Литмир - Электронная Библиотека
A
A

– Ты не подумай, мама очень любит папу! Только она переживает, боится.

– Чего боятся?! Он – раз-з-два! Приемчик, и все готово. Знаешь, как их учат? Это секрет. Разные секретные приемы. И стреляют они прямо в цель. Хоть с закрытыми глазами. Смотрела «Чингачгука»? Ну вот… и они так. Он на него с ножом, а он рукой вот так раз…

– Ой! Больно же! Отпусти!

– Это меня Пончик научил, я тоже кое-что знаю. Ну не хнычь, все в порядке. Я же шутейно…

Люда обиженно дула на запястье, я тоже дул. Поганец Снежок выскакивал откуда-то из-под дивана – хвостик столбом, спинка горой – и прыгал боком, готовясь к нападению. Мы шустро подбирали ноги и кричали тоже угрожающе.

– Вот только попробуй!

Снежок пробовал почти всегда и почти всегда удачно. Людка визжала, я дрыгал ногами и рычал. Царапался он больно. Изловчившись, я давал ему такой пендель, что он летел в коридор белым мячиком.

– Ты чего? – тут же меняла тональность Людка. – Ему же больно!

– А нам не больно? Пусть знает!

Людка шла за Снежком в коридор и через несколько минут оттуда доносился ее крик.

– Больно же, Снежок!! Ай! Пусти! Не смей!

Я не вмешивался, почесывая расцарапанные кисти. Людка появлялась задом, согнувшись и выставив перед собой руки.

– Не смей больше! Фу, Снежок! Фу!

Потом мы забирались на диван с ногами, а Снежок сидел внизу и хлестал по полу хвостом, дожидаясь, когда сверху свесится его добыча.

– Надо было отправить тебя на Луну, вот погоди! – угрожал я. – Зверюга подвальная.

Однажды так сидели мы с Людой долго, а потом глянули друг на друга и смутились. Людка зачем-то поправила платье, а я покраснел. Что-то надвигалось. Мы отпихивали какую-то страшную мысль, а она уже владела нами.

– Слушай, а ты целовалась когда-нибудь? – вдруг спросил я осипшим голосом.

Людка опустила голову.

– Нет. А ты?

– Да. И не один раз. Еще в детстве. Это просто.

– Н-не знаю… А зачем?

– Все делают это. Хочешь попробовать? Тебе понравится, вот увидишь!

– Хочу, – еле слышно вымолвила Людка, краснея еще гуще, – только я не умею. И мама будет ругаться.

– Не будет! Она и сама наверняка целуется! И мы никому не расскажем. Давай?

– А мы с тобой поженимся?

– Конечно! И Снежок будет с нами.

Людка подняла голову и посмотрела на меня влюбленными глазами.

– И мама с папой!

– Что?

– Будут жить с нами.

– Ну… наверное. И мои родители тоже. Но мы будем отдельно. Как муж и жена. У нас все будет общее. Ты была на свадьбе?

– Да. Целых два раза!

– И я был. Видела, как они целуются?

– Видела… Ты что, прямой сейчас хочешь?

Я лишь облизнул пересохшие губы и кивнул.

– Ты никому не скажешь? Закрой глаза и не смотри на меня, ладно?

Я закрыл глаза. Что-то мокрое, теплое прижалось к моим губам и сразу отпрянуло с испуганным восклицанием.

– Ой! Не смотри на меня!

Люда заплакала.

Я вытер губы и тронул ее за плечо.

– Ну ты чего, Люд? Все нормально. Никто не видел.

Людка вытерла глаза, шмыгнула носом.

– Так страшно. Что теперь будет? Мы же еще маленькие.

– Мы же вырастим, чего ты?

– И будем любить друг друга? Я тебя давно люблю, Микки и ты меня люби.

Перечитывая сейчас эти строки, поймал себя на том, что это напоминает мне историю про то, как Том Сойер впервые поцеловал Ребекку Тэтчер – ну и что с того? Я же не виноват, что мы с Томом похожи.

Елена Валерьевна узнала все про нашу любовь в этот же вечер. Люда сама ей и рассказала. И про то, что мы поженимся, и про поцелуй, и про то, как любим друг друга. К счастью, мама не сошла с ума от ужаса и даже особо не расстроилась. Спасло то, что она была красивой женщиной. Красивые женщины, они такие – их трудно выбить из седла. Чувствовалось, что Елена Валерьевна пережила не одно признание в любви, перевидала всяких мужчин и видела их насквозь. И меня она видела насквозь, поэтому и не перепугалась. Позвала нас с Людкой на кухню, налила чаю и сказала.

– Ну вот что, голубки. Я рада, что вы любите друг друга. Но со свадьбой придется повременить. И с поцелуями тоже. И давайте-ка лучше об этом не будем рассказывать папе. Не будем его расстраивать. Микки, ведь ты разумный мальчик? Я не хочу, чтоб ты приходил в гости, когда меня или папы нет дома. Хорошо?

Я кивнул. Елена Валерьевна вздохнула, подперла ладонью подбородок и с удивлением и любовью разглядывала дочь. Потом сказала грустно и задумчиво.

– Люда, Людочка, Людовик… Ты подумай… Вся в меня пошла. Влюбчивая. Ой, влюбчивая… Не будет тебе покоя, Людовик…

До сих пор благодарен Елене Валерьевне за ее чистое сердце, за то, что избавила нас от тошнотворных нотаций тогда, от бабского «ой, что вы натворили, да что теперь будет!» Не внесла в наши души разлад, не напугала грозным возмездием.

Наши отношения с Людой выровнялись. Мы ни разу больше не целовались. Снежка кастрировали, но драться он не перестал.

Летом все разъехались по деревням, дачам и пионерским лагерям. Уехала и Люда. А потом вся их семья переехала куда-то в центр. В центр стремились многие. Особенно из интеллигентов. Так и ушла моя первая любовь.

Глава 13. Памяти друга

Сашка Коновалов многие годы был самым ярким попутчиком в моей жизни. Расскажу о нем до конца.

Юг в те годы не отпускал нас. Для советского человека каждый выезд на Черное море означал жирную галочку в биографии успешной жизни. Пяток галочек означало, что жизнь удалась. Десяток свидетельствовал – человек ворует, но раз до сих пор не посадили, значит не дурак. Если надо было деликатно, по-интеллигентски похвастаться, достаточно было начать разговор с того, что:

– В прошлом году в Ялте было дождливо. Удивительно. Сколько раз приезжал в сентябре, а такого не припомню. В Сочи потеплее…

И собеседник, который южнее Псковской области не бывал, сдувался.

Не удивительно, что через год, в сентябре, мы с Сашкой вновь упаковали рюкзаки и погрузились в «башмак» на Сортировочной станции. В карманах на двоих у нас было около сотни рублей. Цель на этот раз – Сочи.

Опыт пригодился. Мы избежали множество крупных и мелких оплошностей, которые в прошлом походе доставили нам кучу неприятностей, до Харькова добрались меньше, чем за двое суток. А затем опять начинались мытарства, потому что дальнейший маршрут пришлось прокладывать заново. В результате мы забрались аж на Северный Кавказ, к Минеральным Водам. Вернулись. На какой-то кубанской станции сердобольная казачка, увидев наши исхудалые чумазые рожи, приняла нас за беженцев и накормила варениками с творогом. Силы иссякли и последнюю сотню километров от Лазаревской мы добирались на пассажирском поезде. Будучи совсем в непотребном виде, благоразумно не вылезали из тамбура. Две ночи в чертовом Сочи спали на берегу, днем не вылезали из моря. Щипали черный вязкий виноград с палисадников, заедали его лепешками. Смотрели на пальмы, как и все северяне с приторно-преувеличенным восторгом, облизывали пересохшие губы, засмотревшись на изумительные женские фигуры в крохотных купальниках на пляже, пугали почтенных тетушек, которые принимали нас за диких туземцев, спустившихся с гор. Назад в Ленинград возвращались все-таки обыкновенным пассажирским поездом – товарняки осточертели смертельно…

Уже будучи студентом на Черноморское побережье я зачастил. В том числе и с Сашкой. Одна поездка оставила неизгладимый след. В то лето мы отдыхали «как люди». Денег было рублей по двести на брата. Сняли комнату в Гаграх. Купались, загорали, ждали необыкновенных приключений, и они пришли. Как-то вечером познакомились с грузинами в кафе. Пили портвейн, хвастались и обнимались. Больше всего меня подкупило, что один из парней, Гиви, обожал «Дип Перпл». Мы дуэтом орали «Смо-о-ок он зе во-оте…» и хлюпали от восторга носами. Как и положено, я приглашал Гиви в гости и обещал достать ему джинсы «Вранглер» за сто восемьдесят рублей (на Кавказе они шли за триста). Гиви на салфетке записал мой ленинградский адрес и заказал еще вина. Тогда я предложил ему целую партию американских штанов и обещал скидку. Сашка подключился и развил тему до крайности. Вырисовывался преступный сговор с целью крупного обогащения. На радостях, совершенно пьяные и довольные, мы пошли купаться, и уже в полной темноте нырнули в теплые волны. А когда вынырнули, я огляделся:

27
{"b":"876591","o":1}