– Сэр, боюсь, вам лучше уйти. Уже некоторое время кузина чувствует себя неважно и, несомненно, нуждается в покое.
Пастор Нолан поклонился и вышел, однако спустя мгновение вернулся и, приоткрыв дверь, но не входя, проговорил:
– Я вернулся, чтобы спросить, нельзя ли зайти сегодня вечером, чтобы узнать, как чувствует себя молодая мистрис Хиксон.
Но Фейт ничего не слышала, поскольку продолжала рыдать еще громче и отчаяннее.
– Зачем ты его отослала, Лоис? Я бы скоро успокоилась: просто так давно его не видела.
Слова упрека она пробормотала, уткнувшись лицом в руки, и кузина плохо их расслышала. Собираясь попросить повторить, Лоис склонилась рядом, однако в приступе острого раздражения или неожиданно нахлынувшей ревности Фейт оттолкнула ее с такой яростью, что она больно стукнулась о край скамейки. Глаза наполнились слезами; не столько из-за болезненного синяка на щеке, сколько из-за враждебной реакции подруги, к которой испытывала искреннюю любовь. На миг Лоис рассердилась, как поступил бы любой ребенок, однако некоторые слова молитвы пастора Нолана по-прежнему звучали в ушах, и она подумала, что будет стыдно не позволить им проникнуть в сердце. И все же она не осмелилась снова наклониться, чтобы приласкать разбушевавшуюся Фейт, а просто стояла рядом, дожидаясь, пока та успокоится. Ждать пришлось недолго: от стука входной двери кузина быстро вскочила и скрылась в кухне, предоставив Лоис встретить новопришедшего. Оказалось, что Манассия вернулся с двухдневной охоты в компании других мужчин из Салема. Охота оставалась единственным занятием, способным отвлечь молодого человека от привычного уединения. Увидев в комнате одну Лоис, он удивленно остановился у двери, так как в последнее время она изо всех сил его избегала.
– А где матушка?
– На молитвенном собрании у пастора Таппау, и Пруденс с ней, а Фейт только что вышла из комнаты. Сейчас позову ее.
Лоис хотела было уйти в кухню, однако кузен загородил дверь и снова заговорил о своем:
– Лоис, время идет. Больше ждать не могу. Видения являются все чаще и становятся все явственнее. Сегодня, ночуя в лесу, между сном и явью я вдруг увидел, как к тебе пришел дух и предложил выбрать одно из двух платьев: белое, как наряд невесты, и черно-красное, что можно истолковать как насильственную смерть. А когда ты выбрала второе платье, дух обратился ко мне и повелел: «Иди!» Я подчинился и пошел. Сделаю, как приказано, и сам возложу его на тебя, если не прислушаешься к голосу и не станешь моей женой. А когда черно-красное платье спадет на землю, ты окажешься трехдневным трупом. Прислушайся же к моим словам. Мне истинно было видение, а душа рвется к тебе. Хочу тебя спасти.
Манассия говорил не просто серьезно, а страстно. Какие бы видения ему ни являлись, он глубоко в них верил, и эта вера придавала чувству к Лоис бескорыстную чистоту. Не ощущая этого прежде, сейчас девушка прониклась искренностью кузена, особенно заметной по контрасту с недавним отторжением со стороны Фейт. Манассия подошел ближе, взял за руку и повторил в свойственной ему экстатичной, почти исступленной манере:
– И голос снова сказал мне: «Женись на Лоис!»
Впервые с тех пор, как Манассия начал разговоры о браке, Лоис ощутила, что готова спокойно обсуждать болезненную тему. Но в этот момент из коридора вошли Грейс Хиксон и Пруденс. Они вернулись с молитвенного собрания через черную дверь, и оттого молодые люди не услышали их приближения.
Манассия не пошевелился и не оглянулся, продолжая пристально всматриваться в лицо Лоис, словно хотел увидеть реакцию на свои слова. Грейс торопливо приблизилась и правой рукой с силой разорвала сомкнутые ладони, хотя Манассия держал очень крепко.
– Что это значит? – спросила она, гневно глядя глубоко посаженными темными глазами и адресуясь в большей степени к племяннице, чем к сыну.
Лоис ждала, что Манассия заговорит, всего лишь пару минут назад он казался ласковее и терпеливее, чем обычно, и ей вовсе не хотелось его раздражать, но кузен молчал, а тетушка сердито ждала ответа.
«Что же, – подумала Лоис, – во всяком случае, если матушка выскажет свое мнение, он хотя бы выбросит эту мысль из головы».
– Кузен просит меня выйти за него замуж, – негромко, но внятно ответила она.
– Тебя! – повторила Грейс и презрительным жестом отмахнулась от племянницы.
Однако теперь и Манассия обрел дар речи:
– Да, таково предопределение. Голос объявил мне, а дух привел ее как невесту.
– Дух! Значит, злой дух! Благой дух выбрал бы для тебя благочестивую девицу из своего народа, а не эту еретичку и иностранку. Славно же вы, мистрис Лоис, отплатили за всю нашу доброту.
– Поверьте, тетя Хиксон, я делала все что могла – и кузен Манассия это знает, – чтобы убедить его, что не могу за него выйти. Сказала даже, – добавила она, покраснев, но решив идти до конца, – что почти помолвлена с молодым человеком из нашей деревни. Но даже если забыть об этом, выходить за него я не хочу.
– Лучше бы ты подумала о том, чтобы духовно возродиться и обратиться к Богу. Рассуждать о замужестве неприлично для девицы. С Манассией поговорю отдельно. А ты, если не лукавишь, позаботься держаться от него подальше и не попадаться на пути, как слишком часто делала в последнее время.
Несправедливое обвинение глубоко ранило сердце Лоис, поскольку она как могла избегала кузена, поэтому сейчас посмотрела на него, почти ожидая возражения, однако вместо этого Манассия снова обратился к своей навязчивой идее и сказал совсем иные слова:
– Матушка, послушайте! Если я не женюсь на Лоис, оба мы умрем в этом году. Я не дорожу жизнью: вам известно, что недавно даже искал смерти (Грейс вздрогнула и на миг поддалась воспоминанию о пережитом ужасе), но, если Лоис выйдет за меня замуж, век мой продлится, а она избежит другой, страшной участи. С каждым днем видение становится все настойчивее и яснее. И все-таки стоит попытаться понять, принадлежу ли к числу избранных, сразу возникает тьма. Тайна свободной воли и предсказания принадлежит Сатане, а не Богу[53].
– Увы, сын мой! Сатана даже сейчас бродит среди людей; однако оставим старую тему. Вместо того чтобы и впредь терзать себя сомнениями, лучше женись на Лоис, хотя мое сердце желало для тебя совсем иной участи.
– Нет, Манассия, – возразила Лоис. – Искренне любя тебя как кузена, я никогда не смогу стать твоей женой. Тетушка Хиксон, не вводите сына в заблуждение. Повторяю: если когда-нибудь выйду замуж, то только за того, с кем обручена в Англии.
– Замолчи, дитя! После смерти твоего дяди опека перешла ко мне. Не сомневаюсь, что ты считаешь себя драгоценным подарком и думаешь, что вцеплюсь в тебя обеими руками. На самом же деле не вижу в тебе никакого толка, кроме лекарства для Манассии, если вдруг сознание его снова омрачится, как уже случалось в последнее время.
Так вот в чем, оказывается, состояло тайное объяснение вызывавших тревогу особенностей поведения кузена! Если бы Лоис была доктором наших дней, то, несомненно, обратила бы внимание на подобный темперамент его сестер: у Пруденс – отсутствие естественного чувства и повышенная тяга к причинению неприятностей ближним, а у Фейт – болезненная острота неразделенной любви. Но пока Лоис, как и сама Фейт, не знала, что чувство к мистеру Нолану осталось не только безответным, но и незамеченным.
Да, он действительно приходил в дом, причем часто, подолгу сидел в кругу семьи, пристально за всеми наблюдал, но на Фейт не обращал особого внимания. Лоис видела это и печалилась. Натте тоже видела и негодовала. Постепенно и сама Фейт осознала правду, но за утешением и советом обратилась не кузине, а к старой индианке:
– Он совсем мной не интересуется. Мизинец Лоис ценит больше, чем все мое тело.
В припадке мучительной ревности девушка застонала.
– Тише, тише, птичка из прерий! Как он может свить гнездо, когда старая птица забрала весь мох и все перья? Дождись, пока индианка найдет способ отослать старую птицу прочь, – прозвучало из уст Натте таинственное утешение.
