Если я надеялась отчитать его или смутить, мне это не удалось. В его лице не дрогнул ни один мускул. Вероятно, потому, что он был французом, а его соотечественники в целом спокойно относились к теме секса.

– А как насчет вас, мадемуазель? Вдруг вы приревновали мадемуазель Лоньон к мужчине, который нравился вам самим? К этому месье Джастис?

Я растерянно заморгала.

– Я познакомилась с Марком Джастисом только в ту ночь, – пролепетала я, пораженная больше, чем хотела признать, что он уловил возможность нашей с Марком связи, хотя и преждевременно. – И это docteur[62], а не месье. Так что предполагать, что я затеяла убийство из-за мужчины, с которым только что познакомилась, нелепо. И, предвосхищая вашу следующую гипотезу: нет, Дор тоже не стала бы этого делать.

Мгновение он пристально смотрел на меня холодными стальным глазами, после чего едва заметно кивнул. Было ли это подтверждением моих слов или подтверждением его мыслей?

Вдруг меня осенило:

– Хочу, чтобы вы знали: сегодня утром одна из семей из списка, который я вам дала, меня уволила. Они больше не нуждаются в услугах репетитора. – Я смерила его, как я надеялась, обвиняющим и раздраженным взглядом. – Я так и предполагала: как только полиция начнет задавать вопросы, у людей возникнут подозрения. И они не захотят, чтобы такие, как я, учили их детей. Я прекрасно понимаю свою знакомую: она видела убийцу, но в полицию не пойдет, потому что за это ее тоже лишат работы.

Мервель покачал головой и прищелкнул языком.

– Non, mademoiselle[63], ни с кем из вашего списка я еще не говорил. Так что вы не можете свалить это на плечи police judiciaire. – Он поднял темную бровь и откинулся на спинку стула. – Но мне любопытно, что это за семья и по какой причине они вас уволили?

Я смягчилась, но не сильно (в конце концов, Хейсы меня все-таки уволили), все объяснила и со вздохом добавила:

– Полагаю, Хейс решил меня уволить, потому что прошлым вечером я видела его с женщиной. Не с миссис Хейс.

– Ах. Возможно. – Мервель кивнул.

Я решила сменить тему. Я не хотела, чтобы он вернулся к прежнему разговору и начал давить на меня по поводу Клариссы.

– Инспектор, есть еще кое-что, что может вас заинтересовать. Тот спичечный коробок из «Ла Соль»… Фрагмент точно такого же коробка я нашла во дворе, за домом, где была убита Тереза. Возможно, его обронил убийца. Вдруг это зацепка? – Я не видела причин упоминать, что такой же коробок лежит в доме Хейсов. Наверняка это совпадение.

Хотя будь это история о Нэнси Дрю или мисс Марпл, это было бы точно не совпадение.

Он кивнул, но прежде, чем успел что-то сказать, в дверной косяк снова постучали. На этот раз Мервель не стал подзывать к себе полицейского (уже не того, юного, а другого), а произнес:

– Простите, мадемуазель. Я на минутку.

Он вышел из кабинета, оставив меня наедине с моим любопытством по поводу скрытой от моего взгляда фотографии на его столе.

Едва Мервель переступил порог, как я вскочила на ноги и подошла к столу, не спуская глаз с двери.

Как я и подозревала, это оказалась фотография молодой женщины. Она выглядела моложе меня, чуть за двадцать, а может, даже моложе. Ее одежда и прическа устарели как минимум на пять лет, так что снимок был сделан либо до, либо во время войны.

Светлые волосы и светлая кожа позволяли предположить, что она не была ни сестрой, ни матерью, ни тетей темноволосого смуглого Мервеля. Единственный вывод, который я могла сделать, глядя на этот личный предмет на его столе, заключался в следующем: это его жена. Или невеста, поскольку обручального кольца Мервель не носил. Я невольно задалась вопросом, какая женщина захочет быть с таким чопорным, строгим, неулыбчивым мужчиной.

Она не была красивой и даже хорошенькой. Обыкновенная девушка. Но ее глаза задорно блестели, а на губах играла дерзкая улыбка, и я не представляла, как такая девушка, с огоньком внутри, могла влюбиться в Этьена Мервеля.

Тихий шорох шагов я услышала за долю секунды до того, как Мервель вернулся в кабинет.

Несмотря на травмированное колено, которое чувствовало себя намного лучше благодаря льду, я быстро отошла от стола. Когда он вошел, я не сидела, а стояла у стены с фотографиями с места преступления и открыто их рассматривала.

Фотографию второго мертвого тела я поначалу не заметила, уж больно меня возмущали снимки подозреваемых Мервеля, из которых по крайней мере четверо были совершенно невиновны. Но затем мое внимание привлекла фотография мужчины, распростертого на лестнице. Он лежал в луже крови, с огромным пятном на рубашке. Я быстро сообразила, что это тот человек, которого убили в прежнем доме Терезы.

– Кто это? – Я указала на труп.

Я понимала, что Мервель связывает убийство в доме Терезы с ее собственным убийством, как интуитивно хотелось сделать и мне.

– Есть ли еще какая-нибудь информация, которую вы хотите мне сообщить? – спросил он, проигнорировав мой вопрос. – Что-нибудь еще, что вам удалось найти, кроме этого спичечного коробка?

– Нет, – ответила я. Я не ожидала получить ответ на свой вопрос, но все равно надеялась.

– Хорошо, мадемуазель. Благодарю за то, что передали мне личные вещи мадемуазель Лоньон. – Он взял мое мятое пальто и приготовился помочь мне его надеть, давая понять, что мое время в его кабинете истекло.

– Как его звали? – спросила я, все еще глядя на фотографию мертвеца, и стала надевать пальто.

Мервель отрицательно покачал головой.

– Как вы думаете, его смерть как-то связана с убийством Терезы? – осведомилась я и подняла свою помятую шляпу. И услышала тихий болезненный вздох – первый признак человечности со стороны этого мужчины.

– Мадемуазель Найт, я скажу это один раз и не стану повторять: предоставьте вести расследование соответствующим органам. Не надо больше допрашивать людей. Не надо рыться в сумках, квартирах и дворах. Умоляю вас, не занимайтесь тем, что вас не касается. Иначе в следующий раз парой царапин и опухшим коленом вы вряд ли отделаетесь.

К моему удивлению, инспектор Мервель распорядился, чтобы один из полицейских отвез меня обратно на Университетскую улицу. Возможно, он сделал это из вежливости, но, скорее всего, просто хотел убедиться, что я отправлюсь прямиком домой и не буду «заниматься тем, что меня не касается».

Мне было жаль выбросить свой испорченный велосипед, но полицейский – дружелюбный мужчина с красным носом, круглыми щеками, крошечной бородкой и вонючей темной сигаретой – убедил меня, что починке он не подлежит.

– Ему место на кладбище велосипедов, – трезво рассудил он.

Я забралась в ожидавшую меня машину и вытащила из кармана перчатки. В этот момент что-то шлепнулось на пол. Я наклонилась, чтобы поднять предмет, и обнаружила, что это квитанция из гардероба. Я удивилась: свое пальто я накануне вечером квитанцией не отмечала. Потом до меня дошло, что, скорее всего, этот талон выпал из сумочки Терезы, когда я попала в аварию. Собравшиеся вокруг люди возвращали мне упавшие предметы, и я не глядя рассовывала их по карманам.

Я подумала, не отдать ли его инспектору Мервелю. Потом отбросила эту мысль; мне не хотелось, чтобы меня снова отчитывали. Я положила квитанцию обратно в карман и решила, что если мне доведется снова увидеть инспектора – в чем я сильно сомневалась и искренне надеялась, что в этом не будет необходимости, то я ее ему отдам.

И тогда он, разумеется, опять бросит на меня этот холодный и подозрительный взгляд, словно я что-то от него утаила.

Когда я вернулась домой, было почти два часа. Я ждала Джулию к трем, чтобы она научила меня поджаривать великолепную мадам Пуле.

Поскольку всю дорогу с острова Сите я держала лед на колене, я поднялась по лестнице в гостиную, почти не прихрамывая.