— Рассказывай.

— Обвинения у прокуратуры серьезные, так просто не отмахнешься. Доказательства, как ни странно, тоже имеются. В общем, дело нешуточное. Будем разбираться, но я совсем уверен, что у Эдгара получится отвертеться. Слишком плотно за него взялись.

— Думаешь, его подставили?

— Может быть, — отвечает задумчиво. — Но даже если это так, то подставу состряпали грамотно.

— Вот черт! — выругиваюсь я. — Как же это все некстати!

— Такое никогда не бывает вовремя, Ясь, — философски замечает Костя.

В течение нескольких секунд я пытаюсь примириться с суровой неизбежностью, а потом говорю:

— Я хочу его увидеть, Кость. Сегодня. Это возможно?

— Думаю, да, — после недолгого колебания отвечает он. — Ты ведь его законная супруга.

— Вот именно.

— Я уточню этот момент, но, скорее всего, проблем не возникнет. Адрес изолятора сброшу сообщением.

— Хорошо, — удовлетворенно выдыхаю. — Спасибо, Кость. Будем на связи.

Я уже хочу повесить трубку, но голос Свитинского вынуждает меня притормозить:

— Ясь, погоди. А ты примерно в котором часу к Эдгару собираешься? Хочу адвоката предупредить. Ну, чтобы он тоже был там во избежание всяких казусов.

— Да я, если честно, прямо сейчас выезжать собиралась... Или стоит подождать?

— Дождись, пожалуйста, моей отмашки. Не хочется, чтобы что-нибудь пошло не так.

— Ладно.

— Я сейчас свяжусь с адвокатом и наберу тебя.

— Жду.

Свитинский перезванивает буквально через несколько минут и сообщает, что я могу потихоньку выдвигаться в изолятор временного содержания. Дескать, адвокат уже на месте.

Я еще раз благодарю друга за содействие и направляюсь в гардеробную, чтобы одеться. Несмотря на разочарование в семейной жизни, выглядеть мне хочется достойно. Поэтому я облачаюсь в свой лучший юбочный костюм, элегантно укладываю волосы и наношу на шею пару капель духов.

Дорога до ИВС занимает чуть больше часа, потому что он находится на другом конце города. Изолятор представляет собой одноэтажное серое здание, по периметру окруженное бетонным забором с колючей проволокой.

Место, мягко говоря, мрачное. И что-то мне подсказывает, что изнутри оно ничуть не веселее.

Паркую машину недалеко от забора и пару минут сижу в салоне, морально настраиваясь на предстоящий разговор. Наверняка, увидев Эдгара в стенах пенитенциарного учреждения, я испытаю сильнейший шок. Ведь этот человек совсем не создан для подобных мест. Он креативный, яркий, свободномыслящий. А тут, вне всяких сомнений, все эти качества не в чести.

Справившись с мандражом, я наконец толкаю автомобильную дверь и выхожу наружу. Под туфлями шуршит гравий, а в воздухе висит какой неприятный тяжелый запах. Возможно, где-то неподалеку находится псарня. Ну или что-то типа того.

Щелкнув сигнализацией, направляюсь к воротам, когда вдруг мой взгляд непроизвольно цепляется за что-то яркое. Скашиваю глаза чуть правее и каменею от ужаса.

Потому что с другой стороны по подъездной дорожке по направлению к ИВС движется Виктория Меньшикова.

Нарядная, эффектная, с решительным блеском в глазах.

Я в таком глубоком шоке, что не могу пошевелиться. Стою как вкопанная и, не моргая, наблюдаю за тем, как Меньшикова приближается к калитке. К затылку приливает обжигающий жар. Ладони вмиг делаются влажными. За ребрами развивается тахикардия.

Я ехала сюда с четким намерением поговорить с мужем и оказать ему посильную поддержку. Это было бы данью нашему счастливому прошлому. Попыткой максимально достойно урегулировать сложившийся конфликт. Но, как говорится, благими намерениями выстлана дорога в ад. Ведь вместо раскаявшегося мужа я вновь вижу его любовницу.

Любовницу, которая с гордо поднятой головой идет мне навстречу!

— Добрый день, Ясмина! — здоровается Виктория, притормаживая в метре от меня.

Очевидно, она считает, что мы должны вести себя культурно и цивилизованно, но я совершенно не разделяю этого мнения. Сучка спала с моим мужем! Разрушила мою семью! Какой к черту добрый день?!

Впервые в жизни во мне зреет непреодолимое желание ударить человека. Треснуть так, чтобы искры из глаз полетели! Вообще-то я пацифистка и против насилия, но в данную секунды принципы уходят на второй план.

Я ненавижу эту женщину. Люто. Неостановимо. Всеми фибрами души.

— Что ты здесь делаешь? — цежу я, с трудом подавляя бушующую во мне злость.

— Я приехала к Эдгару, — отзывается она, хлопая длинными ресницами.

— Откуда ты узнала, что он в изоляторе?

— Эд вчера позвонил и сообщил о своей беде, — оно скорбно кривит губы. — На разговор у него было не больше минуты, но он успел продиктовать адрес.

Еще один удар. Контрольный. В сердце.

У моего мужа была минута на телефонный разговор. И он потратил ее не на меня, а на эту малолетнюю дрянь с обманчиво невинным взглядом.

Меня бросает в холодный пот, а силы резко заканчиваются. Голова идет кругом. Становится трудно дышать.

К чему все эти мои геройские потуги, если Чаров в грош не ставит наши отношения? Он даже не попытался обойтись со мной по-человечески. Меньшикова узнала о его проблемах от него самого, в то время как мне обо всем рассказал его помощник. Судя по всему, Эдгару просто наплевать на меня и на мои чувства.

Отныне у него другая любимая женщина. И прямо сейчас она стоит передо мной.

К горлу подкатывают слезы. Мне хочется разреветься. От обиды, от боли, от унижения. Прямо здесь, на пыльной парковке изолятора. И только остатки собственного достоинства не позволяют мне показать слабость на глазах у соперницы.

Она и так слишком много у меня отняла. Я не позволю ей забрать еще и мою гордость.

— Если хотите, я могу пропустить вас вперед, — переминаясь с ноги на ногу, Виктория нарушает затянувшуюся тишину. — Вы же как-никак первая к нему приехали.

Во мне опять закипает звериное желание драться. В гробу я видела ее учтивость! Строит из себя пай-девочку, будто эта нелепая маска способна скрыть ее гнилое нутро хищницы!

— Ты знаешь, у меня внезапно сменились планы, — отвечаю я, распахивая перед Меньшиковой калитку. — Проходи. Будь первой. И передай Эдгару от меня привет.

Она пребывает в легком замешательстве. Злая ирония, сквозящая в моем голосе, не прошла мимо ее ушей. Виктория вопросительно приподнимает брови, а я кивком головы указываю на проход, дескать, давай-давай, я не в обиде.

Девушка делает несколько нерешительных шагов, входя на территорию изолятора, и тогда я резко толкаю металлическую калитку вперед. Она ударяет Меньшиковой в спину, и та, не удержав равновесия, неуклюже заваливается на колени. Едва успевает подставить руки, чтобы не пропахать лицом жесткий гравий.

— Ай! — слезливо взвизгивает она. — Что вы творите?!

— Это не я, — усмехаюсь, удовлетворенно наблюдая за тем, как Виктория отряхивает расцарапанные ладони. — Это карма.

Девушка пыхтит, поднимаясь обратно на ноги, а я продолжаю:

— Ты влезла в мою семью и причинила мне боль. Но не думай, что это конец. Жизнь длинная: смеется тот, кто смеется последним.

С этими словами я разворачиваюсь на каблуках и устремляюсь обратно к машине. Сажусь за руль и что есть мочи даю по газам.

По щекам струятся горькие слезы, а в душе назревает самая настоящая депрессия. Я знаю, что у меня не получится легко оправиться от этого потрясения: слишком сильно я любила Эдгара, слишком глубоко была привязана к нему…

А теперь мой мир разрушен до основания. Любимый мужчина принадлежит другой, а я жду от него ребенка, о котором он ничего не знает…

И не узнает теперь. Он не заслужил правды. Если бы обошелся со мной по-человечески, я бы ответила тем же. Ну а так… Пусть катится к черту! Пусть сучка Меньшикова рожает ему наследников! А с меня хватит. Я справлюсь сама. Без его помощи.

Раньше, когда читала в прессе статьи о некрасивых скандальных разводах, всегда думала, что меня это точно не коснется. Ведь мы с Эдом идеальная семья: не только любим, но и уважаем друг друга. Однако, как выяснилось, в подобном никогда нельзя быть уверенной. Сегодня твой муж — примерный семьянин, а завтра уже дарит дорогущие подарки любовнице. Вот такая вот жестокая ирония жизни.