Разместились в теплушке на верхних нарах, как говорят, в тесноте, да не в обиде. Вскоре нас перегнали на Киевский вокзал, и там мы попали под бомбежку. Помню, как мы стояли у теплушки и смотрели, как на нас летят бомбы, а мы, пытаясь определить, с какой стороны они упадут, подлезали под вагоном на более «безопасную» сторону. Они упали метров за сто от нас, хотя было впечатление, что они летят прямо в затылок. Ощущение неприятное, но паники не было. Затем началось многодневное путешествие на Урал с длительными остановками, ночными дежурствами на платформах с танками, тяжелыми вестями с фронта. На стоянках иногда удавалось получить горячее первое, а в остальное время девчата что-нибудь соображали на буржуйке в вагоне из тех небольших запасов, которые прихватили из Москвы.

Вначале нас отправили в Сарыкамыш, затем в Кунгур и, наконец, в Глазов Удмуртской АССР, где мы и осели. Двадцать человек разместилось на площади 40 квадратных метров деревянного дома в комнате, разгороженной простынями. Утром я отправился на работу в механические мастерские, в которых нам предстояло срочно разместить оборудование и начать ремонт танков. Стояли крепкие морозы, и работать было очень трудно, но дело продвигалось. Опытные мастера все предусмотрели и захватили с собой инструмент, приспособления, запчасти. Трудно было с питанием, а тем более с куревом. Иногда вечером ходили на станцию и получали тарелку горячего супа заодно с пассажирами очередного остановившегося эшелона. Однажды я решил отнести тарелку супа домой, дорогой поскользнулся, упал на спину, но умудрился, держа тарелку на вытянутых руках, не расплескать драгоценную влагу. С куревом мне как-то очень повезло. Проходя домой через станцию, я увидел у некоторых вагонов оживление: мужчины проворно поднимались по скобам на верхний срез вагона (вагоны были без крыш) и вскоре возвращались с сумками и оттопыренными карманами. Оказывается, вагоны возвращались с табачных фабрик, куда они доставляли табак-сырец, после чего на полу оставалось достаточно табака, который для нас был дороже хлеба. Я подключился к этому муравейнику и прилично «отоварился». Вскоре мы с Таней и Марусей получили ордер на комнату в квартире одинокой женщины, но прожили там всего несколько дней. В первых числах января 1942 года я получил повестку в военкомат и пришел в отдел кадров рембазы за расчетом. Там мне сообщили, что в Ижевске начал учебный год наш Бауманский институт, и есть указание направлять туда старшекурсников. Через день мы, и еще двое с нами, ехали в кузове старенького грузовика, укутавшись во что попало и замерзая до костей. Переночевав где-то в деревне, к вечеру мы добрались до места.

Институт размещался в двух корпусах. Против одного из них, через дорогу, стоял деревянный двухэтажный домик, в одной из комнат которого, на втором этаже жил мой приятель по московскому общежитию Николай Белуха с другом. Кстати, после войны Николай пошел по партийно-комсомольской линии и достиг высокого поста второго секретаря ЦК КПСС Латвии.

Мы с благодарностью приняли предложение Николая и поселились в его комнате 12 квадратных метров теперь уже впятером. Страшно вспомнить условия… Наша комната отделялась от второй, в которой жила семья хозяина, не доходящей до потолка перегородкой. С питанием было тяжело. Ходили через весь город на рынок в столовую, где можно было взять так называемый суп. Брали по пять-шесть тарелок, сливали воду и получали немного густоты. И так несколько раз. Ночью часто бегали, вспоминая этот суп. Со временем в студенческой столовой стало получше, особенно когда туда устроилась работать Мария, которая по возможности подкармливала нас. Но до этой столовой было час хода. Это расстояние за один рывок, в сильный мороз, да в нашей одежонке преодолеть было невозможно, поэтому иногда на полпути стучались в дверь любого дома и просились погреться. На наше счастье во дворе института были свалены дрова, так как в корпусе было печное отопление, и мы ночью понемногу воровали их и топили свою печку.

Очень удручающе подействовало появление на нашей одежде вшей, это было следствием недоедания, скученности и несистематического мытья, а главное результатом общения с людьми, попавшими в такую же ситуацию. Принимали энергичные меры, всю одежду прожаривали в печи. В то время вши были грозным врагом, поэтому в Москве и в других городах на вокзалах были созданы санпропускники, где люди, приезжавшие в город, могли помыться, остричься и обработать одежду. Столовая не могла нас накормить, вечером все хотели есть. Собрав свои жалкие пожитки, мы с Татьяной отправились с санками в деревню, километров за пятнадцать, попытаться выменять картошку. Дорога шла через красивый сосновый лес, был солнечный морозный день. Но наша легкая одежонка и пустые желудки не располагали к любованию. Обмен шел туго, в деревнях уже всем отоварились. По-русски говорили плохо, поэтому торговаться было бесполезно. Поздно вечером измученные, промерзшие, с небольшим мешком картошки мы вернулись домой.

Для меня и ребят было еще одно испытание – табачный голод. Вначале было терпимо, так как у хозяина в сарае была свалена куча папиросных окурков, которые приносила жена хозяина, работавшая уборщицей в учреждении. Мы потрошили окурки и крутили сигареты. Но скоро эти запасы иссякли. Изредка на рынке удавалось купить стакан самосада. Иногда я шел на крайность – менял талон на сто граммов хлеба из своей хлебной карточки (триста граммов на день) на спичечный коробок табака. Если учесть, что Таня и Маруся первое время, до устройства на работу, карточек не имели, то станет ясно, что такое страсть курильщика. Были случаи, когда я, будучи в институте, не шел на лекцию, а ходил по коридорам и, увидев идущего с папиросой, пристраивался ему «в хвост» и жадно вдыхал «отработанный» дым. Но были люди, которые на этом делали бизнес. У нас в группе был студент Лева Сутцкевер, до Ижевска побывавший в Ташкенте и прихвативший оттуда по дешевке чемодан табака. Табак был им пущен в продажу по упомянутой выше цене без всякого стеснения перед товарищами. О таких говорили – кому война, а кому и мать родна. Этот Лева не нуждался даже в сливочном масле, а не то что в хлебе. Мы его презирали и думали, что придет время и ему припомнят… Но все оказалось не так. После войны этот тип, волею судеб, оказался в моем подчинении, и в моей власти было его уволить или, по крайней мере, придать гласности его спекуляции, но я к тому времени остыл и махнул рукой на прошлое. Такова жизнь! И в таких условиях надо было учиться, слушать лекции, чертить проекты, сдавать экзамены. Но, кроме того, надо было еще и работать. И я поступил в конструкторское бюро при институте, которым руководил известный специалист в области танкостроения профессор Михаил Константинович Кристи. Днем учился, а с четырех часов работал. Обстановка была деловая, товарищеская. Кристи не только руководил работой, но и угощал нас самодельными сигаретами из хвои с добавками табака, аромат стоял, как в лесу. Работа в КБ была для меня хорошей школой.

В апреле Таню в Ижевске разыскал ее дядя, после разговора с которым она решила ехать к маме в Пены, под Курск, немцы были уже близко. Она быстро собралась, и я проводил ее от станции Агрыз с проходящим воинским эшелоном. Наступила весна. Дни летели в постоянных заботах и в ожидании сводок Совинформбюро. Каждое сообщение о наших успехах, а их, к сожалению, было немного, вызывало радость и подъем, а отступление воспринималось уже как временное явление, росла вера в нашу победу. Поражала жестокость немцев. Русские всегда были гуманными, даже с врагами, соблюдали принятые общечеловеческие принципы ведения войны.

Итак, зачеты и экзамены позади. Мы получили задания на дипломные проекты. Предстояла преддипломная практика. Я поехал на один из заводов в Свердловск и принял участие в доводке и испытаниях одной из первых артиллерийских установок, что соответствовало теме моего дипломного проекта. Не обошлось без казуса. Однажды мы поехали на ходовые испытания. День был солнечный, теплый. Во время краткого отдыха на опушке леса я снял свое видавшее виды пальто и бросил его на броню. Через некоторое время я почувствовал запах гари. Смотрю, а от моего пальто идет дым – оказывается, я его бросил на раскаленную выхлопную трубу, в результате чего выгорела половина рукава и часть спины.