– Добрался, – выдохнул Фауст, – добрался! – вид ограды настолько его обрадовал, что дыхание восстановилось, и ноги уже перестали гудеть, как раньше. С каждым шагом деревню было видно всё лучше. Она была куда больше готова к встрече с неприятелем: ограда стояла выше человеческого роста, ворота, право, выдержат небольшой таран, а по краям стояли небольшие крепостные строения: тоже, впрочем, из дерева, и уже порядком побитые.

Дойдя до ворот, он остановился, чтоб перевести дух. Из-за ограды до него донёсся аромат свежих булок, и юноша вновь понял, как же он устал и проголодался. Медлить было нельзя.

– Эй! – он заколотил в ворота. – Эй, отзовитесь!

В воротах открылось маленькое смотровое окошко. Из него высунулось лицо караульного, пожилого уже человека, обросшего и смешливого.

– Никого пускать не велено, – объявил он, – кем будешь-то?

Ох, ну нет же, ну не сейчас!

– Мастер заграничный, – огрызнулся Фауст. Из-за открытого окошка запах выпечки стал ещё ярче, и живот свело судорогой. – Мастер и лекарь.

– Эвона как, – протянул караульный. – Ну что ж, мастер и лекарь, хозяин-то наш велел не пропускать никого. Шёл бы ты дальше своей дорогой, а?

– Слушай… – парень почувствовал, как раздражение от усталости начинает переходить в злость, – я голоден и хочу спать. Всё, что мне от вас нужно – это кровать и кабак. Что я должен сделать, чтоб ты меня впустил?

Старик покачал головой.

– Откупиться от всего караула у тебя не выйдет, парниш. А подручник строго-настрого запретил пускать чужих ближайшие два дня.

«Подручник?»

– Стой… – пробормотал Фауст, – сейчас… – он покопался в своём свёртке и выудил оттуда сложенный вчетверо листок. – А так?

Дозорный развернул бумажку и поднял брови.

– Уж не знаю, – ошарашенно протянул он, – чем ты, господин, выслужился перед семьёй Креца, но, похоже, тебя нежеланным гостем мы назвать не можем. Эй, Жан, открывай ворота! – крикнул он куда-то в сторону. Пронзительный скрип петель, раздавшийся сразу после, был для Фауста слаще музыки. Караульный по ту сторону ворот встретил его удивлённым, но всё ж уважительным взглядом.

– Хоть какую-то пользу Осочья принесла, – едва слышно проворчал мастер. – Где у вас тут таверна?

Старик махнул рукой в сторону дороги.

– Прям вот до конца и ступай. Только вряд ли тебе разносолы подадут – из-за праздников все повара сейчас у головы заняты.

– А что за праздники? – настороженно спросил парень

– Средняя дочь головы замуж идёт, – старик развёл руками. – Двое суток гулять хотят. Потому и от чужих закрылись, чтоб под шумок каких беспорядков не начали.

– О, это отличные новости, – Фауст улыбнулся и похлопал старика по плечу. – Даже не представляешь, насколько. Не проводишь к кабаку дорогого гостя?

– Софочка, выслушай-ка человека, – велел караульный, подойдя к высокому столу. – Гость говорил что-то про сон и еду. Да поскорее, – снизил он голос и воровато оглянулся, – пока голова не пришёл. Ох, держи-ка, – он протянул Фаусту его спасительный листок с печатью. – Ты уж не беспокойся, пока отдыхать будешь, передам весть о приезде. Но вот так сразу… – старик вздохнул, – не стоит, уж поверь.

– Уж верю, – пробормотал парень, разглядывая помещение. Столы были почти свободны, только в углу сидела небольшая компания молодых ребят. Софочка, девка за прилавком, хмуро оглядела гостя.

– Комнаты остались только в подвале, – объявила она, – там убрано, но клопы. Верхние все заняты невестиными гостями. А из еды подам только похлёбку куриную и блины.

Фауст махнул рукой.

– Мне всё равно, только еду подогрейте. Пить что у вас можно?

– Мёд сегодня открыли, – девка достала из-под стола пыльную бутылку, – почти год стоял. Сорок медяков за кровать до завтра и обед.

– Сойдёт, – согласился мастер. Он покопался в кошеле, начал было отсчитывать медные монеты и, плюнув, достал один серебряный. Глаза у девки жадно загорелись. – Похлёбки две тарелки выдай, и мы в расчёте, – хмуро велел он.

Ошарашенная Софочка кивнула и позвала его за собой. В подвале было прохладно и влажно – то, что нужно после долгого перехода по степи. Окошки были высоко под потолком, свет почти не пробивался внутрь. Девушка собралась было зажечь свечи, но Фауст жестом её остановил.

– Принеси обед прямо сюда, – негромко попросил он, – а после вели не заходить, пока сам не проснусь.

Перина была отвратительной, с комками внутри и чуть влажная, но, едва юноша лёг на кровать, он почувствовал накатившую волну покоя и сна. «Ничего», – размеренно думал он, – «сейчас ещё и клопы придут». Девка снова спустилась к нему, на этот раз – с подносом и несколькими бутылками мёда.

– Как тебя звать? – Фауст сел на кровати. – Ну, если серьёзно?

Девушка чуть смутилась.

– Я София. Можно Софа или Софочка, как будет угодно.

– Хорошо, София, – юноша медленно выдохнул. Тарелки с похлёбкой, в которой виднелась и крупа, и кусок куриного крыла, и какая-то зелёная травка, наконец-то начали его успокаивать. – Ты уж прости, если резко говорил. Очень устал. А теперь ступай обратно, и, будь добра, проследи, чтоб тот караульный и правда обо мне доложил, чтобы ни для кого моё появление не стало неприятным сюрпризом.

Девица поклонилась и поднялась наверх. Похлёбка была вполне пристойная, но в ней тоже, как и в том пироге, были какие-то странные, незнакомые Фаусту горьковатые приправы. После первой тарелки у него ушло раздражение, а после второй он внезапно подумал, что, в принципе, вполне доволен жизнью. Блины он завернул в выдранный из дневника лист бумаги и сложил в опустевший холщовый мешок: кто знает, когда ему придётся покинуть это место, и будет ли возможность купить ещё еды в дорогу. А ставленный год назад мёд оказался очень сладким, почти не хмельным, с привкусом перца и можжевелового дерева. После первой же бутылки в тело вернулась уютная, тёплая слабость. Сунув оставшиеся в тот же мешок, Фауст устроился на скомканной перине и натянул на ноги одеяло, сложенное на кровати.

***

– Я уж думал, ты до самого вечера тут проспишь.

Парень потёр глаза. Проснулся он чуть раньше, и незваный гость это, по видимому, заметил. На стуле у самой лестницы сидел тот самый караульный, который его провёл в деревню.

– Я ж просил Софию не пускать никого… – пробормотал Фауст вместо приветствия.

– Доложил я о тебе старосте, – вздохнул караульный, – не был он тебе рад, пока я не наплёл, будто тебя позвал жених. Так что, уж извиняй, но придётся тебе исполнить роль гостя почётного.

Мастер сел на кровати, свесив ноги на пол. Только сейчас он сообразил, что надо было на сон хоть платье своё снять. Интересно, Софочка согласна будет постирать одежду?

– А что ж в этом плохого? – наконец спросил он. – Я еду на ярмарку в столицу, показываю фокусы и знаю игры. Мне на любой свадьбе будут рады.

Лицо старика просветлело.

– Так вот, значится, зачем! Хорошо, очень хорошо. Покажешь, стало быть, свои игры. И подарок молодым подготовь обязательно, чтоб пропустили за стол. Уж постарайся, – он помрачнел, – не забыть. Если за стол не подойдёшь вечером, то и тебя из деревни выкинут, и мне розгами всыплют за враньё старшему. А ты ж тут, похоже, до завтра хочешь переждать, раз комнату взял?

– Вроде как, – Фауст развёл руками, – да и на дольше останусь, если мне тут рады будут. Времени до ярмарки ещё много, – он улыбнулся. – Где, говоришь, стол накрывать будут?

– А вот через три двора управа стоит, – караульный махнул рукой куда-то в сторону, – найдёшь. Время пока есть, отдыхай. Ну и подготовиться не забудь, чтоб подозрений не вызвать, – он тяжело поднялся со стула, чуть покряхтев, и направился к лестнице.

– Стой, – позвал его Фауст, – стой. Почему ты так уверен, что я выполню твою просьбу? И что на свадьбе я ничего не испорчу?

Старик развернулся. По его лицу было понятно, что мастер задал совершенно глупый вопрос.