Душным полднем я бродил по запутанным лесным тропинкам и раздумывал, где найти помощь в столь сложном и таинственном вопросе. Встретив местного жителя, спросил дорогу к ближайшему священнику и отправился в надежде на мудрый совет, однако пастор оказался ограниченным невежей и не пожелал вникнуть в тонкости ситуации, а моментально предложившим и собственное мнение, и способ действия. Например, едва услышав имя Бриджет Фицджеральд, святой отец воскликнул: «Ведьма из Колдхолма! Ирландская католичка! Если бы не другой папист, сэр Филипп Темпест, я бы давным-давно с ней разобрался! Если бы он не запугал честных людей, они бы призвали ее к ответу за черные деяния. Местный закон велит сжигать ведьм на костре! Да, и Священное Писание тоже! И все же если папист – богатый помещик, то ему нипочем ни закон, ни Писание! Собственными руками сложил бы костер, чтобы избавить местность от колдуньи!»

Нет, такой советчик мне не мог помочь. Более того: я постарался заставить святого отца как можно быстрее забыть о беседе, угостив несколькими кружками крепкого пива, ибо по его предложению беседа проходила в баре местного постоялого двора. Достигнув цели, я оставил пастора отдыхать, а сам поспешил в Колдхолм, причем выбрал путь мимо пустынного замка Старки, но с тыльной стороны. Здесь сохранились остатки старинного крепостного рва, наполненного спокойной, неподвижной розовой в лучах заходящего солнца водой. По берегам рва выросли высокие деревья, темно-зеленая листва которых отражалась в воде, а в ближайший к замку конец смотрелся надломленный солнечный диск. У края воды на одной ноге стояла цапля и лениво высматривала рыбу. Разбитые окна, поросшее сорняками крыльцо, едва державшиеся на одной петле ставни завершали картину разрухи и упадка. Я бродил по берегу рва до тех пор, пока густые сумерки не напомнили, что надо возвращаться к людям. Тогда я пошел по дорожке, проложенной в лесу по приказу последней хозяйки замка Старки, а дорожка привела к хижине Бриджет. Я сразу решил повидать хозяйку и, несмотря на запертую дверь, вознамерился добиться ответа. Постучал сначала осторожно, потом громче и громче, и в конце концов забарабанил что было силы. В результате старые петли не выдержали, дверь провалилась внутрь, и я – красный и вспотевший от долгих усилий – оказался лицом к лицу с Бриджет. Она стояла передо мной неподвижно, с полными ужаса глазами, с бледными трясущимися губами, сжимая в руках распятие, словно старалась защититься от вторжения святым символом. Увидев меня, мгновенно успокоилась и без сил опустилась на стул. Колоссальное напряжение спало, и все же глаза с ужасом смотрели во тьму, казавшуюся еще гуще от стоявшей возле образа Святой Девы лампы.

– Она здесь? – хрипло спросила Бриджет.

– Нет, я пришел один. Вы должны меня помнить.

– Да, помню, – подтвердила Бриджет, все еще не освободившись от страха. – Но она – эта безумная – весь день смотрела на меня в окно. Я завесила окно шалью, но тогда она перешла к двери, и, пока не стемнело, я видела под дверью ее ступни и понимала, что она слышит каждый вздох, каждое слово молитвы. Я не могла молиться, потому что слова застывали прямо на губах. Скажите, кто она такая? Что означает присутствие второй девушки? Первая была в точности похожа на мою покойную Мери, а от той, другой, леденела кровь, и все же внешне она ничем не отличалась от первой!

В поисках человеческого участия Бриджет крепко сжала мою ладонь. Ее не покидала едва заметная, но не проходившая дрожь. Тогда я рассказал свою историю от начала до конца – точно так же, как рассказывал вам, не опуская ни единой подробности.

Поведал о том, как мистрис Кларк объяснила, что сходство побудило отца выгнать несчастную Люси из дому; о том, как я сначала не поверил, но потом собственными глазами увидел стоявшую за спиной моей Люси другую Люси: не отличавшуюся ни лицом, ни фигурой, но с демоническим взором безумных глаз. Рассказал, ничего не утаив, поскольку верил, что та, чье проклятие сломало жизнь ни в чем не повинной девочке, оставалась единственным существом, способным принести избавление. Когда же завершил историю, Бриджет долго сидела молча, потом наконец спросила:

– Вы любите дочку Мери?

– Да, люблю, несмотря на действие страшного проклятия. И все же после того жуткого видения на болоте боюсь. Увы, и друзья, и даже влюбленные не смогут вынести печальной участи. О, Бриджет Фицджеральд! Снимите проклятие! Освободите свою внучку!

– Где она сейчас?

Я с готовностью ухватился за мысль, что присутствие Люси необходимо, чтобы посредством какой-то неведомой молитвы или акта экзорцизма (изгнания нечистой силы) снять заклятие.

– Позвольте сейчас же привести ее к вам! – воскликнул я, но Бриджет предостерегающе вскинула руку и тихим хриплым голосом проговорила:

– Не торопитесь. Боюсь, не выдержу, если увижу ее так же, как сегодня утром, а мне нужно дожить до того мгновения, когда моя девочка будет свободна от злой участи. – Она опять взяла распятие и внезапно приказала: – Оставьте меня! Презираю демона, которого сама вызвала, и готова с ним сразиться!

Подчинившись не знающему страха вдохновенному экстазу, Бриджет встала. Не могу объяснить, почему я медлил до того момента, когда она вытолкнула меня на улицу. Уже шагая по лесной дорожке, оглянулся и увидел, как она кладет распятие на крыльцо, на место отсутствующей двери.

Следующим утром мы с Люси пришли, чтобы навестить Бриджет и попросить позволения соединить свои молитвы с ее обращением к Господу. Хижина стояла открытой и пустой. Распятие оставалось на крыльце, а сама Бриджет исчезла.

Я задал себе вопрос, на который не знал ответа: что делать дальше? Что касается Люси, то она была готова подчиниться судьбе. Чрезмерная покорность и набожность в условиях столь тяжелой жизни казались мне проявлением излишней пассивности. Она никогда не жаловалась, в то время как мистрис Кларк сетовала чаще и громче обычного. Я же любил свою Люси глубже и нежнее прежнего, однако с ужасом думал о фальшивом демоническом воплощении. Интуиция подсказывала, что временами мистрис Кларк испытывала искушение покинуть подопечную. Нервы доброй женщины не выдерживали тягот, а некоторые замечания подсказывали, что призрак мог лишить Люси первой и последней поддержки. С болью признаюсь, что временами и сам силой воли заставлял себя преодолевать стремление освободиться и оставался рядом. Нередко поведение Люси казалось мне излишне смиренным и терпеливым. Но надо признать, что постепенно она завоевала расположение всех детей Колдхолма (они с мистрис Кларк решили остаться в деревне, поскольку это место оказалось ничуть не хуже любого другого; к тому же мы продолжали надеяться на возвращение или помощь пропавшей Бриджет). Так вот, как я сказал, один за другим вокруг Люси собрались все малые дети Колдхолма, привлеченные ее искренней добротой, улыбками и ласковой речью. Увы! Спустя несколько дней они в смертельном ужасе бежали прочь, и мы точно знали почему. Этот случай послужил последней каплей, терпеть дольше я не мог. Решив не тратить время в бездействии, я отправился к дяде, чтобы там, в Лондоне, среди ученых светил, найти действенный способ снять заклятие.

К этому времени дядя уже успел собрать все необходимые свидетельства относительно происхождения и рождения Люси. Источниками сведений послужили как ирландские юристы, так и сам мистер Гисборн. Джентльмен прислал из-за границы длинное подробное письмо (он снова служил в австрийской армии), полное страстного раскаяния и одновременно стоического сопротивления. Не оставалось сомнений в том, что, вспоминая Мери, ее короткую жизнь, трагическую смерть и собственную вину, он не находил достаточного количества гневных слов для осуждения своего поведения. С этой точки зрения проклятие Бриджет он рассматривал как пророческий приговор, навеянный высшими силами в качестве мести более глубокой, чем расплата за убийство бедной собачки. Однако едва речь заходила о дочери, вызванное поведением демонического существа отвращение едва скрывалось за глубоким равнодушием к судьбе Люси. Возникало впечатление, что мистер Гисборн точно так же готов лишить ее жизни, как расправиться с отвратительной рептилией, пробравшейся в спальню или проникшей в кровать.