— Все сказал? — Глаза ее блестели, но слез не было. — Теперь дай мне сказать. Если я и виновата, Леша, то лишь в том, что чересчур доверчива, воспринимаю всерьез всё, что ты говоришь, а этого делать нельзя. Словам твоим цена копейка.

— Неправда!

— Правда, Леша, еще какая правда. Ты глянь, в кого превратился: существуешь звериными инстинктами, захотел — дал в морду тому, кто чем-то не понравился, захотел — позволил любой… не буду говорить вслух… затащить себя в койку. Так только в лесу живут, плодятся, размножаются, друг другу глотку зубами рвут и ни о чем не думают.

— Замолчи! — повысил голос Алексей. — Зачем ты так-то, Настя, зачем? Ты же знаешь…

— Что знаю? Опять болезнью своей будешь прикрываться, ранениями, контузией? Хочешь, чтоб тебя вечно жалели, всё тебе прощали — удобно, ничего не скажешь! Особенно для того, чтобы водить за нос идиотку вроде меня.

Он почувствовал, что теряет контроль над собой. Слова, которые она говорила, казались такими несправедливыми, такими до ужаса обидными, что хотелось одного: любой ценой заставить ее замолчать, прервать этот поток обвинений, оправдаться.

— Настя, перестань, прошу тебя!

— Не перестану! — На ее щеках вспыхнули два неровных ярко-бордовых пятна. — Не перестану!! Я… да я презираю себя за то, что связалась с тобой. Ребенка до слез довела, бросила его дома на больную старуху, все затем чтобы сюда, к тебе прибежать. Так мне и надо, твари! Поделом. Впредь будет наука.

— Хватит! — Он схватил ее за руку, со всей силы рванул на себя. — Хватит, кому говорю! Прекрати!

Ее лицо на мгновение исказилось от боли, но тут же снова стало гневным и яростным.

— С собакой своей так разговаривай, понял? Только и слышала от тебя: «Встань! Сядь! Иди! Замолчи!» И мне, дуре, это даже нравилось! — Она рассмеялась звонко, с издевкой, глядя прямо ему в лицо. — Все теперь. С меня довольно. Я твоей крутостью сыта по горло. Прощай. — Ася дернула руку, пытаясь освободиться.

— Никуда ты не пойдешь! — заорал Алексей, не выпуская ее кисть. — Никуда, я сказал! И рот свой закрой, а то плохо будет.

— Ага. — Она понимающе кивнула, продолжая улыбаться. На лице ее не было и тени испуга. — Конечно, это мы умеем, как нельзя лучше. Когда сказать нечего, проще всего работать кулаками. Я тебя правильно поняла?

— Заткнись!! Сейчас же!!!

— Не заткнусь. Ну давай, попробуй, ударь меня! Давай!

— На-стя!

— Герой! — презрительно проговорила Ася. — Дурак ты пьяный, а не герой. Ухватил?

Пляшущая паутина перед глазами внезапно разорвалась на множество мелких кусков.

Алексею показалось, что он ослеп, но ослеп как-то странно: кругом была сплошная чернота и лишь в самом центре до боли отчетливо белело лицо, красивое и холодное, как маска. Оно казалось совершенно каменным, неподвижным, мертвым. Оно заслоняло от него Настю, живую, настоящую Настю, с теплым, ласковым взглядом, со слезами на глазах, с дрожащими мягкими губами. Его Настю, такую желанную, единственную, самую близкую и драгоценную.

Надо было разбить эту застывшую маску, раскрошить ее на мелкие черепки, пробиться сквозь них к свету, обрести покой.

Он прицелился и нанес удар по белому камню Он ожидал боли, какая бывает при соприкосновении с твердой поверхностью, но боли не было. Сжатые в кулак костяшки пальцев ощутили что-то мягкое, податливое, беспомощно-беззащитное. Белое окрасилось красным, по подбородку маски быстро потекли тонкие струйки, извиваясь и сплетаясь между собой.

Слух Алексея различил тихий и странный звук: будто кто-то рядом с ним не то охнул, не то вздохнул. Он озадаченно глянул на свой кулак — на нем была кровь. Настоящая, человеческая кровь, которую он видел множество раз и которую невозможно было высечь из холодного камня.

Алексей в ужасе зажмурился. Потом медленно приоткрыл глаза. Перед ним темнела пустая стена. Он перевел взгляд ниже, еще ниже: Ася сидела у его ног, на корточках, сложенными лодочкой ладонями пытаясь прикрыть нижнюю часть лица. Красные струйки бежали сквозь ее пальцы, капая на пол.

Алексей, как подкошенный, рухнул на колени.

— Настя. Господи, Настя. Что я наделал.

Он хотел дотронуться до нее, но не посмел. Только глядел, как тщетно она старается остановить текущую из носу кровь.

— Настя. Прости меня. Я… — Горло перехватил спазм. Говорить стало невозможно.

— Это ты меня прости. — Ее голос звучал глухо из-под ладоней, прикрывавших губы. — Можешь… дать что-нибудь?

— Что? — От страха и боли он ничего не понимал.

— Тряпку какую-нибудь, платок.

— Да, сейчас. — Алексей вскочил, бросился к комоду, вытащил оттуда первое попавшееся под руку полотенце. — Надо намочить. Я мигом.

— Не надо, — она протянула руку, — дай сюда.

Ткань сразу же окрасилась алым. Ася вытерла ладони и, опираясь о стенку, медленно поднялась на ноги. Он стоял рядом и смотрел на неё, не решаясь сделать хотя бы шаг.

— Настя, убей меня. Лучше убей, только не уходи. Что я буду делать без тебя?

— Не знаю, — она мельком оглядела бурое пятно у себя на свитере, — я не знаю, Леша. Я… сама во всем виновата, ты себя не кори.

— Ты… не придешь… совсем?

Ася покачала головой.

— Нет. Я тебя… очень люблю. Правда. Но так больше нельзя. У меня… Степка и… я пойду, прости.

— Пожалуйста, Настя! — Алексей снова опустился на пол, обхватил руками ее колени, прижался к ним лбом. — Ну что мне сделать, чтобы ты простила меня? Что?

— Ничего, Леша. Пусти, ради бога.

Он кивнул и разжал пальцы. Мгновение Ася смотрела на него в упор, не отрываясь, точно стараясь запомнить. Потом резко развернулась, почти бегом миновала коридор. Хлопнула дверь.

Алексей медленно встал, прислонился спиной к стене, прикрыл глаза. Так он стоял, не шевелясь и не меняя позы, пока в прихожей не послышались веселые шлепающие шаги.

В комнату вошла Морковка, босая, по самые плечи обмотанная полотенцем.

— Чего в темноте сидишь? — Она щелкнула выключателем, оглядела красную лужицу на полу и многозначительно присвистнула: — Ого! Ну, ты в своем репертуаре. Боже мой, кровищи-то — точно свинью зарезали. — Лизавета брезгливо поморщилась. — Разобрались, ничего не скажешь. — Она скинула полотенце, быстро натянула шмотки. — Сейчас, погоди, вытру. Смотри не двигайся, не то растопчешь по всему полу.

Лизавета деловито протопала мимо Алексея в коридор. Слышно было, как она гремит в ванной ведром, бормоча себе пол нос что-то неразборчивое.

Алексей продолжал стоять не шевелясь. Тело затекло, но сил побороть навалившееся оцепенение не было.

— Сейчас, — повторила Лизавета, появляясь на пороге с ведром воды и тряпкой. — Ты бы сел куда-нибудь, чем стенку подпирать. Налить тебе?

Он с трудом разлепил пересохшие губы.

— Уходи.

— Уйду, — спокойно проговорила Морковка, — уберусь только. И з-за меня, чай, грязь.

— Уходи! — уже с угрозой повторил Алексей и оторвался наконец от стены.

— Ладно, — Лизавета бросила мокрую тряпку и попятилась к двери, — всё, поняла. Ты не волнуйся, Леша, волнение, оно для твоего здоровья вредно.

— Я сказал, катись.

— Как прикажешь. — Она выскочила в прихожую и принялась поспешно натягивать сапожки. — Тут торт еще — ты его в холодильник запихни, прокиснет.

— Забирай с собой.

— Что ты! Даже как-то неловко. — Лизавета нервно хихикнула.

— Ну!

Она подхватила коробку, дернула за ручку дверь:

— До встречи, Капитан.

Алексей дождался, пока стихнет топот ног на лестнице. Потом нагнулся, вытер лужу на полу, швырнул тряпку в ведро и отнес его обратно в ванную.

Ася в очередной раз остановилась посреди тротуара, нагнулась, зачерпнула пригоршню сероватого снега и приложила к кровоточащему носу.

На нее оглядывались прохожие, было неловко, сильно кружилась голова, подташнивало. Она немного постояла, сглатывая горькую вязкую слюну, потом медленно побрела к шоссе.