Утопала в тех счастливых воспоминаниях восьмилетней давности, оплакивая свою юность и свою несостоявшуюся любовь.

Восемь лет назад… Эй…

- Слушай, а как тебя зовут…?

Он засмеялся. Вот просто заржал, как коняка на лугу!

- Ты чего? – я даже спать перехотела от его хохота.

- Снежинка, я поражен, - серьезно заявил он, отсмеявшись.

- Я польщена, конечно, что так тебя воодушевила. Еще пояснил бы, что я такого сказала.

- Снежок, ты меня уморила – лишилась девственности с первым встречным и только потом догадалась спросить, как его зовут.

Он вдруг стал очень серьезным. Рывком подтянул меня к себе и зло спросил:

- Ты всегда такая безбашенная дура?

Я вытаращилась на него, пытаясь понять, что его так завело. Не выдержала и спросила:

- В чем дело? Я не собираюсь предъявлять тебе претензии или что-то требовать от тебя. И рыдать над загубленной невинностью не собираюсь, как видишь.

Оттолкнулась от него, и перекатившись на край кровати, закуталась в одеяло. Буркнула:

- Обойдусь и без твоего имени. И мое тоже не спрашивай. Останемся друг для друга «Эй» и «Снежинка».

Закрыла глаза и сделала вид, что сплю.

- Ну точно, дуреха, - злости в его голосе меньше не стало, но полежать в одиночестве мне так и не удалось – мужская рука грубо потащила меня обратно.

Размотала мой кокон из одеяла, и я опять оказалась прижата спиной к его горячему телу. По загривку прошлись требовательные губы, а загребущие руки принялись хватать меня за грудь и бока.

- А если бы я и правда оказался какой-нибудь психопат? Поимел тебя во все отверстия и вывез на пустырь связанную и с кляпом во рту? Думаешь мало таких историй? Уж поверь, гораздо больше, чем ты думаешь, Снежинка.

- Ты почти угадал с моим именем, - На моих губах против всякой логики расцвела улыбка. Почему-то его злой голос и страшные картины, которые он нарисовал, заставили меня успокоиться и даже самой покрепче прижаться к нему попой.

- Не провоцируй, - прорычал он в ответ на мои прижимашки. – Я с тобой о серьезном говорю. Нельзя так себя вести.

Подумав немного, я повернулась к нему. Обняла за напряженные скулы, поцеловала, и глядя в его злющие глаза, примирительно сказала:

- Да у тебя на лице написано вот такенными огромными буквами: «Порядочный человек».

Он тяжело выдохнул:

- Так и не поняла ничего?

Я помотала головой:

- Неа. Все говорят, что я тупая.

Подумала, и добавила:

- Поэтому, не надеясь на разум, слушаю свою интуицию. А она спокойна в отношении тебя.

- Тупая, поэтому слушаешь интуицию? – он длинно выдохнул, и вдруг успокоился, словно выпустил всю злость разом. Поразглядывал меня с интересом, и скомандовал:

- Ладно, давай спать. Завтра поговорим.

Развернул меня спиной, прижал к себе, и вскоре преспокойно заснул. А я еще долго таращилась в темноту, разбитую пробравшимися сквозь шторы отсветами уличных фонарей.

В этой огромной квартире, наполненной стариной, с запахами мебельного воска и полировочных смесей, прошли лучшие шесть с половиной дней моей жизни.

Мы просыпались утром, завтракали и шли гулять в парк по соседству. Держась за руки, молча бродили по утоптанным снежным дорожкам. Насыпали в птичьи кормушки купленные в соседнем супермаркете семечки. Угощали орешками пушистых, по-зимнему серых белок.

Брали в прокате коньки и гоняли наперегонки по полупустому в эти утренние часы катку. Потом долго пили чай из захваченного с собой термоса. И шли домой заниматься любовью.

Первый раз за последние годы у меня появилось место, которое я называла домом. И пусть, на самом деле, он был не моим. И мужчина рядом со мной, имени которого я так и не узнала, тоже был не моим. Но мне именно так и думалось – «мой дом», и «мой мужчина». И моя любовь…

Однажды мы пришли в парк и обнаружили, что на центральной аллее поставили большую новогоднюю елку.

Зачем-то мы остановились и принялись наблюдать, как рабочие из люльки автовышки развешивают на ее искусственных лохматых ветках увесистые гирлянды и огромные деревянные игрушки.

- Когда я был ребенком, елка была настоящая, - вдруг заговорил он, глядя на макушку ели, куда как раз крепили серебряную звезду. – Я всегда прибегал сюда и смотрел, как ее украшают. Нюхал одуряющий запах хвои и обязательно подбирал несколько отвалившихся от елки веточек. Приносил домой и ставил их в стакан с водой на подоконнике в своей комнате.

Помолчал, и усмехнулся:

- А сейчас и подобрать нечего.

Я прижалась к его плечу, подсунула свою ладонь под его пальцы и предложила:

- Давай дома поставим живую елочку?

Он повернул лицо и глянул на меня дикими глазами:

- Дома?

- Ну да, - я вдруг смутилась. Опустила глаза, и зацепилась взглядом за что-то, ярко блеснувшее под ногами. Присела на корточки, разгребла перчаткой рыхлый снег и вытащила серебристую пластиковую снежинку.

Сунула ему в руку:

- Вот, а ты говорил, нечего подобрать. Снежинка…

Он подержал ее на ладони и сунул в карман. Обнял меня, и прижался к моим ледяным губам своими раскаленными.

- Пошли домой, - позвал через миллион световых лет, когда от нашего поцелуя растаял почти весь скопившийся у меня в груди лед.

Обнявшись, мы шли по парку. Молчали, улыбались друг другу, и пока еще верили, что у нас есть что-то впереди.

Уже в прихожей я вдруг вспомнила, что дома нет хлеба.

- Поставь пока чайник, а я сбегаю в магазин, - торопливо натянула сапоги, и не слушая его возражений, выскочила за дверь.

Больше в эту квартиру я не вернулась – на крыльце меня с двух сторон подхватили, зажали рот и затолкали в машину. Острое прикосновение иглы к шее, и я провалилась в темноту.

Несколько недель меня продержали в закрытой клинике с решетками на окнах. Кололи какие-то витамины и снотворное. Иногда, выплывая из мутного сна, я видела лица отца и мамы, и один раз Сашки.

В родительскую квартиру я вернулась только после Рождества, похудевшая, бледная и плохо соображающая. Еще несколько недель приходила в себя.

И уже намного позже узнала, что отец объявил маме, что я стала жертвой похищения. А мое нахождение в больнице требовалось для того, чтобы привести в порядок после пережитого психологического шока. Наверное, мама ему поверила, а правду я никогда никому не рассказывала.

Еще несколько недель за мной усердно следили, никуда не выпуская одну. А я не знала куда деваться от своей тоски и сверлящего затылок взгляда отца.

Всю весну я регулярно приезжала к тому старому дому. Ходила вокруг, в надежде увидеть знакомую фигуру. Если удавалось, пробиралась в подъезд и впустую звонила в знакомую дверь.

Потом успокоилась. Успешно сдала очередную сессию. Лето провела в нашем доме в Испании, и к началу учебного года стала почти нормальной.

И с тех пор практически не вспоминала о тех шести с половиной днях счастья, и о мужчине, подарившем их мне...

Пока полтора года назад не встретила его в самолете, летящем во Францию, и не поняла, что он меня не узнал…

Снежана Демина... СейчасДомик в окрестностях курортного Лагоса, почти наугад выбранный на сайте риэлтерской компании, оказался совсем крошечным. С кухней-гостиной на первом этаже и спальней на втором.Из нее через высокое французское окно можно было выйти на уютный балкончик, оснащенный креслом – качалкой и круглым кофейным столиком.

Дом как дом, ничего особенного. Это вид на океан, открывающийся из окон второго этажа, заставил меня, не торгуясь, заключить договор аренды.

- Вы непременно будете здесь счастливы, госпожа Кемаль, - довольно проворковала агент, нагловатая и чересчур разговорчивая тетка, забирая у меня подписанные документы. – Завтра к вашему приезду здесь сделают дополнительную уборку…

- Нет. Я сама, - остановила я женщину и протянула руку: – Давайте ключи. Я сама приведу дом в порядок.