— Крылов, — сказала она. — Так нельзя. Ты меня шантажируешь. Рокотов попросил о помощи тебя, а не меня. Его музыканты одобрили именно твою кандидатуру в вокалисты ансамбля. Ты мне только что сам об этом говорил. А ты перекладываешь ответственность за участие в конкурсе и… за жизнь Сергея на меня.

Я кивнул.

— Так и есть. Перекладываю. Шантажирую.

Снова откусил кусок бутерброда, неторопливо прожевал его.

Алина не сводила с меня глаз, курила.

— Ты пойми, Волкова. Я уже всё решил. Нашёл прекрасный выход из ситуации с фестивалем. Оптимальный! Он снимет угрозу ненужного внимания с меня и поможет Сергею. С твоей помощью вероятность успеха для ансамбля Рокотова поднимется на вполне приемлемый уровень. При моём участии шансы на лауреатство или дипломантство не будут столь же высоки. Это факт.

Усмехнулся.

— Пора вылезать из раковины, Алина, — сказал я. — Жизнь не закончилась, а только началась. Что бы ни случилось в прошлом, эти неприятности стали для тебя опытом, пусть и неприятным. Они сделали тебя сильнее, хоть ты этого пока не поняла. Ты ни перед кем, ни в чём не виновата. И никому ничего не должна. Живи нормальной, полноценной жизнью.

Проглотил остатки бутерброда. Запил их чаем. Стряхнул с ладоней крошки — на опустевшую тарелку.

— Но я не хочу на сцену, — сказала Волкова.

Я уловил в её голосе жалобные, плаксивые ноты. Махнул рукой.

— Не ной. После тех сцен, на которых ты уже побывала, петрозаводские подмостки покажутся тебе настилом в сельском клубе. Споёшь там пару-тройку песенок. Покрасуешься перед поклонниками. Заработаешь пометку в карму «За спасение человеческой жизни». Погуляешь по набережной Онежского озера. Хотя в декабре там будет… холодновато.

— А если у нас не получится? — произнесла Алина. — Если не станем дипломантами? Или если Сергею наши достижения не помогут?

— Должно получиться, — сказал я. — И должны помочь. Иначе… сама понимаешь. Будем, конечно, надеяться, что я видел на том сайте запись о гибели Сережиного полного тёзки. Но в любом случае мы с тобой хотя бы попытаемся помочь Рокотову. Как можем, как это в наших силах. Ведь так, Волкова? Попытаемся?

Алина смотрела на меня сквозь облако табачного дыма.

— А если даже с лауреатством или дипломантством Сергей всё равно поедет в Афганистан? — сказала она. — Ты уверен, что они его спасут? Что если всё это будет… зря?

Я опустил взгляд — посмотрел на выглянувшего из-под дивана Барсика.

— Очень сомневаюсь, что в моём сне ансамбль Рокотова добился в Петрозаводске желаемого результата. Если теперь будет по-другому, то Серёжина жизнь уже изменится. К чему эти изменения приведут, мы с тобой не угадаем. Кто знает, быть может, Рокотов почувствует себя звездой, подсядет на наркоту и умрёт от передоза.

Алина встрепенулась.

— Что⁈

— Не парься, Волкова. Наша с тобой задача направить его жизнь по новому руслу. А в каком направлении она потечёт, зависит уже от Рокотова. Я не понимаю, чего ты так распереживалась. Подумаешь… фестиваль. В том моём сне ты умерла десятого сентября. Поэтому тебе теперь не о чем волноваться: в этот раз хуже точно не будет.

Волкова затушила сигарету.

— И что нужно делать? — спросила она.

— Вот это уже деловой разговор! — сказал я. — Не расслабляйся, Волкова. Сегодня вечером у тебя первая репетиция.

В репетиционной комнате Алина вела себя, как в школьном классе: спокойно, не проявила ни к чему видимого интереса или любопытства — словно приходила в этот зал шесть дней в неделю несколько лет подряд. Она поздоровалась с музыкантами и с Изабеллой, коротко ответила на вопросы Рокота. Я не почувствовал в её голосе волнения. Не светился взгляд Алины и от восторга. Моя одноклассница не казалась скованной или смущённой, деловито обсудила с лидером ансамбля «технические» вопросы. Я устранился из беседы «профессионалов»; не отыгрывал и роль сутенёра — уселся на привычное место у стены, наблюдал за общением Волковой с участниками ВИА. Со стороны оно выглядело, как рутинное обсуждение повседневных дел.

Веник подключил микрофон. Парни и Белла уселись вокруг стола. Алина заняла место Бурого, прикоснулась к клавишам… Я слушал «Ты возьми моё сердце» затаив дыхание — как в первый раз. Смотрел на посыпанное веснушками лицо Алины, на её губы. Краем глаза наблюдал за окружившими стол неподвижными слушателями, походившими сейчас на восковые фигуры. Они смотрели на мою одноклассницу, будто попавшие под очарование голоса сирены матросы. Позабытые сигареты тлели, табачный дым тонкими струйками преспокойно поднимался к потолку и под музыку улетал в направлении зашторенных окон. Белла Корж дважды всхлипнула и судорожно сглотнула. Ни один из парней не пошевелился, пока Волкова пела. Они почти не моргали.

Алина замолчала, отодвинула от лица микрофон. Взглянула на меня — я кивнул, показал поднятый вверх большой палец. Волкова улыбнулась. И лишь тогда пошевелились остальные: Изабелла утёрла платком слёзы, музыканты бросили в пепельницу истлевшие до фильтров сигареты и закурили. Парни вдыхали табачный дым с жадностью, словно страдали от никотинового голодания. Они переглянулись, снова посмотрели на Алину. Заговорили — одновременно, громко. Но не с моей одноклассницей — обменивались друг с другом мнениями о её пении и о перспективах выступления ансамбля на зимнем фестивале: восторженно, возбуждённо, как пионеры только что посмотревшие в кинотеатре «клёвый фильмец». Белла подошла к Волковой, обняла её, как лучшую подругу.

Рокотов поинтересовался у меня, когда я покажу ему новые песни… Во Дворце культуры мы с Алиной пробыли меньше часа. Сергей проинформировал мою одноклассницу о правилах зимнего конкурса. Объяснил, какие цели поставил перед собой ансамбль. Изабелла заявила, что с декабря Алина будет числиться в составе ВИА: сказала, что поговорит об этом с мамой. Волкова пообещала Рокоту, что придёт на следующую репетицию, когда музыканты выучат композицию «Ты возьми моё сердце». И что поможет мне в работе над песнями на слова «Ваниного друга». Я подтвердил, что помощь Волковой «мне не помешает». Сообщил Сергею, что с завтрашнего дня «вплотную» займусь новыми музыкальными композициями; обнадёжил лидера ансамбля скорым «результатом».

Задумался, когда шагал к выходу из ДК, зачем мне понадобилась вся эта затея с ансамблем Рокотова и с фестивалем. Напомнил себе, что на мои дальнейшие планы она никоим образом не влияла. Отметил, что возня с песнями и музыкантами отвлекала меня от написания книги. Скосил взгляд на лицо шагавшей рядом со мной Алины. Память воскресила её пение. Снова почувствовал, как притихло в груди сердце: не желало накладывать свой ритм на звуки женского голоса. На лицо Алины легла тень. Волкова смотрела перед собой, молчала. Её глаза в плохо освещённом коридоре потемнели, обрели лазурный оттенок. Мне почудилось, что я увидел на Алининой щеке ямочку. Поправил очки. Ямочка исчезла. Предположил, что её и не было, что она мне померещилась: была лишь тенью.

Мы шли по освещённой уличными фонарями пешеходной дороге. Алина держала меня под руку: уже не так осторожно, как по пути к Дворцу культуры. По обе стороны от нас покачивали ветвями молодые рябины, пышные ели и высокие сосны. Впереди маячило тёмное пятно: памятник первооткрывателям рудогорского рудного месторождения. За деревьями, на проезжей части, шуршали колёсами автомобили, мелькали среди стволов отблески автомобильных фар. В кронах деревьев шумел ветер: он словно аккомпанировал нашим шагам. Волкова задумчиво опустила глаза, посматривала на блестящий влажный тротуар. Я прятал в карманах руки, с наслаждением вдыхал наполненный приятными ароматами воздух. Подумал о том, что всегда недолюбливал осень и зиму и что больше любил весну и лето. Усмехнулся. Мысленно уточнил, что «особенно лето»: очарование весны портили весенние запахи городских «подснежников».

— Ваня, я так и не поняла, о каких солдатах говорил тебе Свечин, — сказала Алина.