Въезд в деревеньку, увы, не ознаменовался совершенно никакими впечатлениями. Даже людей на дороге не было: видимо, все занимались делами в домах или на другом краю. Марк немного сник: он, наверное, ожидал, что можно будет сразу начать завлекать народ.

– Езжай прямо по дороге, – велел Фауст, приблизившись к месту возничего, – мы, верно, прибудем либо к рынку, либо к управе.

– Смотрите, смотрите, ребят, – восторженно зашептал Марк, – встречают, наконец-то! Эй! – он встал и замахал рукой, – гости столичные приехали! Подходите к закату на рыночную площадь! Мы праздник вам привезли!

Группа девушек остановилась на обочине, недоверчиво глядя на незнакомцев. Одна, видимо, самая бойкая, вышла вперёд.

– А чего ждать-то, мастера? – чуть хамовато спросила она. – Мы-то думали, столичные гости только торговать приезжают. А вы – праздник.

– Ооо, – Марк спрыгнул с телеги прямо на ходу и подошёл к девицам. Бойкая осталась на месте, а остальные сделали полшажка назад. – Будут песни, фокусы и игры. Любите игры? – он потрепал бойкую по уложенным косам на голове и выудил оттуда симарцию, которую тотчас протянул ей. Она чуть зарделась, но монетку приняла. – А ещё будет учёный медведь! Видали когда такое?

– Что-то мы его и у вас не видим, – протянула одна из девок позади. Остальные захихикали.

– Феликс спит, – Марк развёл руками, – ему же ещё сегодня весь вечер вам на потеху выступать! Нижайше прошу прощения, дорогие мои, бежать вынужден, бежать от вас, иначе мои друзья уедут без меня, – он сложил у сердца кулачки в прощальном жесте и вприпрыжку побежал к порядком уехавшей уже телеге.

– И не забудьте! – крикнул он вдогонку, – на рыночную площадь на закате!

Ребята устало, но всё равно довольно вздохнули. Марк по долгу своей службы был вынужден зазывать народ в лавку отца, легко очаровывал людей, и потому, если он не спал на подъезде к городку, то публики всегда было много.

– Вот увидите, – заявил он, ловко вспрыгнув на телегу, – и сами придут, и всех знакомых с родными позовут. Как разгрузимся, погуляю по улицам, всех деревенских вам соберу.

Рынок был уже неподалёку. И здесь старичок не соврал: площадь была крошечная, размер с иной двор. На ней стояли несколько женщин с одеждой, мужик-мясник, да на покрывале у входа расположилась бабка со старой посудой. Они с любопытством разглядывали интересную компанию, въезжавшую на телеге. Корнелия тем временем достала из-под шкуры тамбурин с колокольчиками и принялась отстукивать звонкую мелодию. Гней что-то принялся напевать под нос, но, кажется, сделал только хуже: слышавшие его голос только качали головой и расплывались в улыбке. Хотя он, кажется, результатом был доволен.

– Я обо всём договорюсь, – заявил Марк и снова спрыгнул с телеги. – А вы езжайте и останавливайтесь уже. Эй, мастер, а не подскажешь, нужно ли нам… – он ушёл в сторону мясницкого, и его голос растворился в людском шуме и звоне колокольцев. Фауст пожал плечами.

– Ну, раз езжайте, значит, езжайте. Давай-ка доедем до края площади, вон туда, – он указал в сторону от дороги. – На пустыре дадим выступление, а чуть подальше поставим шатёр.

– Как скажете, мастер, – буркнул Гней. Он иногда обижался, что старшим назначили не его, оттого и выпендривался, если Фауст позволял себе очень уж командный тон. Но пришло время дел, а это значит, что пора собраться и забыть о дружеских беседах.

Пустырь и правда оказался чудесный – ровный, с мелкой зелёной травкой, совершенно без кустов, идеальный для импровизированной сцены. Парни принялись раскладывать шатёр, Корнелия начала распрягать Ромашку. Лошадка фыркала и, казалось, смеялась над девицей, которая едва доставала макушкой до её носа. Та обиженно сопела, но стянула-таки упряжь с лошадиной шеи и, хлопнув её по крупу, отправила пастись.

– Мы всё, – Фауст подошёл к девушке, которая приглядывала за лошадкой и тихонько играла на тамбурине, – иди собираться. Мне ещё тут нужно подготовить место.

Корнелия грустно вздохнула, поднялась с травы и побрела в шатёр. Так как в основных номерах она практически не участвовала, на неё были возложены обязанности по подготовке инвентаря. Она сортировала смеси, рассыпала их по коробочкам и бутылкам, обрабатывала ножи и шляпы, чистила инструменты и настраивала лютню. Фауст, шуганув кобылку, принялся готовить место для сцены: расчистил маленький клочок земли от травы и принялся рассыпать по земле содержимое многочисленных мешочков, висевших на поясе. Сегодня надо как следует постараться, чтобы пересечь границы с полными карманами заморских монет.

– О, я смотрю, вы уже все в поте лица? – к нему подошёл Марк, за которым выстроилось несколько человек, глазевших на незнакомцев. – Мне сказали, что на завтрашний день назначено две свадьбы. Народ добрый и готов расщедриться перед праздничными днями, так что сегодня у нас будет отличный улов. Я пойду к нашим, – он махнул рукой в сторону шатра, – и тебя там жду. Надо перекусить и набраться сил.

Фауст завёл за спину оставшиеся коробчонки, чтобы деревенские не увидели подготовки, и осмотрел пустырь. В принципе, уже было неплохо: осталось только поставить стол и обустроить местечко для Корнелии. До заката ещё немного времени – как раз поужинать и переодеться.

– Эй, вы куда! – крикнул один из деревенских, который, чуть покачиваясь, стоял позади всех. Не иначе как уже принялся готовиться к завтрашним праздникам. – А представление?

– Будет представление, будет, мастер, – отозвался Марк, не меняя, впрочем, своего направления. – Всё на закате, как и обещали! Феликс должен как следует отдохнуть перед тяжкой работой!

Мужики зашептались. Фауст вздохнул, сунул руки в складки платья и направился вслед за Марком.

– А на гуслях-то он будет играть? – наконец крикнул тот же пьяница. – Тот чернявый нам учёного обещал!

Парни расхохотались.

– Гусли – это вряд ли, – Фауст повернулся к непрошеным зрителям и, улыбнувшись, по своей привычке бросил им по латунной монетке на каждого, – а вот танцует он отменно, хоть в чайную на сцену ставь. Прячьте завтрашних невест, бросят же мужиков своих ради такого умельца!

Мужики продолжили шушукаться, но остались на месте. У самого шатра Фауст с Марком наконец поравнялись и зашли внутрь вместе. Гней уже переоделся в своё выходное платье голубого шёлка с расшитыми рукавами, и старательно начищал сапоги, порядком испачкавшиеся в дороге. Корнелия раскладывала своего медведя и причёсывала ему шёрстку. Фауст несколько раз хлопнул в ладоши, и все ребята разом повернулись к нему.

– Быстро заканчиваем свои дела, – велел он, – народ уже беспокоится. Чем раньше начнём, тем лучше.

Марк достал из сумки на полу небольшой свёрток и, зевнув, отправился обратно к выходу.

– Я вам дам немножко времени, – сообщил он, на ходу выудив из свёртка яблоко, – но чтоб после выступления меня не трогали, поняли? Его высочество отдыхать после изволит, – он вздохнул, нацепил на себя самую дружелюбную улыбку и шагнул на улицу. Фауст глянул наружу: толпа уже собралась весьма приличная, а уже знакомые ему мужики что-то втолковывали тем самым бойким девицам, которые встретились им по дороге.

– Дорогие, дорогие мои! – заголосил Марк, на ходу откусывая яблоко, – мастера сейчас уже будут готовы, а пока не соблаговолите ли познакомиться с городскими играми?

Толпа одобрительно загудела, и паренёк в мгновение ока был окружён мужиками. Фауст задёрнул шатёр и обернулся. Корнелия уже надела свой костюм, и из шкуры медведя торчала только кудрявая веснушчатая сердитая голова. Немудрено, что она так злится на каждой летней ярмарке – жара стоит невероятная, и так нелегко, а ещё и медведь этот.

– Тебе сегодня отплясывать за двоих, – сообщил он, – за тобой уже очередь, – девчушка простонала и шмякнулась на спину.

– Не волнуйся, – усмехнулся Гней, который наконец закончил прихорашиваться и теперь рассовывал по многочисленным карманам бутылочки со смесями, – я тебе так на лютне подыграю, что вся деревня в пляс пойдёт. Если убежишь посередине песни, никто и не заметит.