– Ты, сявка, знаешь, что такое карточный долг? Сестру продай, а долг отдай! Понял? Запомни, деньги – мусор!

Воробей и был воробей. Мелкий, шустрый, суетливый и наглый. Он залезал в чужой карман, как в свой, тут же пересчитывал на ладони выручку, опять залезал, пока мальчик стоял, подняв руки, но зато потом, с хорошего навара, мог и сигаретой угостить и анекдот рассказать.

Страшнее всех был Дима. Ходили слухи, что у Димы отец был известным бандитом и не вылезал из тюрем. Это был красивый мальчик с неприятно-надменным и всегда мрачным лицом. Он был жесток. Малолетки его интересовали мало. Вместе со старшими дружками Дима грабил взрослых мужиков, когда они пьяненькие возвращались с получки вечером домой. Когда он появлялся в обед возле школы, все вымирало вокруг. Мальчики жались в раздевалке, выглядывали в окна с опаской, смельчаки выскакивали вон и перебежками мчались к дому.

Стать другом этих «героев» мечтал каждый мальчишка. Пусть не другом. Пусть он на глазах у всех хотя бы пожмет руку, хлопнет кулаком по плечу, скажет: «Привет!» Это был ярлык, который охранял от всяческих посягательств на ближайшее время и вызывал зависть врагов.

Знали ли взрослые о существовании этого ужасного параллельного мира, обещая нам взахлеб на каждой праздничной линейке скорую победу коммунизма? Конечно, знали! Но что они могли поделать, если пьяные гопники избили как-то вечером учителя физкультуры во внутреннем дворе школы? За то, что он вздумал сделать им замечание. Хромой с войны учитель труда, Рабинович Лев Давыдович, товарищ физрука, бегал потом по школьным коридорам с криком, что не боится поганую нечисть, которую «мы не добили в 45-м». А толку? Гопота продолжала осаждать цитадель просвещения, как голодные волки овчарню.

Оставалось только ждать коммунизма.

О коммунизме в конце шестидесятых на Народной еще говорили всерьез, но уже не верили в него. Так бывает. На самом верху, полагаю, тоже поняли, что это «блудняк», но сообщить вниз не смели. «Пилите, Шура, пилите!» Народ безмолвствовал, потому что после всех ужасов, пережитых недавно, жизнь налаживалась и – слава Богу! С Марксом, с Лениным, с Брежневым, с чертом в ступе – лишь бы не было войны, лишь бы перестали морочить голову мировой революцией, лишь бы перестали звать в вечный бой!

Тем более, что жизнь и правда налаживалась, народ богател на глазах.

Первый холодильник в доме на зависть всему двору, телевизор с большим экраном, пылесос, электробритва! Пусть не коммунизм, но уже и не стиральная доска в ванной! Сливочное масло не надо летом подсаливать и хранить в холодной воде! Да, задницу еще подтирали газетной бумагой, но зато самые продвинутые уже носили плащи болонья и нейлоновые бадлоны, курили сигареты с фильтром и по субботам пили кофе с коньяком мелкими глоточками. В каждой уважающей себя семье находилось место для фикуса или герани. Фарфоровые слоники, несмотря на занудные насмешки записных борцов с пошлостью, победоносно заселяли стеклянные полки сервантов, по соседству гордо красовались хрустальные фужеры и салатницы вперемешку с микроскопическими бегемотиками, оленями и лисами, расписными чашками фарфорового завода имени Ломоносова и гранеными стопками. Страна обрастала молодым жирком.

В конце 60-х годов произошло еще одно событие, которое советские теоретики марксизма как-то проморгали – был побежден клоп! Не кулак, конечно, которого искоренили в 30-х, но тоже паразит еще тот: мучил пролетариат и сосал из него кровь! В середине 60-х вся наша лестница воняла дустом или еще какой-нибудь ядовитой дрянью. Иногда целые матрасы выбрасывались на помойку. Жильцы сдирали обои, вспарывали перины, переворачивали деревянные кровати и поливали отвратительных тварей смертельной химией: «Чтоб вы сдохли, гады!» «Гады» в панике переползали из квартиры в квартиру, но и там их настигала суровая рука возмездия. Наконец с кровососами было покончено. Покончено было и с гнидами, которых привозили из деревень городские мальчики и девочки после летних каникул. В ваннах появились душистые мыльца вместо страшных вонючих кусков, которые, как говорили (брр!), изготовлялись из собачьего жира на мыловаренном заводике. Проезжая мимо него на трамвае по проспекту Обуховской Обороны, я всегда затыкал нос.

Словом, страна умывалась и даже училась делать макияж. Самые бдительные и зоркие марксисты находили в этом опасность, но не могли точно, по-научному, как они умели в других случаях, сформулировать свои опасения, а ведь глядели верно! Опасность подкрадывалась именно отсюда – сначала душистые мыльца, понимаешь, потом джаз, ну а дальше все знают…

Как утверждал Марк Твен, приходит пора, когда каждый мальчик хочет найти клад. Я добавлю: настоящий советский мальчик мечтал создать и возглавить собственный отряд. Я создал и возглавил в третьем классе. тимуровский. Мама подарила мне на день рождения книжку «Тимур и его команда» – там про все было написано, ничего придумывать не пришлось. Будущие члены уже давно были готовы к подвигам и лишь ждали вожака. Нас было пятеро, и все мы готовы были стать заговорщиками против остального мира. Все жили в одном дворе, все учились в одном классе, все имели уже некоторую дворовую репутацию и клички: Микки – это я. Бобрик – это Вовка Бокарев, мой лучший друг и заместитель, кудрявый синеглазый херувимчик, любимчик учителей и родителей, к тому же отличник. Хомка – это Китыч, про него мне нечего добавить. Матильда – Коля Надворный, двоечник и балбес, каких свет не видел. Ну, и Серега Иванов, рыжий бестия, готовый к любым проделкам – кличка Тимка. Мы уже давно сбились в стаю, но занимались ерундой – резались в футбол, сражались в городки, играли в индейцев, разоряли помойки… Серьезного дела требовала душа. Тогда у меня и родилась идея создать тимуровский отряд. Чтоб все тайно, но чтоб все о нас заговорили. Чтоб боялись и восхищались. Чтоб Родина потом гордилась

Первый съезд будущей организации прошел в подвале нашей пятиэтажки. Под тусклым светом, льющимся из подвального оконца, под утробно-замогильные звуки канализационных труб, мы сочинили первый устав и задачи: помогать пенсионерам, собирать мусор во дворах и защищать зеленые насаждения от хулиганов. Хулиганов во дворе хватало.

– Будем бить? – предложил Кит, который на все смотрел с крестьянской, трезвой простотой.

– Почему сразу бить? Сначала воспитывать. – объяснял я.

– Ага – сказал Китыч и потупился.

– Можно вызвать их на совет отряда, – неуверенно предложил Бобрик.

– А можно пожаловаться родителям! – радостно сообщил глупый Матильда. – А они их ремнем! Раз! Раз!

– А они нам потом под глаз: раз! раз! – передразнил Тимка.

– Разберемся, – поспешно закрыл я вопрос. – Это все детали.

Мы смутно представляли себе свою деятельность. Да это было и не важно. Важно то, что мы сидели в подвале впятером и клялись, что никому не выдадим тайну. Тайна была страшная и выдать ее было трудно, потому что… она была тайной для нас самих. Ну и что? Зато как сжимались наши сердца, когда мы говорили: клянусь! Как упоительно было сознавать, что ты принадлежишь тайному братству! Что ты не такой как все, а гораздо интересней!

И еще мне очень хотелось совершить подвиг. Зачем? Ну, чтоб похвалила классная руководительница. А может быть, даже Танька Соловьева, краснея, сунет на переменке записочку со словами: «Я тебя люблю». Ходили слухи, что такую получил Бобрик от Людки Петровой за просто так. Потому что красавчик. И наплевать Людке было, что Вовка у меня был лишь в адъютантах, что я командир. Да хоть маршал Советского Союза! Бобрика все девчонки любили. Особенно, когда он надевал белый бадлон вместо рубашки. К тому же он был добрый и всегда улыбался девчонкам, как будто они были ему ровня, а я на девчонок смотрел высокомерно и всегда был с ними мрачный и загадочный. Ну и кому на фиг нужна была моя мрачность? Я завидовал Вовке, ревновал, доказывал ему с жаром, что девчонки – дуры, ябеды и коварные обманщицы. Вовка, как и положено баловню судьбы, добродушно соглашался, чтоб меня не злить, но стоило Людке подойти к нему на перемене, как он распускал улыбку до ушей, а она краснела и щебетала, как… курица.