскую улицу.

– А еще есть добрый инспектор, – сладко пропела она.

– Вот уж точно нет, – нахмурилась я. – Для меня он слишком чопорный и строгий.

– Но эти глаза! – выпалила она.

– Нет, спасибо. Кроме того, я думаю, что у него есть женщина. На его столе стоит фотография.

– Ладно, если настаиваешь… но я так легко не сдамся! – пообещала она и вздохнула. – Я так рада, что все закончилось. Теперь мы можем сосредоточиться на твоих кулинарных навыках!

– Да, пожалуйста! – взмолилась я.

Мы расстались, обняв друг друга и расцеловавшись в обе щеки, и я поспешила со своей сумкой в дом.

– Табите! Ты вернулась! – окликнул меня дедушка.

– Да. Буду через минуту. Тебе что-нибудь нужно?

– Вовсе нет. Но когда поднимешься, мы хотим с тобой поговорить.

Я ощутила легкое беспокойство; его голос звучал серьезно. Я поспешила убрать купленное под острым орлиным взглядом Джулии филе лосося. Ей удалось убедить меня в том, что «рыбу испортить» сложно, хотя я не была в этом так уверена. Зато всегда могла позвать ее на помощь.

– Да, дедушка? – Я вошла в гостиную.

Оба дедушки сидели прямо в своих креслах. На их коленях лежали пледы, а на пледах – их свернувшиеся калачиком домашние животные. Оскар Уайльд почему-то не залаял, когда я вошла в дом, и я задавалась вопросом, являлось ли это предзнаменованием грядущих событий.

Вдруг дедушка собирался мягко предложить мне вернуться в Штаты? В конце концов, я оказалась замешана в расследовании убийства и едва не погибла. Дважды.

Меня захлестнула волна страдания, внутри все сжалось. Я не хотела возвращаться домой.

– Пожалуйста, садись, cherie, – пригласил меня дядя Раф. В его глазах мелькнул слабый огонек, и это немного успокоило мои нервы.

– Мы обсуждали тот факт, что твоего велосипеда с нами больше нет, – серьезно начал дедушка. – И что в том ужасном происшествии ты едва не лишилась жизни, petite[82].

Я тяжело сглотнула.

– Да. Мне очень жаль. Я сам куплю себе новый…

– Замолчи! – прервал меня дядюшка Раф, подняв палец. – Дай дедушке закончить.

Я закрыла рот и кивнула.

– Возможно, мы просто слишком старые, – заметил дедушка, – но нас поразило, что ты решила носить для езды на велосипеде такие вещи, как брюки.

Уфф. Я кивнула, но, помня о протесте дяди Рафа, промолчала.

– Кататься на велосипеде в брюках, заниматься расследованием убийств… – Дедушка издал свой характерный цокающий звук, а я еще больше погрузилась в унылое настроение. – Со всем этим нужно что-то делать.

Ошеломленная, я почувствовала, как к глазам подкатывают слезы. Я не смогла бы ничего сказать, даже если бы захотела; в горле стоял ком. Я все испортила. Испортила. Этого следовало ожидать.

– Итак, мы приняли решение, – объявил дядя Раф.

– Понятно, – выдавила я.

– Пожалуйста, Табит, посмотри туда. – Дедушка лениво указал на окно.