Чем дальше, тем больше Лоис интуитивно ощущала дружеское расположение Манассии. Дома он бывал редко: возделывал землю, в качестве главы семьи вел небольшую торговлю, а когда наступал сезон охоты, подолгу пропадал в окрестных лесах, причем так мало заботился о безопасности, что наедине мать постоянно упрекала его в беспечности, хотя перед соседями хвасталась смелостью и мужеством сына. Лоис нечасто выходила из дома просто ради прогулки: как правило, женщины появлялись на улице только по делу, но раз-другой ей все-таки удалось бросить взгляд в сторону окружавшего город густого темного леса, где таинственно шевелились ветки, а ветры дули с такой неистовой силой, что приносили на улицы Салема доступный чувствительному слуху трубный звук сосен. По общему мнению горожан, древний лес изобиловал опасными животными и – что еще страшнее – скрывавшимися в чаще и постоянно замышлявшими кровавые нападения на христиан свирепыми индейцами, теми самыми дикарями с бритыми головами и раскрашенными лицами, которые, по их собственным признаниям и по общему убеждению, действовали заодно со злыми силами.
Порой старая служанка – индианка Натте – рассказывала Фейт, Пруденс и Лоис страшные истории о колдунах своего народа. Обычно беседы проходили по вечерам в кухне. В ожидании, когда подойдет тесто для домашнего хлеба, Натте сидела на корточках возле прогоревшего очага. Пылающие угли отбрасывали на лица причудливые тени, а она рассказывала свои жуткие истории. Красной нитью сквозь них проходило затаенное, но очевидно ощущаемое убеждение в необходимости человеческой жертвы. Веруя и дрожа от страха, бедная старуха рассказывала на ломаном английском языке свои сверхъестественные легенды и испытывала мстительную радость от ощущения власти над тремя невинными девушками, чей народ вверг ее в состояние рабства и превратил исконных хозяев земли отцов в вынужденных рыскать по лесам разбойников.
После подобных историй Лоис с огромным трудом заставляла себя по приказу тетушки выйти из дома, чтобы привести скот с расположенного на краю города общественного пастбища. А вдруг из-за куста ежевики вылезет двуглавый змей – тот злобный, коварный, проклятый слуга индейских колдунов с глазами в обоих концах длинного гибкого туловища, – который одним взглядом принуждает ненавидящих индейцев девушек бежать в лес в поисках краснолицего мужчины и, навсегда забыв веру и семью, умолять взять ее в жены? А еще, по словам Натте, колдуны прятали на земле злобные талисманы. Каждый, кто их находил, менялся до неузнаваемости. Добрые любящие люди становились безжалостными мучителями и приобретали способность причинять страдания по собственной воле. Однажды, когда Лоис осталась в кухне наедине с Натте, та шепотом высказала предположение, что такой злобный талисман когда-то достался Пруденс, и показала руки, изуродованные синяками от тайных щипков. После этого кузина стала внушать неподдельный страх.
Но не только индианка Натте и чувствительные девочки верили в невероятные истории. Сейчас они вызывают у нас снисходительную улыбку, однако в то время наши английские предки отличались ничуть не меньшей, хотя и не столь обоснованной склонностью к суевериям, поскольку жили в более понятном, привычном окружении, чем переселенцы, оказавшиеся в чуждой стране, среди нехоженых лесов Новой Англии. Самые вдумчивые священники не только верили в существование чудовищ вроде двуглавого змея и разного рода колдовство, но делали их темами проповедей и молитв. А поскольку трусость вселяет в нас жестокость, достойные и даже безупречные во многих отношениях люди из суеверия превращались в безжалостных преследователей любого, кто казался им исполнителем сатанинской воли.
Лоис ближе всех в доме дяди сошлась с Фейт. Почти ровесницы, кузины выполняли одни и те же хозяйственные работы: по очереди выгоняли и возвращали коров, собирали масло, которое неизменно взбивала Хозеа – пользовавшаяся особым доверием хозяйки угрюмая приходящая служанка. С приезда Лоис не прошло и месяца, как у каждой из девушек появилась своя большая прялка для шерсти и маленькая – для льна. Фейт отличалась крайней серьезностью, говорила мало, никогда не смеялась, но часто впадала в глубокую печаль, причины которой Лоис не понимала. Порой она пыталась развеселить кузину рассказами о жизни и обычаях старой Англии. Изредка Фейт слушала, но чаще по-прежнему думала о своем: кто знает, о прошлом или о будущем?
Суровые священники регулярно посещали дом с пасторскими визитами. В таких случаях Грейс Хиксон надевала чистый передник, чистый чепчик и оказывала такой щедрый прием, которого не знал больше никто. Из кладовки являлись лучшие угощения и выставлялись перед дорогими гостями. Выносилась парадная Библия, Хозеа и Натте отзывались из кухни, чтобы внимать сопровождаемому пространным толкованием чтению. После этого все присутствующие опускались на колени, а священник воздевал правую руку и молился за всевозможные группы христиан и за все мыслимые духовные потребности. И вот, наконец, снисходил до каждого из присутствующих в отдельности и проповедовал в соответствии с собственным представлением о его или ее нуждах. Поначалу Лоис не переставала удивляться соответствию проповедей внешним обстоятельствам каждого из подопечных, но заметив, что тетушка неизменно ведет со священником долгие беседы наедине, поняла, что святой отец черпает впечатления и знания из рассуждений «благочестивой женщины Грейс Хиксон». После такого открытия Лоис стала менее внимательно вслушиваться в молитву «о девице из дальних краев, через океан принесшей в душе семена заблуждений и позволившей этим семенам прорасти в древо зла, где могут найти приют злые духи».
– Молитвы нашей церкви нравятся мне больше, – однажды призналась Лоис в разговоре с Фейт. – В Англии ни один священник не может молиться своими словами, а значит, не имеет права судить других, чтобы решать, что им говорить, как сегодня утром это делал мистер Таппау.
– Ненавижу мистера Таппау! – коротко отозвалась Фейт, и в темных печальных глазах сверкнула яркая искра.
– Почему, кузина? Мне он кажется хорошим человеком, хотя его молитвы разочаровывают.
В ответ Фейт лишь упрямо повторила:
– Ненавижу его!
Острая неприязнь огорчила Лоис. Она инстинктивно расстроилась, поскольку сама отличалась желанием любить, с радостью принимала любовь и страдала при каждом проявлении враждебных чувств. Не зная, что сказать, она долго молчала. Фейт продолжала с яростью, но без единого слова крутить прялку, а когда нить порвалась, оттолкнула колесо и торопливо вышла из комнаты.
Тогда к Лоис неслышно подкралась Пруденс. Настроение этой странной девочки непредсказуемо менялось: сегодня она держалась ласково и общительно, а завтра вела себя насмешливо, если не грубо, и проявляла такое равнодушие к боли и страданиям других людей, что казалась едва ли не лишенной человечности.
– Значит, тебе не нравятся молитвы пастора Таппау? – шепотом уточнила Пруденс.
Конечно, Лоис расстроилась оттого, что ее подслушивали, но не захотела отказаться от собственных слов.
– Они нравятся мне меньше, чем те, что я слышала дома.
– А мама говорит, что раньше ты жила с неблагочестивыми людьми. Но не смотри на меня так сердито! Это же не мои слова. Сама не люблю молиться и не люблю пастора Таппау. Но Фейт его просто терпеть не может, и я знаю почему. Хочешь, скажу, кузина Лоис?
– Нет, что ты! Фейт не объяснила причину, а только она может отвечать за себя.
– Ну, тогда спроси ее, куда и почему уехал молодой мистер Нолан, и узнаешь. Сама видела, как Фейт часами о нем плакала.
– Тише, дитя, тише! – воскликнула Лоис, услышав шаги старшей кузины и испугавшись, что та поймет, о чем идет речь.
Правда же заключалась в том, что год-другой назад в Салеме разгорелся острый конфликт между двумя религиозными направлениями. Пастор Таппау возглавил более агрессивное и, соответственно, более успешное крыло. Вследствие раскола менее популярный священник мистер Нолан был вынужден уехать из города. Фейт Хиксон любила его самозабвенно, со всей силой страстного сердца, хотя сам молодой человек даже не подозревал о чувстве, а родственники оказались слишком равнодушными и невнимательными, чтобы заметить столь тонкие душевные движения. Однако старая индианка Натте все увидела и поняла. Она знала, почему Фейт внезапно утратила привязанность к отцу и матери, брату и сестре; почему потеряла интерес к привычной работе по дому и даже к самой религии. Натте безошибочно распознала смысл глубокой неприязни Фейт к пастору Таппау. Мудрая индианка поняла, почему девушка (единственная из всех белых, кого она любила) избегала старого священника, предпочитая прятаться в лесу, лишь бы не слышать его долгих проповедей и нудных молитв. Дикие, необразованные люди не рассуждают в духе «люби меня и мою собаку»; напротив, часто испытывают ревность к любимому существу. Скорее они рассуждают так: «Кого ненавидишь ты, ненавижу и я»[50]. Поэтому Натте прониклась к пастору Таппау еще более пламенной ненавистью, чем сама Фейт.
