— В это мой кунак, друг, почти брат, — Пашку пришлось осторожно толкнуть локтем, чтобы он про свою любовь забыл и вспомнил про своего кунака, спасшего ему жизнь. — Храбрее его, я ни одного человека не видел. Один с шашкой против десятерых выйдет, с десятком — против сотни…

Естественно, при этих словах Ринат подбоченился. Он же герой! Великий герой, почти потрясатель этих гор.

После этого свести с Пушкиным знакомство было не сложным. Тот его в гриме и не узнал вовсе, приняв за простого горца.

-//-//-

По припорошенной грязным снегом брусчатке медленно катил весьма необыкновенный фаэтон. Тянула его флегматичного вида каурая лошадка, неторопливо перебиравшая копытами. Никуда не спешил видимо и пассажир, с меланхоличным видом кутавшийся в медвежью шубу. Скользил пустым, ничего не выражавшим взглядом, по двухэтажным зданиям дворянского собрания, присутственных мест. Хмыкал при виде свешавших по своим надобностям мелких служек: секретарей, письмоводителем и разнообразных помощников.

Ерофею Полуэктовичу Сундукову, и правда, особо спешить некуда было. Дворянин, уже весьма давно вышедший в отставку, владелец приличного поместья и почти тысячи крепостных душ, жил в свое удовольствие и посвящал все свое свободное время (которого, смею заметить, у него было более чем прилично) своим интересам, кои были крайне оригинальными. Сундуков считал себя весьма современной особой, даже немного либерального склада ума, мечтавший облагодетельствовать свое отечество и, чем Бог не шутит, все человечество. Руководствуясь сими благими мыслями, Ерофей Полуэктович выписывал все возможные европейские технические журналы и книги, с коими любил устроиться после обеда за рюмкой любимой домашней наливкой и неспешно предаваться занятию ничегонеделания.

Наткнувшись на очередной проект какого-нибудь немецкого, как правило, изобретателя тут же начинал бурно его воплощать в жизнь. В поместье сей же час поднималась настоящая буря: он громко требовал досок и гвоздей (иного материала для изобретения Сундуков не признавал), дворня судорожно носилась с охапками того и другого, его супруга хваталась за голову и начинала искать свой сердечные капли. Обычно к полудню его сей благородный порыв угасал и возбужденного изобретателя усаживали полдничать. За разными яствами он и думать забывал о своем занятии, по крайней мере, пока вновь не брался за журнал. Словом, пустобрех и прожектер был Сундуков, о чем прекрасно знала вся округа и над чем посмеивалась в своем кругу.

Только сегодня все было иначе. Сундуку предоставился шанс уязвить всех своих недоброжелателей, насмешников и просто тех, кто в него не верил. Недавно ему попала в руки одно новая газетенка со странным наименованием «Слово Кавказа», где он и наткнулся на объявление о продаже новомодных экипажей. Там красочно расписывались их прелести: невиданное удобство и комфорт, обустройство различных приспособлений для пассажиров, простор и крепость конструкций. Ерофей Поуэктович буквально смаковал, гревшие его душу, слова о «необыкновенно мягком ходе за счет современных английских рессор», о «встроенном баре из красного дерева для благородных напитков», о «обзорном стеклянном потолке, из которого можно любоваться звездами и небом», о «закаленном стекле», о «шинах из заморского каучука», и т. д. Не успев перелистнуть очередную газетную страницу, он решил — «всенепременнейше беру».

Вот, собственно, Сундуков сейчас и катался по единственной мощенной улице их уездного городка. Проедется в одну сторону, затем развернется и поедет в другую сторону. За те два с лишним часа, что он разъезжал, к нему подошли засвидетельствовать свое почтение больше двух десятков персон. Здесь были и самые разные судейские со своим начальником, и сам полицмейстер, и с уездной канцелярии всякая мелочь. И все они, самодовольно отмечал Ерофей Полуэктович,едва ли не глазами пожирали его фаэтон…

-//-//-

Вечер опустился на славный Моздок, крепкой стеной вставший на Северном Кавказе. Небольшой кусочек солнца еще висел над горной цепью, что возвышалась на горизонте, но лучи его уже не доставали до центра крепости.

В военном лагере царила легкая вечерняя суета, впрочем не имевшая никакой серьезной причины для этого. Все шло своим чередом: сменялись солдатские караулы, с сторожевого поиска возвращались одни охотничье команды и уходили другие, горели костры с висевшими над ними казанами с похлебкой. Офицеры к этому времени уже собрались в большой палатке с навесом перед ней, где изволили заниматься привычным времяпровождением: игрой в карты, дегустацией вин и настоек, разговорами.

—… Такая краля, скажу я вам господа! — рассказывал с восхищением поручик Красовский, записной бретер и повеса. Его рассказы о неизменных победах над женских полом были непременной частью едва ли не каждого такого вечера. Оставалось только восхищаться его поистине богатырскому здоровью. Ведь, даже нехитрый подсчет давал почти сотню девиц и женщин, которые. Судя по его словам, подарили ему свою благосклонность. Если же кто-то выказывал сомнение в его победах, то поручик едва не на дыбы вставал от возмущения. Как так, кто-то изволил сомневаться в его способностях! — Сочная! Иного слова даже нашим стихоплетам не подобрать для сей красоты.

Поручик еще долго расписывал прелести неизвестной красавицы. Справедливости ради, стоит сказать, что за грани приличия он так и не перешел. Все время балансировал на грани.

— Кстати, господа, если уж зашел разговор о стихоплетах, — дождавшись небольшой паузы, в разговор вступил сосед Красовского. Стройный штабс-капитан отсалютовал остальным бокалом красного вина, который держал в руке. — Намедни в нашей крепости был один. Пушкин. Думаю, многие слышали про господина Пушкина. Он пописывает стихи, которые некоторые дамы находят весьма и весьма достойными. Представляете, сей господин рассказал очень занимательную историю про… И кого бы вы думали? Про имама Шамиля…

Заинтригованные офицеры повернулись в его сторону. Даже раскидывавшие пульку перестали что-то громко обсуждать, услышав имя грозного воителя. К штабс-капитану медленно потянулись офицеры.

— Право слово, я сначала даже не поверил господину Пушкину. Подумал, что словам штафирки никакой веры нет. Представляете, господа, он сказал, что виделся и разговаривал с самим Шамилем, — сразу зашел с козырей рассказчик, с довольным видом оглядывая остальных. — Тот ему рассказывал о поистине невообразимых вещах.

Сейчас вокруг рассказчика собрались уже все без исключения офицеры. Надо признать, господа офицеры во всей времена были преизрядными сплетниками. Как бы они не обижались на эти слова, но сомневаться в них не приходилось. Достаточно было оказаться в любом офицерском собрании, чтобы в этом убедиться.

—…Мол, Кавказ уже совсем не тот, что был прежде. Имам теперь железной рукой правит в тех местах. Всю вольницу поприжал. Абреков на дорогах вроде и днем с огнем не сыщешь, — продолжал рассказывать он, получая в ответ недоверчивые ухмылки. Мол, рассказывай небылицы дальше, а мы посмотрим… — Еще господин Пушкин сказал, что в горских аулах теперь большие изменения. Представляете, бани появились⁈

Кто-то, стоявший позади всех, не выдержал и громко расхохотался. Тут же его поддержал еще один, затем еще один. Действительно, смешно. Откуда у горцев могут взяться бани⁈ Как-то еще сам Плиний произнес, что бани (естественно древний историк имел ввиду знаменитые римские бани) являются одним из главных признаков цивилизации…

— Настоящие бани! Уверяю вас, господа. Собственными ушами это слышал… Еще имам Шамиль воспитывает глубоко в горах крылатых воинов. Прошу вас, господа! Не смейтесь! За что получил, за то и продаю…

— Брехло эта твоя штафирка! — тут же прилетело в ответ откуда-то из группы офицеров. — Какие еще к черту летающие люди⁈ Господину Пушкину чем рассказывать такие небылицы, нужно лучше следить за своей супругой. Может тоже улететь. Слышали господа по его супругу?