Арсений не поленился спросить фельдшера подстанции «Скорой помощи». Подозреваемого перевели в пансионат «Елимаро». Попасть на дожитие могли только богатые и значимые люди. Простолюдинам уготованы обычные дома для престарелых.

Глеб всегда боялся заболеть слабоумием под старость лет. Отчасти он и выбрал свою работу, руководствуясь этим потаенным страхом. Пусть тело правильно служит, а дальше можно и под пули. Лишь бы не стать обузой для какой-то злобной сиделки. Словом, в планы стареть у Глеба не входило.

Он промчался сквозь открытые узорчатые ворота. Массивные поля успели покрыться тонкий слоем снега. Где-то виднелись остатки опавших желтых листьев у дубов и березок. Вокруг никого. А перед самим входом в поместье кипела жизнь. Инвалидные коляски с пенсионерами, управляемые медсестрами, следовали по многочисленным указателям.

Главное здание дорожками соединялось с другими постройками на территории «Елимаро». Новые блоки с табличками («Бассейн», «Библиотека», «Сигарная», «Бильярд» и другие) распахнули двери для своих постояльцев. Из динамиков на фонарных столбах играла музыка в жанре «Блюз». Тихая и размеренная мелодия подстать уютному поместью посреди живописной природы.

Глеб припарковался на знак «Инвалид», потому что остальные места оказались заняты. Он достал из багажника ветровку «Млечного». А свою куртку бросил в салон на задний диван. Пистолет, прикрепленный за спиной, топорщился.

По пандусу катили старушку в инвалидной коляске, которая что-то бубнила себе под нос. Она заметила Глеба и дрожащей узловатой ручонкой воскликнула:

— Его не пускайте! Он пришел меня убить!

— Успокойтесь, пожалуйста, — ласково осадила ее симпатичная медсестра. Она подмигнула Глебу и свернула вправо.

— Веселая прогулка, — пробормотал он, поднимаясь по мраморной скользкой лестнице. Открыв тяжелую дверь, Глеб попал в фойе. С потолка свисала могучая хрустальная люстра с имитированными под свечи лампочками.

За стеклянной перегородкой сидел охранник в черном униформе с журналом кроссвордов. Глеб последовал к нему:

— Доброе утро, — поздоровался он, доставая удостоверение. — Я из «Млечного». У меня есть разговор с Ефимом Конгоровым. Сообщили, что он здесь...

— Сейчас проверю, — охранник с недовольством откинул журнал и заглянул в список. — Есть такой. Только поговорить с ним не получится...

— С чего вдруг?

— Такие указания нашего главного врача. Я в этом не разбирался. Просто пометка стоит, что он недееспособен.

— Я хочу поговорить, — вторил Глеб с ноткой раздражения. — Посетителем меня назвать нельзя.

Охранник оторвал взгляд от списка и округлил глаза. Он только сейчас понял, что перед ним сотрудник полиции. Ветровка подействовала лучше, чем удостоверение.

— Сейчас сообщу главному врачу.

— А начальник?

— Вот она и начальник, — быстро ответил охранник. — Подождите минуточку. Свяжусь...

— Хорошо, — кивнул Глеб, осматривая широкую закругленную лестницу, ведущую к верхним этажам.

Охранник взял телефонную трубку и покрутил циферблат.

— Доброе утро, Елизавета Игоревна. К вам пришел полицейский. Хочет поговорить с нашим постояльцем. — Охранник кивнул с фразой: — Угу.

— А почему его не назвали по имени?

— Порядки такие...

— Здесь никого, кроме нас, нет...

— Таковы порядки, господин полицейский, — сказал он, косясь в сторону выходивших на улицу пациентов без помощи медсестер.

— Ясно. Конспирация...

— Угу.

Послышался цокот каблуков с левой стороны лестницы. Появилась женщина в возрасте с прической «Улей». Такую Глеб видел по телевизору. Осиная талия наряду с военной выправкой дополняли уверенный шаг. Красивый и строгий белый халат был надет поверх легкого синего сарафана.

— Доброе утро, господин полицейский, — улыбнулась она, протягивая руку. — Вы хотели поговорить о нашем постояльце?

— Да.

— Пойдемте со мной. Подождите.., — она оцениваю посмотрела на Глеба. — У вас есть оружие?

— Конечно.

— Сдайте его, пожалуйста...

— Нет, — отрезал Глеб. — Я свой пистолет не отдаю кому попало, Елизавета Игоревна.

— Но правила...

— У нас другие. Пистолет будет со мной. И точка. Он на предохранителе.

Елизавета Игоревна отвела взгляд, но сразу расплылась в понимающей улыбке.

— Вы правы, господин полицейский. Следуйте за мной. Заодно скажите, к кому пожаловали...

— У меня есть пара вопросов к Конгорову Ефиму.

— Ефиму Тимуровичу. А в чем проблема? Что он совершил? — спросила Елизавета Игоревна, когда они прошли на второй этаж. Длинный коридор с текстильными бордовыми обоями и вставками из шпона пронизывали восточное крыло усадьбы. Напоминало больницу, но в дорогостоящем интерьере.

— Не могу вам сказать, Елизавета Игоревна, — уклончиво ответил Глеб, мельком осматривая открытые палаты. Каждая оказалось размером с его служебную двухкомнатную квартиру. Над убранством постарались: огромные окна с длинными светло-лиловыми шторами, обои малинового цвета, резная кровать с прозрачным балдахином. Он услышал в «палате» телевизионную передачу.

— Нравится? — спросила Елизавета Игоревна, понимая, что Глеб интуитивно исследует обстановку.

— Ничего так.

— Это место переделали под пансионат пятнадцать лет назад. Меценаты решили, что старость лучше встретить вдали от городского шума.

— У них на это есть средства.

— Это верно. А как вас зовут? Просто вы не представились. Я сегодня забегалась с пяти утра...

— Глеб Холодов, — ответил Глеб, вытаскивая удостоверение. — Сыщик из «Млечного». Расскажите мне о Ефиме Тимуровиче, пока идем...

— Конечно. Он был одним из учредителей пансионата. Усадьба Мусиных-Пушкиных не подходила. Тогда в пяти километрах от Мологи создали это прекрасное место. После смерти сына Ефим Тимурович решил вложить средства в строительство «Елимаро». Понимал, что здоровье хрупкое. После кончины жены передал свое дело преемнику, а сам неоднократно попадал в больницу. Второй инсульт выбил его из колеи. Теперь живет здесь. Под уходом специалистов...

— Сиделок?

— Они прошли шесть степеней проверок. Каждый месяц консультируются с психологами. Нервная это работа. Много власти было у наших постояльцев, пока старость не заставила перестать ходить на работу. Они привыкли командовать. Их характер покладистым не назовешь.

— Я заметил, — произнес Глеб, вспоминая старушку у входа в поместье. — Много вам платят, что вы терпите их выходки?

— Мы не живем на государственные деньги, — холодно ответила Елизавета Игоревна, проходя мимо столовой, где некоторых стариков кормили с ложечки. — Дети платят за пребывание в пансионате своих родителей.

— Не хотел вас задеть, — сухо сказал Глеб. — А насильно их тоже закрывают?

— Такое бывают, — смягчилась Елизавета Игоревна. — Как я сказала ранее, что диктаторы всех раздражают. Дети сталкиваются с этим, когда мама или папа в возрасте превращают их жизнь в ад. Власть закончилась. Они столько лет пытались ее удерживать, а теперь бессильны без сиделок. Еще и деменция с каждым месяцем забирает из бывших знаменитостей или хозяев жизни крохи личности. Они не помнят ничего. Такие находятся в другом блоке. Их приходится привязывать к кровати, чтобы не навредили себе или персоналу.

— И так каждый раз?

— Немного помогают таблетки. Я сталкивалась с таким заболеванием, когда проходила стажировку в доме престарелых. Их мозг разрушен и начинает деградировать... К сожалению...

— Мы ушли от темы, — заметил Глеб. Из комнаты слева шел горячий пар, а дверь с табличкой «Ванна» была распахнута. Оттуда доносилось старушечье пение. Елизавета захлопнула дверь:

— Ее моют. Бывшая оперная певица...

— Ясно. Мы скоро придем?

— Уже. Давайте так: поговорим о нем после того, как вы его увидите.

Они остановились у дубовой двери с номером «228».

— Вы пойдете со мной? — спросил Глеб.

— Да. Но вы разочаруетесь... — Она надавила на ручку. — Смотрите сами.