К моменту, когда со двора ушёл последний праздно шатающийся дедок, всё норовивший сунуться Фаусту под руку, уже забрезжил рассвет. Ночёвка, похоже, продлится до самого обеда: бедняга не спал уже почти сутки. Бабульке он выдал щедрую горсть медяков и наказал купить любой свежей еды, которая найдётся в деревне. А с утра ведь кто-то ещё обещал прийти с вопросами, рассеянно подумал он, собирая пустые скляночки с пожухлой травы. Ну ничего, подождут. Как там говорил Марк? «Высочество отдыхать после изволит»?

Калитка скрипнула. Парень оглянулся, надеясь увидать там Агнешку со своим ужином, но у ограды, всё так же хмурясь, стоял тот богатей с первого ряда. Однако сейчас он был не с семьёй, а в компании нескольких караульных.

– Это ты ж, значится, заграничный лекарь? – недовольно спросил богатей, подойдя к Фаусту. Тот покосился на караульных, оставшихся на месте, но всё же кивнул.

– Я был ночью на твоих фокусах, – продолжил мужик. – Не знаю, как ты это творил, да и не хочу, на самом деле, знать. Может, ты и правда учёный лекарь. А может, ты колдун, или леший, или в тебе дух тёмных племён из мокрых лесов по ту сторону гор. Но я пришёл попросить – нет, потребовать, чтобы ты пришёл в храм сегодня вечером и помог нам провести службу. Твои умения нам будут очень кстати. Не обидим, конечно. Всё понимаем.

Фауст мягко улыбнулся.

– Я не могу принимать участие в ваших службах, мастер. Колдовство и чужеземные обряды – одни из самых страшных преступлений для моего народа, за которые карают нечестивой смертью. А даже если бы и мог – я очень тороплюсь в столицу, и днём я должен уже быть на тракте. Сожалею.

– Ты, верно, не понял, парень, – богатей был всё таким же хмурым. – Меня зовут Лотар из семьи Креца. Я ношу титул подручника. Моя семья стоит во главе этой деревни. А это, – он махнул рукой в сторону караульных, – Громобой, Вдовец и Следопыт. Посмотри на них внимательнее. Давай, не стесняйся. А теперь подумай ещё раз. Хорошенько подумай. И скажи: придёшь ли ты к закату в храм Всесветного?

Фауст молчал, не в силах переварить сказанное. Он был готов ко многому: к презрению за чужеземное происхождение, к изгнаниям за ересь, к подозрительному отношению или к освистыванию на выступлении. Но то, что просил голова…

– Если ты не понял, – негромко продолжил мужик, – я не спрашиваю. Уж поверь, я сделаю всё, чтобы твоя остановка в деревне стала невыносимой, если ты не пожелаешь исполнить мою волю.

– Но почему? – тихо спросил мастер. – Я не делал ничего предосудительного. Меня позвали ваши жители.

Богатей покачал головой.

– Ты даже не представляешь, что натворил своим приходом. Ты вскрыл нарыв на жизни нашей деревни. Мужики готовы строгать твой идол из бревен, а женщины – называть детей в твою честь. Агнесса дома?

Парень покачал головой.

– Хорошо. Зайдём внутрь. Похоже, тебе нужно кое-что рассказать.

Караульные открыли проход в сени и пропустили мужчин вперёд. Сами они уважительно остались снаружи, не закрывая, впрочем, дверь.

– Ты ничего не хочешь у меня спросить? – наконец сказал Лотар, сев за покосившийся стол. Фауст покачал головой. – Может быть, о том, почему все деревенские в таком восторге от твоего прихода, или почему они до сих пор не могут отойти от этого двора, надеясь, что ты их заметишь и хотя бы махнёшь им рукой?

Парень наклонил голову, чтобы заглянуть в низкое окошко около двери. На тропинке, и правда, стояли несколько стариков, тихо переругивающихся между собой и то и дело косившихся на дом с каким-то благоговением на лицах.

– Я читал о ваших законах, но незнаком с привычками, – наконец признал он. – Мы отличаемся во многом, хоть так и не скажешь с первого взгляда. Разве так привечать гостя – не традиция в ваших землях?

– Уж и действительно, – усмехнулся подручник. – Это чего у тебя? – он подвинул к себе тарелку с нарезанной ещё с ночи колбасой, чуть потянул носом и наколол один из кусков на нож. Отодвинувшись от стола, он протянул руку к тлеющим углям в печи, дважды провёл куском колбасы над жаром и вернулся на место.

– Этого не хватит, чтобы она согрелась, – тихо сказал Фауст. Лотар посмотрел на него чуть странно и с недоверием. – Что ты хотел рассказать?

Богатей вздохнул и отложил нож.

– Ты пришёл к нам из-за реки. Я понял, откуда именно. Можешь не отнекиваться, дорога здесь только одна. И Осочья – первая деревня, которая тебе встретилась. Если б святейшим было дело до будущего страны, они бы поставили столицей нас, а не Ивкальг. И у нас, а не на севере, были бы крепостные стены и дозорные на башнях. Но мы стали разменной монетой в борьбе с Фратанией. Ты, верно, заметил, что половина домов спалена, а молодых мужиков здесь почти и нет? Всех парней забирают в легион. А кого не забирают силой – те идут сами, чтобы хоть как-то защитить семью и стариков.

Он замолчал и, чтобы избежать неловкой паузы, принялся-таки за этот злосчастный кусок колбасы. Фауст заметил, как у богатея дрожали руки, когда тот поднял нож.

– Фратейские войска часто одерживают верх, – продолжил он, наконец справившись с едой, – Флоосским командирам ведь наплевать на судьбу старой, полузаброшенной деревни, пока враг не дошёл до столичного городка. И почти всё время, когда борьба идёт по эту сторону реки, мы находимся под властью южан. Но, ты знаешь, лекарь, ересь ведь не только у вас считается преступлением.

Голова взял кусок хлеба с той же тарелки и, как и в прошлый раз, дважды провёл им над углями.

– Когда они пришли впервые, народ сопротивлялся новым правилам, – признал Лотар. – Борьба идёт уже так давно… да и кому, как не тебе, это знать, – горько добавил он, уставившись в стол. – Сколько ваш город уже поднял на нашей войне?

Фауст промолчал. Мужик покачал головой.

– Новые хозяева, конечно, стали наводить свой порядок. Храм наш почти разрушили, – его голос был всё тише. – Отстроили потом, как без этого. Но, после нескольких казней на площади, народ научился говорить, что он верует не во Всесветного, а в одушевление Земли и Неба, в божественность тела и души. Вот только, лекарь, штука в том, что, если часто называть человека бараном, то когда-то он обязательно заблеет.

Лотар Креца поднялся с места и подошёл к стене. Покопавшись на полке, он выудил из какой-то коробочки связку сухих листьев и, подойдя к печи, кинул их на угли. Дом наполнил резкий, пряный аромат с привкусом смородины.

– Уже несколько поколений, – продолжил он, – мы воспитываем своих детей в союзе Всесветного и небесного. Если бы за нами не присматривали с обеих сторон, разве мы бы ещё ходили по этой земле? – голова усмехнулся и вновь вернулся к столу. – Конечно, когда к нам приходят власти со столицы, они видят только имперский храм. А когда Фратания снова переходит по вашему мосту, мы не скрываем алтарей богине земной Коитаане. Но дома… дома мы молимся им всем. Раз уж нам выпала участь жить на пересечении их владений, то мы просим помощи у всех троих. И нам помогают, лекарь.

– Так вот зачем ты опаливал свой хлеб, – ошарашенно пробормотал Фауст. Подручник кивнул.

– Подношение духам. И благовония, вон, есть даже у нищей Агнессы. Есть нечего, а свечи жертвенные тут как тут. Понимаешь теперь, что здесь происходит и какие тут порядки? И тем неприятнее, лекарь, для меня то, что ты устроил этой ночью. По всей деревне шепчутся, что в тебе спустилось воплощение Халияна, бога небесного.

Мастер покачал головой.

– Пускай шепчутся. Я уйду днём, не пройду больше в жизни этой дорогой. Они через месяц моего лица не вспомнят. Зачем ты хочешь увести меня на службу?

Лотар сел за стол и взглянул внимательно ему в глаза.

– Слушай, лекарь, – тихо велел он, – слушай внимательно. Я хочу, чтобы ты сделал вид, что уходишь, а сам тайно и незамеченно пришёл в храм. Я хочу, чтобы ты провёл свои фокусы на вечерней службе, спрятавшись за алтарями. И я, – прошептал он, – я хочу стоять в центре зала.