Четырнадцатого декабря Кейли в последний раз в уходящем году посетила могилу своей мачехи. Стоя возле нового надгробия, среди таких же аккуратных могил, она смотрела на мраморного скорбного ангела и слушала бормотание пастора Джерома. Закончил он, как и всегда, словами:

— Господь посылает испытания по силам нашим.

— Да, отец…

Поскольку она всё ещё не поднимала глаз, да и голос звучал отстранённо, мужчина покачал головой. Лица её не было видно из-за кружевного чепца-капюшона. И хотя сегодня юная виконтесса, наконец, выбрала вместо чёрного платья наряд более «свежий», пастор чувствовал, что это был скорее чей-то настойчивый совет, а не её собственный выбор.

— Вас столько всего тяготит, дитя, о чём вы не рассказываете, но это не должно заставлять вас чувствовать себя одинокой, — произнёс он строго; Кейли тогда внимательно взглянула на него. — Вы знали, какой несносной была леди Саутфолк в юности? Да простит меня Господь… Упокой Бог её душу, сестра Леонарда, её наставница, жаловалась мне каждый день на проказы леди Клариссы. А через много лет Её Милость сетовала уже на ваше озорство.

Ненадолго на губах Кейли мелькнула улыбка, и пастор тоже позволил себе улыбнуться.

— Я говорю это не для того, чтобы вы слепо следовали за своим идолом, дитя. Несмотря на такую сильную привязанность, ваша судьба принадлежит только вам. Однако иногда не забывайте о тех, кто глядит свыше, ибо то, что они увидят, будет представлено Ему в Судный день… И, разумеется, немного благодарности не помешает. Леди Кларисса хорошо вас воспитала. Помните об этом.

Он перекрестился, довольно сухо поклонился и ушёл к воротам, оставив девушку одну. Кейли недолго обдумывала его слова. Она опустилась на колени возле пустой каменной вазочки перед ангелом и с улыбкой произнесла, глядя вверх, на склонённое мраморное лицо с мёртвыми глазами:

— За все эти дни я о стольком успела вам рассказать, мама… О стольком, но не о самом главном. И мне грустно, что я обманывала вас. Мне грустно, что отец так печален, и ничто не может его подбодрить. Кроме вас это никому не удавалось…

Она поправила капюшон, затем воткнула в щель между камнями у подножья статуи небольшой конвертик, который всё это время держала в руках.

— Это от отца. Он просил не читать письмо, поэтому я просто оставлю его здесь… Ох, мама, он так сильно скучает! — Кейли прижала к губам кулак и вдохнула резкий запах кожаных перчаток. — Мистер Эшбёрн позвал нас в Лондон, и отец согласился. Он правильно поступает, потому что в поместье всё напоминает о вас. Ещё немного, и мы сойдём с ума… Сегодня я хотела всё рассказать, но решила вдруг, что не стану. Достаточно того, что я сама выдержу все тяготы и тайны… Вы только помогите мне немного.

Она поднялась, ощущая слабость в коленях. На мгновение Кейли подумала, каково было бы остаться здесь, возле холодного камня и иссохших цветов, чтобы туман окутал их обоих… и больше никого вокруг…

И всё-таки она выпрямилась, гордо глядя перед собой.

— Прошу, скажите моей матушке… что вы прекрасно справились, — произнесла она, в последний раз окинув ангела тёплым взглядом.

Кладбищенские ворота закрывались через десять минут…

На следующий день Джордж Эшбёрн был готов к поездке. Ему так не терпелось представить отца и дочь Её Высочеству принцессе Софии, что это было даже забавно — видеть, как он торопит прислугу с багажом, попутно развлекая виконта своими рассказами.

— Алекс просто негодяй, раз бросил нас в такую ответственную минуту! — сетовал он перед отъездом с напускным гневом. — Неужели солдаты не справились бы без него? У него есть подчинённые в Рипоне и этом ужасном училище, откуда он прежде и выбраться не желал, вы знаете об этом? Не говоря уже о Стокере!

Кейли лишь мило улыбалась и молчала. Александр и правда уехал, едва графиня Бриджертон подняла её с постели. Они даже толком не увиделись, тем более не поговорили. Виконт Саутфолк всё твердил, что капитан очень занят, а из-за болезни в штабе столько дел накопилось, что одному мистеру Стокеру точно это не разгрести.

«В этом весь Александр, — подумала тогда Кейли со смирением. — Предпочитает работу утомительной болтовне. Или ему стыдно за что-то, и он не хотел со мной видеться».

Возможно, порой отцовское сердце не такое чуткое, но от виконта не ускользнуло то, как Кейли расстроилась из-за отъезда мужа.

— Говорят, ему поручили дела пятьдесят второго Оксфордширского лёгкого пехотного полка, — рассказывал виконт Саутфолк. — Джон Колборн3 захворал и велел капитану явиться в Оксфорд. Только подумай, какая это честь для твоего супруга! К тому же, это всего в нескольких часах пути от Кенсингтона. Уверен, он присоединится к нам, как только всё уладится.

Будь Александр его родным сыном, мужчина сиял бы от гордости за его успехи. Едва Кейли подумала об этом, лёгкая улыбка тронула её губы. Она знала, что время настало тяжёлое, и хотя её муж был младшим офицером, работы ему доставалось невпроворот. Виконт Саутфолк так нахваливал Александра, и ей казалось, что ненадолго печать скорби сошла с бледного осунувшегося лица отца.

Таким образом Джордж стал их сопровождающим в Лондоне на следующие несколько дней. И уже в Кенсингтоне старался делать всё возможное, чтобы виконт с дочерью не скучали. Порой Кейли размышляла, в какую же лотерею стоило выиграть её счастливчику деверю, чтобы так легко попасть ко двору. Не говоря уже о постели самой принцессы.

В день большого приёма, девятнадцатого декабря, Кейли разнервничалась настолько, что её почти мутило. Но во время сборов две горничные, которые помогали с платьем, так восхищённо щебетали девушке под ухо, что она постепенно расслабилась, и, наконец, глядя на себя в зеркало, снова подумала о мачехе, о её тёплой улыбке и озорном кокетливом взгляде. Это воспоминание придало Кейли смелости. Вечер обещал стать значимым, и, чтобы леди Кларисса ею гордилась, нужно вести себя соответствующе статусу.

В вестибюле гостиницы многие постояльцы ожидали свои экипажи. Здесь были и именитые графы, и маркизы, и семьи слуг Его Величества. Некоторых из них виконт знал или успел познакомиться накануне. Мужчина выглядел гораздо моложе в новом рединготе и цилиндре, хотя прежде не проявлял интереса к стилю бидермайер, в отличие от покойной супруги, которая больше стремилась к простоте в моде. Но в обществе уже стихли отголоски французского «инкруаябль», и пришла пора чего-то более приземлённого и доступного.

Одна лондонская знакомая модистка предложила Кейли не слишком вычурный, но привлекательный вариант для наряда на этот вечер. Девушка выбрала платье из шёлковой тафты трёх оттенков розового цвета, с окантовкой из золотой нити. Лиф с низким вырезом-лодочкой, небольшие рукава-фонарики и юбки с крупной присборенной воланой, отделанной тесьмой, подчеркивала серебряная вышивка, а подол был украшен стёганой каймой с косыми полосами. Наряд был дополнен шлейфом на талии с пришитым ремешком в тон платья. Знакомая модистка отметила, что этот цвет символизировал брак или обещание любви, а также богатство и процветание.

Волосы Кейли заплели в толстые косы и уложили «корзинкой» на макушке, оставив несколько завитков у висков. И проходя по коридору второго этажа гостиницы, Кейли не могла скрыть улыбку, потому что Оливия, которая несла её бархатную накидку, всё время бормотала наставления, будто молитву повторяла. А ещё неустанно просила быть осторожнее и не наступить на шлейф платья.

— Ты волнуешься больше моего, — заметила Кейли, не оборачиваясь.

— Как же не волноваться! Чьё-то неловкое движение, и бум — вы уже распластались на полу посреди толпы гостей!.. Ах, неуклюжая девчонка, смотри, куда бежишь! — Оливия гневно сверкнула глазами в сторону чьей-то молоденькой гувернантки. — Серьёзно, сегодня все дамы сходят с ума. Во дворце вас не только принцессе представят, но и её брату, герцогу Кембриджскому. В марте у него родился сын, и, говорят, он охладел к своей супруге, так что теперь каждая хорошенькая девица, попавшая в его поле зрения, может стать очередным объектом ухаживаний. Вам нужно быть настороже! И я не только о герцоге говорю, слышите? Ваш муж далеко, у Его Милости не будет времени следить за вами, а на мистера Эшбёрна я даже не рассчитываю! Его самого нужно опасаться…