Однако увидев мое исцарапанное лицо, дедушка вскочил с кресла так быстро, что мадам Икс пришлось спасаться от позорного падения на пол. Она аккуратно приземлилась на все четыре лапы, бросив на меня разъяренный взгляд.

– Табита! Ma chèr![64] Что с тобой случилось, черт возьми?

– А что это на тебе надето? – осведомился Раф, в изумлении глядя на мои брюки.

– Ах, – ответила я, перекрикивая какофонию возбужденного лая и прыжков Оскара Уайльда. Его не волновала моя хромота или царапины; он хотел печенье. – Я ехала на велосипеде, и, боюсь, его больше нет. Произошел несчастный случай.

– Но ты хромаешь! И твое прекрасное лицо! – Дедушка нажал на кнопку на стене рядом со своим креслом, чтобы вызвать одну из горничных.

– Я в порядке, – заверила его я и погладила шелковистого пса в попытке заглушить его тявканье. Во время особенно высокого прыжка мистер Уайльд ударился о мое колено, но он был таким крошечным, что даже не причинил мне боль. – Лед на колено, немного косметики, чтобы скрыть царапины, – и я буду как новенькая.

– Садись, садись, cherie[65]. – Дядя Раф подозрительно смотрел на меня темными глазами. – Выпей немного бренди и расскажи нам все.

Выбора у меня не было; если бы я начала спорить, они отнеслись бы к инциденту с еще большим подозрением, а я не хотела их волновать. Сама я не волновалась, несмотря на мрачное предостережение инспектора Мервеля. Не думал же он в самом деле, что кто-то пытался меня сбить из-за того, что я нашла сумочку Терезы Лоньон? Нелепость какая-то.

Бет (или Блайт) вошла в гостиную, запыхавшись от стремительного подъема по лестнице. На ней были пальто и шляпка, свидетельствующие о том, что они с сестрой собирались уйти на весь день. Я чувствовала себя неловко из-за того, что пришлось их задержать, но дедушка решительно отправил горничную вниз за льдом и таблеткой аспирина.

Мадам Икс с недовольным видом устроилась на оттоманке напротив меня. Ее янтарные глаза продолжали метать яростные искры в мою сторону.

Зато Оскар Уайльд был в восторге от моего присутствия, и я посадила его к себе на колени, едва сдерживаясь от желания показать язык высокомерной мадам Икс. Надо было принести домой бродячего кота с перебитым хвостом, который спас мне жизнь, – тогда ей было бы из-за чего шипеть.

Оскар Уайльд съел печенье, я получила свой лед, две таблетки аспирина и немного бренди, а мадам Икс продолжала наблюдать за мной. К тому времени она уже устроилась на коленях у дедушки, где он угостил ее крошечным кусочком сыра.

Я вкратце рассказала о происшествии, намеренно уделив больше времени разговору с Мервелем и передав его во всех подробностях.

– Хорошо, что хотя бы наших фотографий на его стене нет, – заметил дядя Раф, когда я закончила. Его глаза задорно поблескивали.

Дедушка хрипло усмехнулся.

– Девре бы его разубедил, не так ли?

Раф улыбнулся.

– Сомневаюсь, что Девре был бы настолько убежден в нашей невиновности в чем бы то ни было. Он слишком хорошо нас знает.

– Ах, он слишком хорошо знает тебя, chèr, – возразил дедушка. – Не втягивай меня в свое грязное прошлое.

Я захихикала. Мне отчаянно хотелось узнать больше о грязном прошлом Рафа. Но не успела я попросить дедушку рассказать подробнее, как в дверь позвонили.

– Это Джулия, – объяснила я и неохотно поднялась, когда Оскар Уайльд с диким тявканьем бросился к лестнице.

Дедушка и дядя Раф заметно оживились и проводили меня с большим энтузиазмом – почему-то больше не переживая из-за моих шишек, синяков и царапин, и уж точно не беспокоясь о шпионах и шпионаже.

Как настоящие французы, они беспокоились только об одном: о своем предстоящем великолепном ужине.

– Сначала высушиваешь ее до предела. Она должно быть абсолютно сухая. Потом хорошенько промазываешь ее сливочным маслом, – восторженно напевала Джулия. – Сейчас не время экономить или испытывать брезгливость, Табс. Смажь ее всю – каждый уголок, каждую складочку, а потом еще немного.

Я злобно посмотрела на мадам Пуле, которая, как и обещала вчера Джулия, была полностью очищена. Мадам пребывала в полном своем великолепии: бледно-розовая, с морщинистой, шероховатой кожей.

– Убедись, что она совершенно сухая, – продолжила Джулия, и я послушно взяла полотенце и еще раз протерла кожу. – Теперь посоли ее внутри. Фаршировать ее мы не будем, она слишком маленькая.

– Сколько сливочного масла? – спросила я, посолив птицу.

– Очень много! Будь щедрой!

Прежде чем я успела возразить или хотя бы поторговаться, Джулия взяла меня за руку и выложила мне на ладонь большую ложку сливочного масла.

– Теперь массируй! – приказала она. – Сначала загляни внутрь – засунь пальцы прямо внутрь мадам. И не забудь залезть ей под мышки. Сейчас же! Не стесняйся!

Так я и сделала. Я натерла маслом всю курицу изнутри, затем снаружи. И когда решила, что закончила, и нетерпеливо потянулась за полотенцем, чтобы вытереть руки, Джулия цокнула языком, вложила мне в руку еще ложку сливочного масла и заставила повторить весь процесс сначала.

В это время я рассказала ей о своей велосипедной аварии и передала разговор с Мервелем… И втирала, втирала, втирала… Клянусь, на эту маленькую птичку ушло полстакана сливочного масла. Хорошо, что продовольственные ограничения были сняты! А не то это был бы расход масла на всю семью за месяц.

В итоге мадам Пуле стала скользкой и жирной. Я радовалась, что Джулия стоит рядом, поскольку боялась, что при попытке переложить курицу в форму для запекания она выскользнет у меня из рук и шлепнется на пол. Пока я делала масляный массаж, Джулия отправила в духовку картофель и репу.

– Теперь ее нужно аккуратно перевязать, – и она протянула мне большую иглу с продетой в нее длинной белой ниткой.

– О, нет! Тебе лучше сделать это…

– Чепуха! Ты справишься, Табс. Это просто. И делается не только для того, чтобы она выглядела прилично и не раздвигала ножки и не раскрывала крылышки, как нетерпеливая невеста, но и для того, чтобы она более равномерно готовилась. А теперь приступай.

Она показала, как воткнуть иглу под коленку мадам рядом с хвостиком, а затем провести ее по всему периметру, прижав ножки к туловищу. Втыкая иглу в мягкую, мясистую кожу, я почувствовала легкую тошноту, но напомнила себе, что Марк Джастис тоже регулярно зашивает кожу.

– Теперь верхний край, – инструктировала меня Джулия и показала, как подвернуть крылышки так, чтобы их кончики оказались на одном уровне с туловищем. Я пришила их ровно, по пути проткнув лоскут кожи на шее, чтобы все оставалось закрытым и не сползало.

– Идеально! Она связана крепче, чем Полина в своих опасных похождениях[66] на железнодорожных путях, – с удовлетворением отметила Джулия. – А теперь в раскаленную духовку. – Она проверила, разогрелась ли духовка до двухсот двадцати градусов (что, как я знала, равнялось четыремстам двадцати пяти градусам по Фаренгейту; из-за перевода метрических показателей мне было еще труднее учиться здесь готовить), и стала наблюдать, как я осторожно перекладываю мадам на решетку для запекания грудкой вверх.

– Ждем… десять минут – и переворачиваем.

– Переворачиваем? Ты имеешь в виду в духовке? – Святые небеса… это будет катастрофа! Если я не обожгусь, то наверняка уроню бедного цыпленка на пол.

– Да-да! Через десять минут ты положишь ее на бок, а еще через десять минут на другой бок. Затем понизишь температуру до ста семидесяти пяти – это примерно триста пятьдесят по Фаренгейту – и польешь жиром! И так каждые десять минут, – с большим удовлетворением произнесла она, – на протяжении всего процесса запекания. А потом еще раз… – Она продолжала и продолжала.