Она включила воду, взяла в руки губку, как вдруг раздался оглушительный звонок в дверь. Звонили так, будто на лестничной площадке, да и во всем доме бушевал пожар.

Ася со всех ног кинулась открывать, на бегу вытирая о фартук мокрые руки. Она щелкнула замком, распахнула дверь, и тут же на грудь ей упал рыдающий Степка. Нос его распух и кровил так, что и Асин халат, и фартук сразу стали ярко-алыми.

Позади маячило белое, похожее на недопеченный блин лицо Нинюси.

— Господи! Что случилось? — дрожащим голосом спросила Ася и тщетно попыталась оторвать от себя Степку, но тот лишь еще сильнее вцепился в ее халат.

— Уби-ился! — в голос завыла Нинюся, протискивая свое грузное тело в прихожую.

— Как — убился? Где?

— С велосипеда! Личиком прямо оземь! Ой, деточка-а! — Нинюся принялась мерно раскачиваться из стороны в сторону, подвывая Степкиному реву.

Несколько секунд Ася беспомощно смотрела на них обоих, затем решительно рванула сына за плечи.

— А ну-ка тихо! Тихо, я сказала! Замолчите оба!

Окрик возымел действие. Степка вздрогнул и затих, а с ним и старуха.

— Вот так. — Ася внимательно оглядела залитое слезами и кровью лицо мальчика. Видимых ран не было, однако кровь не останавливалась, все текла и текла из носа.

— Нинюся, быстро намочи полотенце в холодной воде!

— Ага. — Старуха тяжело протопала в ванную и вернулась, выполнив Асино приказание.

Полотенце приложили к Степкиному носу, а самого Степку усадили на широкую деревянную лавку возле вешалки. Он больше не плакал, лишь плечи его дергались в такт судорожным всхлипываниям. Ася осторожно присела рядом.

— Мамочка! — всхлипнул малыш.

— Что, милый?

— А я н-не… н-не умру?

— Да что ты! — Ася погладила его по мокрой щеке. — Бог с тобой. Сейчас кровь остановится, и все пройдет.

— Точно? — беспокойно спросил Степка.

— Точно. — Ася улыбнулась.

Он облегченно выдохнул и прикрыл глаза.

— Надо бы съездить в трамопункт, — вполголоса проговорила Ася. — Вдруг сотрясение мозга?

— Ой! — снова взвыла Нинюся.

Кровотечение тем временем почти прошло. Степка полулежал на лавке, голова его удобно устроилась у Аси на коленях.

— Где-нибудь больно? — Ася тихонько потормошила сына.

— Не-а. Я пить очень хочу.

— Сейчас принесу. — Ася потихоньку поднялась, пошла на кухню, налила в стакан соку.

Затем, слегка поколебавшись, достала с полки другой стакан, накапала туда тридцать капель валокордина, поставила оба стакана на поднос и принесла обратно в прихожую.

— Держите. — Ася протянула валокордин Нинюсе, а Степке сок. Тот выпил с жадностью, захлебываясь и шмыгая носом.

— Мам!

— Что, детка?

— А можно опять кататься?

Совсем уже было успокоившаяся Нинюся едва не выронила стакан.

— Ну что ты, Стёпочка, — Ася бережно отерла с его мордашки остатки крови и сок, — какое теперь катание! Тебе сейчас полежать надо. Ужасно, что нету времени показать тебя доктору. Ну да ладно, вечером папа вернется, посмотрит, все ли в порядке. Тебя лучше полежать в кроватке.

Степка скривил физиономию, собираясь вновь зареветь, однако раненый нос, очевидно, причинял ему некоторую боль. Так или иначе, но плакать он передумал, послушно встал с лавки и поплелся за Асей.

В светлой детской с яркими, солнечно-желтыми обоями Ася стянула с сына запачканную кровью рубашку, надела на него пижаму и уложила в постель.

— Мультики хочу, — капризно потребовал Степка.

Ася молча щелкнула пультом. На экране запрыгал Алладин.

Она искоса взглянула на большие настенные часы. Почти двенадцать. Ни о каком обеде не может быть и речи. Нужно было срочно приводить себя в порядок и пулей лететь в ДК. В четверть второго уже гости, а до этою нужно успеть размять девчонок, посмотреть, в каком состоянии зад, проверить фонограммы.

Ася выбежала из детской и едва не столкнулась с Нинюсей. Та с потерянным видом стояла возле самою порога, не решаясь зайти. Мертвенная бледность так и нс сошла с ее одутловатого липа, полные, сплошь в фиолетовых прожилках руки тряслись.

— Тебе плохо? — заволновалась Ася. — Может, нужно укол?

Нинюся молча помотала головой, беззвучно раззевая рот, точно выброшенная из воды рыба.

— Ну успокойся, — Ася обняла старуху за плечи, — все обошлось. Ты ни в чем не виновата. Сядь посиди, а лучше приляг. Я сейчас Сереже позвоню, чтобы пораньше освободился.

— Не надо… Сереже… — сквозь одышку проговорила Нинюся. — Сама я… недоглядела за дитем, теперь сама…

Глядя на Нинюсины страдания, Ася вдруг подумала, что даже близкий человек не переживал бы так сильно, как абсолютно чужая Степке Нинюся. Две его родные бабушки находятся в добром здравии, одна в Петербурге, другая под Саратовом. Обе регулярно приезжают в гости два раза в год, привозя с собой многочисленные гостинцы, но кажется, никто из них не любит мальчика так преданно и самозабвенно, как эта старуха-соседка.

Ровно шесть с половиной лет назад, когда Степка ещё только должен был появиться на свет, у Нинюси умер единственный сын. Перед тем как оставить мать одну-одинешеньку, он сильно пил, вынес из дому всю утварь и неоднократно поколачивал родительницу.

Та все терпела, на предложение соседей вызвать милицию с ужасом отказывалась. Однако, похоронив сына, сломалась.

В один прекрасный лень Сергей привел Нинюсю с улицы домой — бабка еле шла, с трудом передвигая распухшие, точно тумбы, ноги.

— Вот, сидела на лавочке и плакала, — объяснил Сергей Асе. доставая тонометр.

Давление у Нинюси было астрономически высоким. Сергей посадил ее в машину и отвез к себе в больницу.

Нинюся оказалась хворой со всех сторон. Плохо работало изношенное сердце, суставы на пальцах были изглоданы ревмокардитом. Невероятно, как столько лет она ходила, ни на что не жалуясь, таскала тяжеленные сумки с продуктами, содержала в чистоте квартиру, обстирывала и обглаживала своего пьяницу Петюню.

Сергей добился, чтобы в больнице за Нинюсей хорошо ухаживали. Ей назначили интенсивное лечение, обходились с ней ласково, по-человечески. И старуха ожила.

Она вышла из больницы в тот день, когда Ася родила Степку. Встретила у подъезда ошалевшего от счастья Сергея. Привычно принюхалась — тот уже успел изрядно принять, отмечая с коллегами радостное событие.

— Гуляем, Нин Владимирна! — Сергей обнял старуху и расцеловал в обе теки. — Асюня мальчика на свет произвела. Сегодня, в шесть утра!

В ответ Нинюся тихо заплакала. По одрябшему ее лицу струились слезы, она вытирала их огромной ладонью, а они текли и текли, собираясь в ложбинках от морщин.

Сергей растерянно замолчал, скосил глаза на носки своих до блеска начищенных ботинок. Полом неловко погладил старуху по жидким пегим волосам, скрученным на затылке в крошечный пучок.

— Ну что ты, ей-богу… ну нс надо. Давай знаешь что? Давай мы тебя к себе возьмем, будешь малыша нянчить. Аське помогать. Хочешь?

В этот момент Сергей не полностью осознавал, что говорит, — ему просто хотелось, чтобы все вокруг были так же счастливы, как он сам, хотелось утешить несчастную, больную, обездоленную женщину. Однако в следующее мгновение он понял, что взять обратно свои слова не удастся.

Маленькие, глубоко утонувшие в складках век глазки старухи вдруг широко раскрылись, тонкие губы искривились в судорожной гримасе. Она схватила Сергея за рубашку узловатыми, корявыми пальцами,

— Миленький, хороший мои! А ты не шутишь? Ты правда возьмешь меня к себе? Правда? Ну глянь мне в глаза! Глянь!

Отступать было некуда. Сергей поднял голову и утвердительно кивнул.

— Золотой ты мой! — заголосила Нинюся. — Я отработаю, как Бог свят, клянусь? Петенькой покойным клянусь! Только упроси Асеньку, чтобы не прогоняла меня, а я уж буду смотреть за маленьким, пуще глаз смотреть буду!

Так все и произошло. Когда Ася с крошечным Степкой переступила порог своей квартиры, навстречу ей вышла Нинюся. Старуху было не узнать: лицо дышало умиротворенностью и покоем, могучий стан обхватывал свежий полотняный фартук — ни дать ни взять кормилица в барском доме.