Грейс Хиксон взяла Манассию под свою опеку, чем в значительной степени облегчила вызванные его странным поведением переживания Лоис. И все же порой молодой человек вырывался из-под материнского крыла и спешил разыскать кузину, чтобы снова умолять выйти за него замуж: иногда признаваясь в любви, но чаще безумно рассказывая о предвещавших ужасное будущее видениях и голосах.

Теперь нам предстоит перейти к событиям в Салеме, происходившим за пределами узкого круга семейства Хиксон. Но поскольку события эти касаются нас лишь постольку, поскольку последствия их повлияли на жизнь наших героев, постараюсь рассказать о них сжато. За предшествующее началу истории очень короткое время город Салем похоронил почти всех своих почтенных жителей и уважаемых сограждан – людей глубокой мудрости и здравого смысла. Не успели горожане оправиться от шока потери, как один за другим в могилу сошли патриархи маленького примитивного сообщества – те, кто пользовался любовью детей и безусловным доверием земляков. Первым отрицательным последствием ухода старейшин стал конфликт между пастором Таппау и кандидатом Ноланом. Кое-как противостояние удалось сгладить, однако не прошло и нескольких недель после возвращения молодого священника, как недовольство вспыхнуло с новой силой и навсегда рассорило горожан, прежде тесно связанных узами дружбы и родства. Разделение ощущалось даже в семействе Хиксон: в то время как Грейс упорно отстаивала мрачную доктрину старого пастора, Фейт страстно, хотя и беспомощно, защищала методы мистера Нолана. Растущая погруженность Манассии в собственные фантазии и воображаемый дар пророчества породили полное равнодушие к внешним событиям, отнюдь не способствующее воплощению видений или прояснению темных мистических теорий, дурно влиявших на его душевное и физическое здоровье. Пруденс, в свою очередь, находила удовлетворение от раздражения домочадцев в доме защитой враждебных взглядов, с самым невинным видом передавая каждому из родственников самые неприятные сплетни, чтобы вызвать взрыв негодования. По городу ходило много разговоров о том, что разногласия внутри конгрегации достигли генерального суда, и каждая из партий надеялась, что враждебный пастор и поддерживающая его паства потерпят поражение в борьбе.

Так обстояли дела в городе, когда однажды в конце февраля Грейс Хиксон вернулась с еженедельного молитвенного собрания в доме пастора Таппау в крайнем возбуждении. Войдя в гостиную, она села и, раскачиваясь из стороны в сторону, принялась беззвучно молиться. Фейт и Лоис в изумлении остановили прялки и некоторое время наблюдали молча, не решаясь что-нибудь сказать. Наконец дочь встала и обратилась к матери:

– Матушка, что-нибудь случилось?

Лицо крепкой бесстрашной суровой женщины побледнело, глаза наполнились ужасом, по щекам ручьями текли слезы. Казалось, она с трудом вернулась к ощущению привычной домашней жизни и лишь после этого смогла найти слова, чтобы ответить:

– Случилось ужасное, дочери мои. Сатана уже здесь, среди нас! Я только что собственными глазами видела, как он поразил невинных детей: совсем так же, как когда-то давно в далекой Иудее. Он и его слуги изуродовали и повергли в жестокие конвульсии Эстер и Абигайл Таппау. А когда благочестивый отец принялся изгонять дьявола и молиться, вопли детей напомнили крики диких животных. Да, Сатана протянул к нам свою костлявую руку. Девочки звали его, как будто он стоял рядом. Абигайл визжала, что он стоит прямо за моей спиной в обличье черного человека. И правда: обернувшись, я увидела исчезающую тень и покрылась холодным потом. Кто знает, где он сейчас? Фейт, скорее положи на порог побольше соломы.

– Но если он уже проник в дом, не помешает ли солома уйти? – уточнила Пруденс.

Не обратив внимания на вопрос, Грейс Хиксон некоторое время раскачивалась и молилась, а потом вернулась к рассказу:

– Преподобный мистер Таппау поведал, что ночью слышал странные звуки, как будто по дому волокли что-то тяжелое, потом оно с такой силой ударилось о дверь его комнаты, что если бы в тот момент он не молился истово и горячо, то она наверняка бы слетела с петель. А потом послышался жуткий вопль, от которого волосы встали дыбом. Сегодня утром вся посуда оказалась разбитой на мелкие осколки и разбросанной по полу на кухне. Пастор Таппау сказал, что как только он попросил благословения для утренней трапезы, Абигайл и Эстер вскрикнули, как будто кто-то больно их ущипнул. Господи, смилуйся над нами! Сатана уже здесь.

– Очень похоже на те старинные истории, которые я когда-то слышала в Барфорде, – едва переводя дух от страха, шепотом призналась Лоис.

Фейт не выглядела испуганной, но ее неприязнь к пастору Таппау достигла такой силы, что она просто не могла сочувствовать обрушившимся на его семью несчастьям.

Ближе к вечеру пришел мистер Нолан. Партийное единство достигло столь высокого уровня, что Грейс Хиксон с трудом терпела визиты молодого священника: часто сказывалась занятой или настолько глубоко погружалась в задумчивость, что не проявляла составлявшего одно из ее главных достоинств гостеприимства, – однако сегодня мистера Нолана как обладателя самых свежих новостей о вспыхнувших в Салеме ужасах и как представителя воинствующей церкви (или того, что пуритане считали эквивалентом воинствующей церкви) в борьбе против Сатаны встретил необычно теплый прием.

Он выглядел глубоко расстроенным событиями дня: поначалу просто сидел молча и обдумывал случившееся, так что вскоре хозяева начали проявлять нетерпение. И вот наконец мистер Нолан заговорил:

– Молю Господа, чтобы такой день, как сегодня, больше никогда не повторился. Похоже, что бесы, которых Господь превратил в стадо свиней, получили позволение снова вернуться на землю[54]. Пусть бы только заблудшие души терзали нас, но боюсь, что некоторые из тех, кого мы считали божьими людьми, продали души Сатане за малую долю его порочной власти, чтобы причинять страдания другим. Сегодня пресвитер Шеррингем лишился очень хорошей, ценной лошади, на которой возил семью на молитвенные собрания, в то время как жена его тяжело больна.

– Может быть, лошадь пала по какой-то естественной причине? – предположила Лоис.

– Возможно, – согласился пастор Нолан. – Но я собирался продолжить, что, когда он вернулся домой, опечаленный потерей животного, перед ним внезапно пробежала мышь, хотя еще мгновение назад ничего подобного заметно не было. Пресвитер ударил мышь ногой, а та закричала человеческим голосом и, несмотря на огонь и дым, полезла вверх по трубе.

Манассия жадно слушал рассказ, а когда священник умолк, с силой стукнул себя кулаком в грудь и принялся громко молиться об избавлении от власти Сатаны. Весь вечер он то и дело с нескрываемым ужасом возобновлял молитву: Манассия Хиксон – самый бесстрашный и дерзкий охотник во всем городе. Да и все остальные забыли о привычных делах и в молчаливом страхе прижались друг к другу. Фейт и Лоис сидели, крепко взявшись за руки, как в те дни, когда первая еще не ревновала ко второй. Пруденс тихим голосом задавала матушке и пастору вопросы о тех существах, что бродят вокруг, и о том, как они нападают на других. А когда Грейс попросила священника помолиться за нее и ее семейство, пастор Нолан разразился долгим и страстным монологом о том, чтобы никто из маленькой паствы не впал в безнадежное проклятие непростительного греха – греха колдовства.

«Грех колдовства». Мы читаем о нем, смотрим на него со стороны и все же не можем в полной мере осознать того ужаса, который он внушал людям. Каждое импульсивное или непривычное действие, каждое мелкое нервное отклонение, каждый укол боли отмечались не только окружающими, но и самим человеком, кем бы он ни был, как что угодно, только не самое простое и обычное жизненное явление. Он или она (поскольку чаще всего страдала женщина) испытывали тягу к какой-нибудь необычной пище, к необычному движению или, напротив, покою. Рука дрожала, ступня затекала, по ноге бежали мурашки. Немедленно возникал пугающий вопрос: «Что, если кто-то с помощью Сатаны наслал на меня порчу?» Возможно, мысль получала продолжение: «Очень плохо, что тело мое подвластно страданиям из-за неведомого недоброжелателя, но что, если Сатана обретет еще бóльшую силу, затронет душу и наделит злостными мыслями, приводящими к преступлениям, которые сейчас вызывают ужас?» И так далее, вплоть до страха перед тем, что может случиться, до постоянных пугающих мыслей об определенных возможностях, действительно искажающих воображение. Больше того, возникала неопределенность относительно того, кто может стать жертвой злых сил, похожая на всепоглощающий страх перед чумой, заставлявший людей в непреодолимом ужасе шарахаться от самых близких и любимых. Брат или сестра – лучшие друзья детства и юности – теперь могли оказаться в таинственной смертельной связи со злыми духами самого пугающего толка: кто знает? В таком случае возникал священный долг отвергнуть еще недавно горячо любимое существо, ставшее прибежищем нечестивой души. Возможно, страх смерти мог принести с собой признание, раскаяние и очищение. А если нет, то долой колдуна или ведьму, прочь с земли, в преисподнюю – царство их господина, чья воля исполнялась множеством дурных, предосудительных способов! Были и другие, кто помимо этого простого, пусть и невежественного чувства ужаса перед колдовством и ведьмами испытывали сознательное или бессознательное желание отомстить тем, чье поведение доставляло неудобства или неприятности. Там, где улики приобретают сверхъестественный характер, опровергнуть их невозможно. Возникает неоспоримый аргумент: «Ты обладаешь лишь естественной силой, я же владею силой сверхъестественной. Осуждением преступления колдовства ты лишь признаешь существование экстраординарной сущности. Тебе почти неизвестны границы естественных сил, так как же ты можешь определить сверхъестественное? Свидетельствую, что во тьме ночи, когда окружающие видели мое тело спокойно спящим, сам я в полном сознании присутствовал на шабаше ведьм и колдунов во главе с самим Сатаной. Они терзали мое тело, поскольку душа моя не признавала в нем короля, и я собственными глазами видел такие-то и такие-то деяния. Не знаю, что за существо приняло мой спящий облик. Но, признавая возможность колдовства, вы не можете опровергнуть мое свидетельство».