Через час в трактире некуда было яблоку упасть, так что разносчики еле протискивались со своей снедью. Настроение, правда, у людей было мрачное, и разговоры велись вполголоса, создавая общий тревожный фон. Но вошел генерал, и все вокруг стихло. Тяжело опустившись на скамью, Першил Самохвалыч неспешно обвел всех присутствующих цепким взглядом и, тяжело вздохнув, начал:

— Воины мои, видели, что ворог страшный с деревней, людьми и детишками нашими сделал? — Народ загудел, а генерал еще раз посмотрел сурово. Гул быстро стих, и он продолжил. — Царь-батюшка отправил нас на передовой рубеж, зная на кого может положиться. А мы должны это войско букашечье остановить!

И генерал сделал значительную паузу.

— Да как же его остановишь?

— Мужики их и рубили, и топтали, и огнем жгли, а толку…

— А кусаются-то ведь как?

Гул сначала нарастал нестройным рядом голосов, а потом резко стих. И все устремили взгляд на генерала.

— Вот что, ребятки! Завтра начнем готовить ловушки для этих гадов ползучих. Это-то как раз самое несложное. Но вот что нам особенно важно сделать, так это найти тех, кто ими управляет. Кто силой заговора или колдовства делает этих-то в общем безобидных букашек злобными убийцами. А что бы самих нас в кукол не превратили. Просил я для каждого ладонку-оберег изготовить. Завтра с утра на поверке раздам. И еще, по одному даже в туалет ходить не советую. Если кого и накроют, второй поможет, выручит. Так что война, мужики, и это дело не шуточное. Да и противник у нас с вами коварный и невиданный. Но это пока. А сейчас всем отдыхать. Еремеич, а ты со своими задержись, обсудить надо.

Народ зашевелился и потихоньку потянулся к выходу, негромко обсуждая и перебраниваясь. Скоро трактир опустел, и Еремеич со своими людьми смог пересесть к столу генерала.

— Ну, что дельного скажешь, Еремеич?

Плотно сложенный невысокий мужичок с острым и умным взглядом, спокойно посмотрел на своего командира.

— А что тут скажешь, господин генерал? Все твердят одно и то же. Ползет это странное черное полчище, а сверху поливает их белый луч, а высоко в небе парит треугольник, и гул какой-то сверху доносится.

— Я тебе дам одного старика-отшельника, — перебил генерал, — он для местных целительством занимается. Травками, настойками разными, но это так баловство. Знает он, говорят, и другое: и как силами управлять, и как в пустоту заглянуть, и как сделать видимым то, что за колдовством прячется. Ты завтра наведайся к нему, что и как объясни. Да ты и сам все знаешь. Вот тебе в провожатые пацаненок, он сын лесничего, так что все тропы в лесу ведает, отведет. По утру раненько и выступайте, дюже помощь мне его нужна будет.

— Есть, господин генерал, — спокойно сказал Еремеич. Встал, сделал знак своим, и они с достоинством, не проронив ни одного слова, покинули трактир.

***

Завтрашний день деревня встретила множеством голосов и топотом торопливых ног. Каждый получал у взводного оберег, а помимо и задание: что сделать и куда принести, где взять необходимые инструменты или другие материалы. Человеческий муравейник споро и целеустремленно делал спешные приготовления.

А в это время в баньке на окраине два ученых мужа ссыпали в большой чан меры молотых трав. Они собирались сварить отвар, рецепт которого, держался в строжайшей тайне. У входа даже были приставлены два охранника для отпугивания особо любопытствующих. А их вскорости набралось немало, да и с каждым часом все прибывало и прибывало.

В то же время воины с помощью крестьян накатали войлочных шаров, плотно увязали их соломой, приторочили к ним длинные веревки. И по мере готовности складывали на большие телеги для быстрой перевозки к месту будущих событий. Кроме этого, собрали пару десятков деревянных корыт, ведер, закачали с пяток бочек воды и все это добро также погрузили на телеги, образуя мобильный обоз.

Между тем все потихоньку начали принюхиваться. От баньки то пряным запахом повеет, то горьковатым, а то таким ароматом накроет, что перестаешь понимать, где и зачем находишься.

Ученый муж с устатку и упрелости как-то выскочил из баньки свежего воздуха глотнуть, глянул на толпу вокруг бани и ахнул.

— Видать непростой рецепт царь-батюшка подкинул, — с опаской оглядел он на толпу, — так и букашки, глядишь, в одном месте соберутся, и указ им будет не указ. Тут-то мы их и жахнем.

И он торопливо нырнул обратно в баньку. Немного погодя к бане подвезли хорошо просмоленную бочку, перелили в нее содержимое котла и, тщательно укупорив, встроили в общий порядок телег. Охранников при этом все же оставили, так сказать, от греха подальше. Скоро и народ вокруг баньки в себя приходить стал и потихоньку разбредаться, только все удивлялся как это их и зачем на край деревни понесло.

Несколько дней томительного ожидания не были расцвечены сколь-нибудь яркими событиями. Вернулся Еремеич со своими людьми. О чем-то долго толковал с генералом и на рассвете опять исчез. Деревенька же при наплыве стольких мужицких свободных рук быстро поправлялась да прихорашивалась. Стучали топоры, повизгивали пилы, да и девичий смех то там, то сям вспыхивал звенящим колокольчиком.

В этой суматохе обыденных дел не сразу заметили пацаненка, скачущего на взмыленной лошади. А заметили и в крик.

— Началось, батюшка-генерал!

— Скачет!

— И откуда ж, родимый?

А генерал уже посыльного на руки принимал.

— Бабашиха…Там…Они… — Задыхался малец.

— Это недалеко, господин генерал, — уточнил подоспевший староста, — если напрямки, то минут за тридцать телеги дотащим.

— По коням! — Эхом прокатился по деревне зычный приказ, — всем по местам. Трогаем!

— Ну, с богом! Потапыч, показывай дорогу!

И генерал, лихо вскочив на гнедого коня, тронул поводья. Уже подъезжая к деревне, быстро определили место, куда стянуть все телеги. Выгрузили корыта и подтянули заветную бочку с зельем. Ученый муж вынул из-за пазухи золотой флакон, который под большим секретом перед самым отъездом вручил ему царь и велел золотистую жидкость в чан вылить. Вода вся вскипела, выплескивая наружу одуряющий аромат.

И дальше все завертелось, закрутилось в безумном хороводе сумасшедшего танца. Конные макали в бочку шары и, поместив их в притороченные к седлам ведра, скакали к надвигающейся на деревню черной лавине. Бросив перед первыми рядами шары на землю, они обратно неслись к корытам, оставляя на земле пахучий след.

Букашки накатывали на деревню неудержимой волной, топая и клацая жвалами, не сворачивая и не останавливаясь. Всадники как осы кружили между фронтом волны и корытами, расставленными чуть в низинке и заполненными все тем же отваром.

— Что же это, генерал? Не уж-то не сработает?

— Да что мы как нечисти от ворога сторонимся? Топтать их!

— Сожрут деревню-то, гляди жуть-то какая!

Генерал выехал на край деревни и осадил коня как раз на пути надвигающейся черной массы. Зычным бесстрашным голосом он раздавал приказы и четко управлял необычной баталией. И все чаще воины вставали за его спину, образуя живой человеческий заслон перед надвигающейся лавиной.

И вдруг, в какой-то миг всем показалось, что люди и насекомые сейчас схлестнуться в последней смертельной схватке. Даже воздух застыл на высокой ноте, обрушив все в гробовую тишину. И в этот миг муравьиное войско дрогнуло и покатилось, обгоняя друг друга и затаптывая по душистому следу невидимой дороги. Как живая кипящая масса, она опрокинулась в чрево корыт, утопая и выплескиваясь. И в это время вспыхнул и замкнулся огненные круг, поглощая в своем чреве все живое и неживое.

Ни кто и не заметил, как на пригорке у самой деревни остались стоять друг против друга белый сияющий луч и генерал, до боли вцепившийся в поводья своего боевого друга. Луч как живой дрогнул и начал свое неудержимое движение навстречу. В глазах генерала все потемнело, закружилось, возникло жуткое ощущение, что душа покинула свою обитель. Миг, и мрак сменился неярким светом. И в этом неясном мареве на генерала снизошел образ очень красивой женщины с нежными правильными чертами лица. Она внимательно рассматривала изумрудный шарик. И ее тонкие брови сходились к переносице. За ней неявно угадывался образ мужчины, от которого исходила такая силища, что генеральская душа съежилась и постаралась сделаться маленькой и незаметной.