— Но я хотела быть с ней! — воскликнула девушка, наконец. — Она была единственной матерью, которую я знала! А она прогнала меня, не позволив остаться! За что?!

Разумеется, она не собиралась никого винить. Но эмоции взяли над нею верх, и виконт это понял. Когда дочь подошла и опустилась на колени у его ног, он положил ладонь ей на голову и заплакал. Кейли держалась до последнего, но слёзы уже нещадно душили и её.

Они больше не говорили о болезни, о причинах и следствии. Они вообще мало о чём говорили следующие три дня. Возвращение в Беркшир стало приоритетным делом, и Кейли, разумеется, осталась подле отца. Но они едва разговаривали. Не потому, что в ком-то затаилась обида, или же печаль стала чересчур непосильной. Отцу и дочери, по-своему обожавшим Клариссу Хардинг, просто не нужны были лишние слова.

Оливия, конечно, приехала вместе с мистером Уитфордом. И, как это ни странно, Джордж прибыл вместе с ними, хотя Кейли не ожидала так скоро его увидеть. Она предпочла бы, чтобы он остался в Фаунтинс… Она предпочла бы, чтобы никто из её новой самостоятельной жизни не мелькал перед глазами в Стиллфилд. Однако Джордж оказался весьма настойчив.

С того самого момента в гостинице, в Лидсе, как Кейли в последний раз взяла ледяную руку мачехи в свою, поцеловала её на прощание и отпустила, все прежние стремления, желания и вся её энергия куда-то испарились. И вот, в поместье виконта стало слишком много людей. Старые знакомые и множество соседей — все хотели попрощаться и утешить виконта Саутфолка в столь тяжёлый час. Графиня Бриджертон с мужем тоже приехали, но Кейли лишь сухо поблагодарила подругу за слова утешения.

Вокруг вечно кто-то крутился и желал что-то ей высказать, поэтому первое, что сделала Кейли, едва покинув местный собор — заперлась в своей комнате и не выходила оттуда почти двое суток. Оливия и Анита предприняли попытки поднять её с постели через три дня после тяжёлых похорон. Но девушка ничего не желала слышать.

Её тело будто стало невесомым. От долгого сна и пребывания в закрытом помещении голова просто раскалывалась от боли. Но выходить и смотреть в глаза целому миру за стенами спальни казалось ей непосильным испытанием. Кейли то и дело спрашивала себя, и иногда спрашивала у Бога: «За что? Почему сейчас? Почему именно мы? На что я променяла жизнь любимой матери?»

Кейли инстинктивно распахнула глаза, и её дрёма рассеялась. Яркий солнечный свет лился в спальню, а на табурете возле постели, на мягкой декоративной подушке, сидела графиня Бриджертон. Заметив, что подруга проснулась, молодая женщина улыбнулась уголками губ:

— Ну наконец-то! Я уж подумала, ты приросла к этой кровати.

На графине было воздушное платье из шёлкового тюля и атласа бежевого цвета, с изящной вышивкой под грудью, на что полусонная Кейли обратила внимание. А ещё она обратила внимание на заметно выпирающий живот Аниты. Конечно, она поразилась. И осознание это вмиг пробудило Кейли ото сна.

— Ты заметила? — спросила Анита с улыбкой. — Что ж, лучше поздно, чем никогда.

— Но… как же… когда ты…

— Уже пятый месяц. Раньше было не так заметно.

— Прости меня, — пробормотала девушка и села прямо, откинув одеяло. — Я совершенно ничего не замечала вокруг себя всё это время.

— Ну, ты действительно была занята своим драгоценным капитаном, так его раз так! И всё же ты стала женой, ты выросла, и у тебя отныне своя семья, пусть пока и совсем маленькая.

Нежность и понимание в голосе Аниты так тронули Кейли, что ей тут же захотелось разрыдаться. Дать волю чувствам, отпустить все переживания и прекратить мучить себя страданиями.

— Полно, милая! Тише, тише! — графиня придвинулась и положила руку на её сжатый кулак. — Лично я всё понимаю. Да и последние несколько дней выдались просто… ах, дорогая, это очень тяжело. Мы все любили её, ты же знаешь. И я знаю, как ты обожала её. Но это не значит, что ты должна заточить себя в четырёх стенах.

Хлюпая носом, Кейли глядела в одну точку и молчала. Она не хотела больше быть сильной и стойкой. Она хотела услышать кого-то, кто смог бы подобрать верные слова… как это делала её мать.

— Думаешь, леди Кларисса была бы довольна, если бы узнала, что ты раскисаешь тут в одиночестве? Да, это огромное горе. Но это горе делит с тобой Его Милость. Неужели ты оставишь своего отца в этот скорбный час?

Анита напустила на себя материнскую строгость. Это было одновременно мило и восхитительно. Кейли снова взглянула на её живот и почувствовала укол зависти. Быстрый, как палец оцарапать, но всё-таки ощутимый. И тогда она подумала про Александра.

— А мой муж… как он? Ты не получала вестей?

Графиня приподняла в удивлении брови:

— О чём ты? Он здесь уже пять дней. Лорд Эшбёрн тоже приезжал, выразить соболезнования, но вчера уехал. Твой муж несколько раз к тебе заходил, ты не помнишь?

Кейли даже не пыталась копаться в воспоминаниях о последних днях. Всё одно — лишь тоска и стены спальни. Она не могла вспомнить Александра.

— Наверное, ты спала, когда он приходил. Он сидел тут, на моём месте, — Анита по-доброму хмыкнула. — Кажется мне, он изменился… Что-то в его взгляде, но не могу сказать точно… Он почти не говорил со своим отчимом. По-моему, они поругались. Кстати говоря, Джордж Эшбёрн тоже здесь. И тоже приходил тебя проведать. Он так волнуется за тебя, это даже странновато.

— По крайней мере, папа не был один всё это время, — сказала Кейли.

— Да. Над ним все окружающие трясутся, как над младенцем Иисусом. Неужели ты думала, что мы оставим его топить горе в бренди или ещё что похуже? Должна сказать, твой супруг весьма… мило с ним обращается. Мой муж говорит, они стали понимать друг друга… как-то по-мужски.

Кейли еле заметно улыбнулась. Значит, Александр приехал вскоре после её побега. И даже сумел выпроводить отчима. Девушка вздохнула. На фоне последних событий эта крошечная победа не казалась ей такой уж значительной.

— Как его здоровье? — спросила она, пытаясь пригладить рукой спутанные локоны. — Несколько дней назад он сам… он был на грани.

— Да, я слышала. Его брат — ужасный болтун! Тараторит не хуже любой лондонской сплетницы! Но он по-своему забавный. Мой муж явно его недолюбливает, слишком уж этот мерзавец красив и молод, — Анита кокетливо засмеялась. — А насчёт здоровья капитана, почему бы тебе самой не узнать? Давай-ка приведём тебя в порядок! Сначала ванна, потом платье…

— У меня траур, Анита, — сказала Кейли серьёзно. — Прошу, не забывай это.

— А кто забывает? Боже упаси! Но это не значит, что ты должна ходить в этой сорочке, пока она не сгниёт на твоем теле. Самое главное — вдохнуть в тебя немного жизни. Я хочу, чтобы ты была здорова и бодра к появлению моего ребёнка.

Кейли решила смириться. В конце концов, у неё уже не осталось сил, чтобы бороться с реальностью, ожидавшей за закрытой дверью спальни. Девушка лишь молча наблюдала, как графиня Бриджертон поднимает на ноги пол штата прислуги, чтобы вернуть к жизни её, новую виконтессу Саутфолк.

Неумолимо приближалось время праздников и Рождество, а зима будто бы внезапно отняла свою холодную руку, так что над землёй больше не витал её незримый дух. Всю последнюю неделю пребывания в родных стенах Кейли только и делала, что наблюдала из окна или со двора густой туман да тяжёлые серые облака, сквозь которые почти не пробивались солнечные лучи. Снег растаял, но покинутая осенью местность, некогда богатая на цвета, превратилась в унылое серое подобие того, что Кейли запомнила ещё с весны.

Как и каждый день до этого девушка посещала кладбище Рединга ближе к вечеру. Пастор Джером, очень строгий и религиозный человек, который хорошо знал покойную леди Клариссу, провожал Кейли от самых ворот и обратно. Во время последней исповеди она совсем пала духом и едва не заплакала, потому что не могла быть до конца откровенной. Нельзя было нарушать обещание, данное Александру, нельзя было высказаться, чтобы получить верный совет. Казалось, пастор видел её насквозь. Тогда он лишь вздохнул и сказал, что прощает всё, что её тяготит.