Они вышли на побережье и осмотрелись. Вдалеке купались какие-то ребята и, судя по всему, голышом. Лайон ухмыльнулся – и не страшно же подцепить какую-нибудь гадость… В противоположной стороне они заметили целующуюся под синим светом фонаря парочку ребят. Казалось, Саманте было неловко, но она всё-таки окликнула их.

– Ребята, мы разыскиваем человека, он мог проходить в этой части парка.

Смуглый парень с фрийскими чертами лица был образцовым качком, будто только переоделся после футбольного матча. Майка в обтяжку всему миру демонстрировала его мускулистые руки и крупные грудные мышцы. Лайон заметил знак отличия Бёркского колледжа. Похоже, он жил здесь недалеко, в кампусе. В отличие от девушки. Ей, похоже, не было и семнадцати. Сквозь легкую полупрозрачную кофточку просвечивала маленькая грудь без лифчика.

– Примерно роста моего спутника, черные волосы до плеч, солидный такой подбородок, грустный взгляд. Он мог быть не в себе, нести какую-то чушь и показаться невменяемым…

– Дамочка, нам явно не до вас и вашего человека, - грубо ответил парень.

– Поймите, ему нужна помощь, - попыталась надавить на жалость Саманта, - он может не осознавать своего состояния.

– А мне какое дело?

– Просто скажи, видели вы его или нет. И мы пойдём дальше, - встрял в разговор Лайон.

Парень хотел было что-то сказать, но его девушка мягко положила руку ему на грудь и сказала:

– Тэйк, погоди. Кажется, я видела кого-то похожего. Минут пятнадцать назад он прошёл мимо нас… Бурчал что-то под нос. Ты ещё думал, что он нам что-то говорит.

Голос у девушки был миленький-миленький, ну точно у красивой говорящей статуэтки, что продают на день святой Альтуны. Повезло пареньку. Лишь бы только их любовью не заинтересовалась полиция. Вряд ли ученика колледжа посадят в тюрьму за связь с несовершеннолетней, но наложить штраф в десять тысяч фартингов вполне могут.

– Куда он пошёл?

Девушка показала рукой на ту дорожку, что растеряла почти все работающие фонари. На ту дорожку, что вела к длинному пирсу.

Саманта на бегу поблагодарила парочку. Лайон пока сомневался, что это был действительно Лэнсберри – под данное адвокатессой описание подходил любой местный обитатель – но надежда как будто затеплилась где-то в солнечном сплетении. Ему лишь казалось странным, что Картер идёт в сторону озера. Не думает же он в самом деле…

Они выскочили на небольшую площадь и увидели впереди одиноко бредущего человека. Он аккуратно ступал по деревянным доскам пирса, словно боялся, что каждая из них может хрустнуть под его весом. Человек был сгорбленным, худым, словно труп, восставший из могилы. Дёрганные движения лишь добавляли этому сходства. Лайон бы в жизни не признал в нём Картера Лэнсберри. Нет, это точно не он.

Саманта устремилась на пирс, Лайон следом. Они нагнали человека у самого края, когда тот собирался сигануть в озеро. Лайон обхватил человека двумя руками и повалил на себя. Сквозь нависавшие волосы, никак не получалось разглядеть лицо. Человек тихо повторял надломленным голосом:

След, что выведет, быть может,

На дорогу и других —

Заблудившихся, усталых —

И пробудет совесть в них.[1]

Это был Лэнсберри: страшно изменившийся, с провалившимися глазами, бледный и ужасно худой. Лайон некоторое время сомневался, но затем увидел холодные голубые глаза. Они вперились в него, словно глаза жертвы в маньяка. Картер перестал говорить стихотворными строчками и выдохнул:

– Заблудший…

Внутри у Лайона гулко заухало. Неужели они опоздали? Неужели Лэнсберри окончательно сошёл с ума и больше не способен воспринимать правильно окружающую его действительность? Но уже в следующий момент тот сказал:

– Я прощаю тебя, Лайон. Ты ни в чём не виноват.

Нейгарда оглушило. Он, как сидел на деревянных досках пирса, так и остался, даже после того, как Саманта несколько раз его окликнула. Картер прожил ужасные недели в своей жизни и, скорее всего, уже никогда не станет прежним, но узнав Лайона, он первым делом его простил. За надменность, за недоверие, в конце концов, за неторопливость в расследовании.

В «Лудро и Эдкин» они вернулись уже за полночь. Лэнсберри разместили на местном диванчике, не слишком удобном, но куда лучше, чем больничная палата в психушке. Рядом суетились Брэдли и Хлои, ассистентка Саманты. Оба были рады помочь.

Саманта какое-то время звонила по телефону, пыталась вызвать врача, чтобы он осмотрел Картера и помог вывести из него препараты. Лишь спустя полчаса после возвращения в контору, она подозвала Лайона, который уже засыпал сидя на стуле.

– Спасибо тебе за помощь. Без тебя мы бы не справились.

– Это меньшее, что я мог сделать для Картера.

Саманта посмотрела на Лайона долгим тяжелым взглядом.

– Насчет этого… Можешь мне объяснить кое-что… Слова Лэнсберри, когда мы нашли его на пирсе.

Лайон скрежетнул зубами. Он был бы рад, если бы девушка пропустило это мимо ушей. В конце концов, молчание так сильно подействовало на парня, что он сдался. Рассказал всё, как на духу, что Картер обращался к нему за помощью несколько недель назад, что предполагал готовящийся заговор против Эллимайны, что не убедил его, Лайона, в своей правоте. Выслушав, Саманта попыталась отвернуться. Лайон перехватил её движение и заглянул в глаза.

– Саманта, пойми! Я не так работаю. Я не могу ввязаться в дело, не имея никаких доказательств. Лэнсберри мне ничего не дал, кроме подозрений.

– И вот куда это тебя привело.

– Да, я об этом уже несколько раз думал.

– Мало думал, Лайон! – вспылила Саманта. – Это ведь не телеведущим помогать, правда? Здесь нужна решимость!

– Я ошибался – признаю, - подтвердил Лайон искренне. – Поэтому и расследую сейчас дело Эллимайны вместе с полицией Бёрка. Поэтому после трех дней тяжелых допросов согласился помочь тебе в поисках Лэнсберри. Я осознал свою ошибку!

Саманта снова посмотрела на него этим её осуждающим взглядом. В то короткое, но очень долгое по ощущениям мгновение, смешалось очень многое. Лайон чувствовал, что хочет сказать ей кое-что ещё, но слова застревают в горле, роятся, словно пчёлы, но не вылетают из улья. Так он и простоял, молча и бестолково, пока она не сказала:

– Как будто этого недостаточно. Спасибо тебе за помощь, дальше мы сами.

Ответ был суровым и совершенно однозначным. Саманта изгоняла его не только из помещения, но и из собственной жизни. И это было даже больнее, ведь в самом конце, в том парке среди пустых глазниц фонарей, он почувствовал, что ему нравится… её работа, пытливый ум и решительность.

***

Покинув юридическое агентство, Лайон сел в машину и вдавил педаль газа так, что шины неприятно взвизгнули по асфальту. Досада и стыд гнали его прочь, в мягкую тишину спящего особняка. Люксовый автомобиль домчит его за пятнадцать минут до дома, но… что потом? Он будет лежать без сна, прокручивая перед глазами вереницу событий последних недель, чтобы упереться в грустные ввалившиеся глаза Лэнсберри. Лайон действительно имел полное право отказать Картеру, ведь тот не предоставил доказательств. Разве Лайон сделал что-то дурное? Или сделал? Или не сделал чего-то, что привело к последствиям?

На развязке окружной дороги, Лайон выкрутил руль вправо и перестроился с крайней левой полосы в крайнюю правую. Благо, никого на шоссе в этот момент не было – лишь одинокие фонари, высвечивающие дорогу желтыми пятнами. Ему нужно было взбодриться, подумать. Лучше всего – над делом Эллимайны.

Однажды они сидели со Слоком в «полицейском» баре после удачного дела, и уже знатно принявший на тот момент начальник полиции, сказал ему:

– Твой бы ум, да в наш штат…

– Вы же знаете, Слок, что я не умею подчиняться. Вы первый взъерепенитесь, когда я не сдам вам отчёт или пойду развязывать узел преступления, скажем так, не совсем законными методами.

– А ты так можешь?

– Всякие отчаянные времена бывают, - с улыбкой ответил Лайон.

Они выпили, и начальник полиции долго смотрел на дно пустого бокала, словно пытался гипнозом заставить его наполниться.