Доктор быстро натянул на руки пару синих латексных перчаток, нацепил на нос и рот маску и приступил к осмотру. Он проверял состояние своего нового «пациента» практически на автопилоте, бормоча при этом что-то неразборчивое сингерском с вкраплениями староранейского. Каждая новая манипуляция сопровождалась новым бормотанием врача и попытками объяснить, что тот от нее хочет. Отдавал команды он, как полагается, на сингерском, вот только Кэт на нем говорила весьма ограничено. Ну, провести полевой допрос, она может, с Маркусом Кроули они быстро нашли общий язык. Численный перевес и тяжелое вооружение было тогда на ее стороне. Ну еще она вполне способна снять номер в гостинице, заказать обед или потребовать нормального пива, а не вот эту кислую бурду, тупой ты ублюдок. Но вот говорить о медицине с врачом — тут явно птица не ее полета. Усложнялось все еще и тем, что из-под медицинской маски было не разобрать половины слов.

Как итог большинство своих просьб врач сопровождал короткой пантомимой.

Вытянуть руки вперед, поднять наверх, подышать. Пара недовольных покачиваний головой и короткая запись в блокнот. Затем доктор принялся осматривать голову девушки. Он медленно покрутил голову направо и налево, старательно наблюдая за движением глаз. Результат ему не очень понравился, так что между ним и охранником возник короткий спор, закончившийся ничем. Врач принялся быстро бормотать кучу непонятных слов, из которых Кэт смогла отчетливо определить только слова «компьютерная» и «томограмма». Но в ответ последовал только короткий но очень явный отказ.

Ничего нового.

Она нужна живая не то, чтобы сильно. Даже наоборот — она ценный свидетель, который непонятно почему, но все еще жив. По-умному, ее нужно было застрелить еще на погрузке в вертолеты или на поляне, вот только капитанишка решил по-другому.

Врач в это время занялся осмотром ее груди: короткими легкими движениями надавил на ребра, прощупывая их. Заметив на лице Кэт хмурое и болезненное выражение, он предпринял вторую попытку чего-то добиться у охранника. Результат был тот же, только теперь отказ был произнесен намного громче. Даже под маской было видно, как лицо мужчины приняло самый недовольный вид. Он что-то быстро написал у себя в блокноте, затем взглянул на девушку.

Глаза у него были уставшими и полными бессилия. Он смотрел из-под очков своими близко посаженными и покрасневшими от недосыпа глазами и практически извинялся. В ответ капитан Йест только с ироничной полуулыбкой развела руками. «Чего тут сделаешь, понимаю, док», — как бы говорила она.

— Лечи умом, а не лекарствами, — с усмешкой произнесла девушка на староранейском и заметила, как лицо врача вытянулось в удивлении. Ну да, на мертвых языках говорят не то чтобы много людей: врачи, фармацевты, да кое-где духовенство.

— Не ожидал, — проговорил врач, подавив первоначальное смущение.

— Я женщина полная сюрпризов, вам разве не сказали?

— Мне о вас ничего не сказали, кроме того, что вы чертовски опасны.

— Ха... ну, тогда вам точно не соврали.

Руки мужчины замерли в нерешительности, что не могло укрыться от наблюдательной Кэт. Она улыбнулась еще шире и произнесла добродушно:

— Не переживайте, я вас не укушу, а еще уж точно не намерена подавать на вас в суд за домогательство. Слово офицера.

— Что же... тогда, мне хотелось бы узнать, как вас зовут.

— Капитан ныне не существующего десятого взвода «Шестого корпуса» Катерина Йест. К вашим услугам.

— Йест? Приметная фамилия.

— Спасибо, я знаю.

— Элоиза Йест вам не родственница?

— Матушка моя.

Признание снова выбило врача из колеи. Он неверяще взглянул на девушку, а затем протер запотевшие очки о комбинезон.

— О... — быстро произнес врач, а затем вывалил на Кэт целый поток непонятных слов полных восхищения. Заметив очередную улыбку, он быстро осознал свою ошибку и принялся повторять то же, но теперь на понятном обоим языке. — Я читал ее брошюру о проведении срочных полостных операций в условиях полевого госпиталя. И вторую, которая... как же.

— Вторая у нее была о гнойной медицине, — подсказала капитан охотно.

— Э... не знал. Видимо, на наш ее не перевели, ну или у меня ее нет.

— Не переживайте доктор...

— Кропф. Юрген Кропф.

— Когда я отсюда сбегу, пришлю вам копию письмом с автографом мамы.

— Спасибо... — разом помрачнел доктор Кропф. — Не думаю, что это будет уместно.

— Не переживайте. Можете считать это шуткой. До момента пока я не сбегу, разумеется.

Охранник словно уловил изменившийся тон беседы и что-то гаркнул доктору на сингерском. Тот только тихо ответил согласием и вписал пару слов в блокнот. Затем он еще раз взглянул на Кэт. Он как-то разом посерьезнел и произнес спокойным ровным тоном, четко выговаривая слова.

— Мне бы хотелось, чтобы вы совершили свой побег, по возможности, избегая кровопролития. Не хочу еще одни сверхурочные в интенсивной терапии.

— Ну... ничего не обещаю, доктор, но постараюсь.

— Голову наверх поднимите. Сейчас поставлю вам нос на место.

Девушка подчинилась. Тонкую иглу от шприца обезболивающего она не почувствовала, видимо, так привыкла к боли и дискомфорту, что короткое мгновение буквально не смогло ничего изменить в ощущениях. Кропф быстро выудил из сумки несколько ватных тампонов и с невероятной сноровкой раскатал до приемлемой толщины с мизинец.

— Сейчас может быть больно.

На этих словах он крепко ухватил Киску за переносицу и с силой надавил. Кровь снова хлынула обильным потоком. Врач быстро подтер ее и сноровистыми движениями заправил в ноздри два тампона.

— Я написал вам все. Через сутки зайду чтобы вынуть вату.

— Спасибо, доктор.

Сразу после вручения листка со списком всех травм повреждений Кэт гость быстро засобирался. Так что уже буквально через полторы минуты она вновь осталась одна. Дверь со скрипом закрылась, отсекая ее от внешнего мира.

Четвертый день после разгрома

В одиночестве люди медленно сходят с ума. Медицинский факт. Когда твоя мама — светило военно-полевой медицины, то в твоей голове появляется целая куча вот таких фактов. У существования хорошей дочерью имеются и свои особенности. Сейчас, предоставленная самой себе, капитан начала понимать, почему гуманисты всех мастей требовали отменить такую постыдную практику, как заключение в одиночной камере.

Одиночество натурально сводит с ума, когда его контролируешь не ты.

За все время, что она лежала в одиночке, единственным полноценным гостем камеры был врач. Похоже, что охранник донес на Кропфа куда следует, так что вместо него явилась немолодая тучная женщина с лицом мясника. Дама вообще не разговаривала ни с кем, быстро вытащила окровавленную вату и тут же покинула камеру.

Дальше все присутствие других людей свелось к кормежке. Периодически оконце «кормушки» открывалось и мужская рука проталкивала в него миску с какой-то бурой бурдой, вываренной в автоклаве до состояния клейстера, кусок кислого ржаного хлеба, пакет воды. Вся посуда и столовые приборы из спрессованной и проклеенной серо-коричневой бумаги. Ничего твердого или острого. Уйти на своих условиях Кэт почему-то тоже не дают. Ее не вытаскивали на допросы, не избивали толпой охранники, ничего такого, противостоять чему учили в академии на обязательном спецкурсе. Плен напоминал больше пытку одиночеством, или что-то похожее, но по-другому названное.

Капитан превратилась в чемодан без ручки, который неудобно нести, а выкинуть нельзя. Вот и превратилась она в узника одиночки. Все говорило о том, что пока она просто не нужна мертвой. Сколько такое положение продлится было не известно.

Вечер все не наступал.

Кэт лежала на койке, когда кормушка внезапно открылась. Прием пищи был уже довольно давно, так что это был явно не штатный визит. Металлическая створка открылась громко и со стуком, словно кто-то очень нетерпеливый и злой подгонял охранника. Ни голоса, ни команд. Снаружи только спокойное тихое дыхание тигра.