Ничего сложного делать он не планировал. Да, честно говоря, и не получилось бы. Основой-рамой должна была стать старая карета, которую он приметил на задворках монастыря. Прикинул, что прочности ее конструкции должно было хватить с запасом для его задумки. На эту раму нужно было посадить «беличье» колесо, призванное стать движителем экскаватора. Копать траншею планировалось колесом-ротором с выступающими из него острыми железными лемехами. Все это должно было приводиться в движение силой одного или двух мужчин, передвигающихся внутри «беличьего» колеса. В целом, ничего сложного не было. Лишь бы железа хватило на скрепляющие детали и режущие части ротора.
В кузнице из уже ждал хмурый кузнец, крупный мужчина в возрасте. Руки сложены на груди, на лице недовольная гримаса. Явно не рад новой работе.
— Чо надоть? Коли подковать — спытать могу, коли чего другое — не, — сразу же пошел в отказ кузнец. С таким тяжко придется. — До буркалами хлопаешь?
Ринат даже рот раскрывать не стал. Лишь повернулся к голову и кивнул на кузнеца. Тот без слов все понял. Скинул сразу же с с плеч котомку и буром попер вперёд.
Следующие пять — десять минут оба здоровяка с чувством мутузили друг друга, только шум стоял и кровь во все стороны летела. Ни один уступать не хотел. Впору было ставки начать делать…
После, конечно, пришлось кузнецу водки поставить, чтобы злобу не затаил и делу мешать не стал. К счастью, тот свойским мужиком оказался, все понял.
— Говори, барин, чаво замыслил. Чем смогу, тем помогу, — после стопки заговорил он. Ещё одну стопку принял, когда чертеж экскаватора увидел. Дьявольской машиной сразу же ее окрестил. Мол, христианской такая штука быть никак не может.
— Ты, орясина, варежку закрой, — прикрикнул на него Ринат. После многозначительно кивнул на монастырь. — Сам старец Серафим эту работу благословим. Тебе-то куда лезть со своим рылом?
Авторитет старца был так высок, что кузнец в лице переменился. Чуть в ноги не бросился. Мол, прости, дурака, за неразумные слова. День и ночь в кузнице стоять буду, если для отче Серафима нужно.
С этого момента дело у них пошло, как надо.
-//-//-
Длинная вереница карет и повозок — императорский кортеж — медленно втягивался на монастырское подворье. Конные кирасиры в отполированных до блеска кирасах и шитой золотом форме разгоняли толпящихся людей, желавших хотя бы одним глазком взглянуть на самого помазанника Божьего. Некоторых, особо рьяно рвущихся вперед, били ножнами по головам, что те освободили проход.
От монастыря к самой большой и богато украшенной карете уже тянулась процессия монахов и монахинь с хоругвями и крестами. Красивые голоса возносили молитвы и осанну императору. Впереди всех, помогая себе кривой клюкой, брела фигура сгорбленного старца, одетая в простое белое одеяние.
— Саша, птичка моя[4], нас уже встречают. Видишь, впереди идет отче Серафим, — Николай Павлович Романов, самодержец Всероссийский вглядывался в окошко кареты и показывал почитаемого всеми старца супруге, которая много слушала о Серафиме, но еще не видела его. Изящная фигурка Александры Федоровны, с накинутым на плечи меховым дорожным капором, тут же вспорхнула со своего места и тоже прильнула к окну. Всю дорогу она расспрашивала Николая про одного из самых известных в России насельников и знаменитых провидцев, отвлекая его от государственных дел. Вот и сейчас все продолжилось вновь. — Пожди, подожди, не так быстро. Про какое предсказание ты говоришь?
Императрица, на какое-то время сделавшись самой обычной женщиной, с блеском в глазах начала ему рассказывать сплетни, что слышала во время их недавней стоянки в городе Н-ске.
— Сказывают, что старец Серафиме несколько дней назад, обличая на проповеди стяжательство и жестокость «больших»[5] людей… — быстр начала говорить императрица, стараясь успеть, пока карета двигалась по территории монастыря.
Старец, по ее словам, предсказал череду больших потрясений для всего мира, должные начаться в самое ближайшее время.
— Начнут пребывать в страхе помазанники божьи в Европе, боясь гнева толп простого люда, — пересказывала она услышанное. — В одних странах дойдет дело до смертоубийства, в других — нет…
Внимательно слушавший ее Николай Павлович, с удивление узнавал в излагаемых предсказаниях кое-что уже случившееся. В 1830 г. в Париже начались массовые манифестации в защиту конституции. Улицы огромного города покрылись баррикадами, по требованию восставших французский король отрекся от престола. Знал император, что помимо Франции начало «пригорать» и в других странах, которые прежде казались совершенно незыблемыми: в Австрии, Пруссии и даже Великобритании. Послы едва ли не в каждых своих донесениях рассказывали о бурлениях на улицах многих столичных европейских городов, о толпах черни с оружием, о восстаниях в армии. Создавалось ощущение медленно занимающегося пожара, который был еще маленьким и не страшным, но в скором времени грозил превратиться в бушующее пламя.
Когда же супруга дошла до предсказания, касающегося России, Николай вздрогнул и остановил ее. Говорить об этом сейчас было не время и не место. Выслушать такие речи лучше от того, кому их приписывают. Он решил, как можно скорее переговорить обо всем этом со старцем. Ведь такие речи, разносимые простым людом по городам и весям, немало смущают народ. Нельзя о таком говорить.
— Нам пора, — проговорил император, когда дверь кареты открылась.
… Едва стихли шумные торжественные литургии и большая часть паломником схлынула, император и старец, наконец-то, остались наедине. Николай взмахом руки отослал подальше своих кирасир, что повсюду его сопровождали. Им было о чем поговорить без лишних ушей.
— Вопросов у тебя много государь-батюшка, — по простому, говорил старец, обращаясь к императору. Того это совсем не коробило, даже наоборот, нравилось. — На все вопросы отвечу. Только сначала нечто диковинное покажу.
Заинтригованный Николай двинулся за старцем, который направился к колокольне. Возле высокого бревенчатого здания остановился, дожидаясь своего гостя.
— Здесь сие, близко, — махнул он рукой, приглашая императора идти в сторону высоких развесистых елей. — Особое там зрелище, государь-батюшка, — из той стороны, куда они направлялись, слышались какие-то странные шумы: металлический лязг, хруст и стук. Вдобавок, слышались сдавленные ругательства, что вводило в еще большее удивление. Воображение императора рисовало многочисленную процессию то ли молотобойцев, то ли кузнецов, то ли бурлаков с цепями.
Хмыкнувший своим мыслям, Николай решительно отодвинул нависшие перед ним густые хвойные лапы и шагнул вперед. Открывшееся перед ним зрелище, действительно, было странным и впечатляющим.
— Глубже, твою медь! Глубже! Вира! Ослеп, что ли⁈ Траншея косо пошла! — встретило его громкое разноголосье. — А вы, олухи? Наддайте еще! Колесо почти остановилось… Б…ь! Да не так быстро! Резцы оторвутся к едрене-матрене!
Шедшие впереди старец замахнулся клюкой и проговорил:
— Не лайтесь в святой обители!
Голоса тут же стихли. Словно отрезало.
Император же пошел вперед, широко раскрытыми глазами рассматривая открывшийся его взору диковинный механизм. Он считал себя образованным: много читал, выписывал разные, в том числе и европейские технические журнал, общался с разными учеными и изобретателями. Не раз и не два рассматривал предложения различных прожектеров, большая часть которых была откровенными сумасшедшими. Словом, имел свое преставление и видение технического прогресса. Здесь же было нечто совершенно потрясающее.
Он тряхнул головой, словно пытался отогнать какое-то видение. На мгновение даже почудилось, что ему это снится.
Механизм, возвышавшийся на три — четыре человеческих роста, казался живым существом, которое, пыхтя и сопя, упорно рыло перед собой землю, раскидывая ее в разные стороны от себя. Впереди тянулась длинная шея из бревна и толстых железных цепей, заставлявших крутиться небольшой ротор-колеса с острыми зубьями. Те с легкостью вгрызались в промерзлую землю, заставляя ее распадаться на маленькие комочки. То, что едва бралось топором, легко поддавалось роторному экскаватору.
