«Так вот как птицы отдают лишнее тепло?! Вот почему у них не бывает теплового удара, хотя тело покрыто густым пухом и толстым слоем жира!..»

Свою догадку тут же решил проверить. Налил в стакан воды, опустил в него лапки конюги, замерил температуру. Потом выпустил птицу и стал гонять по каюте. Поймал, снова опустил ее лапки в стакан с водой и второй раз замерил. Температура поднялась.

— Все правильно! — обрадовался Алексей. — Тепло уходит через лапки. Как просто!..

В эту ночь он больше не спал: в мельчайших подробностях описывал опыты с конюгой в дневник.

На четвертом курсе Белкин и Косыгин снова прибыли в ТИНРО — на преддипломную практику.

В первый же вечер они сидели в комнате общежития за бутылкой болгарского вина. Молча слушали Аркадия Снегирева, старшего научного сотрудника института, пришедшего к студентам в гости.

Долговязый, всегда до голубизны выбритый и по-парадному отутюженный, он почему-то вызывал у Алексея чувство неприязни. Коллеги по институту говорили Аркадию в лицо: «С тобой лучше не ходить на охоту — всегда забегаешь вперед, не думаешь, как друзья». Тот лишь усмехался: «В тайге не ловят ворон…» Алексей уже успел убедиться, что Снегирев — гастролер в науке. За многое брался с шумом, но мало что доводил до конца. Стал выдавать себя за литератора. Придет в лабораторию, выложит из кожаного портфеля лощеную бумагу и час-другой выводит на ней очередное название: «История моей любви». На следующее утро порвет листок и снова выводит тщательным образом: «Отречение». Сотрудники лаборатории подсмеивались над этой странностью коллеги, но тот делал вид, что ничего не видит, а про себя отмечал: «Завидует серость…»

И сегодня Снегирев старался выглядеть перед практикантами незаурядной личностью. Около часа рассказывал о том, какая гиблая дыра — этот Дальний Восток. Говорил неторопливо, покровительственно, любуясь своим красноречием.

— В Белом море, на Байкале учет тюленей уже давно ведется авиацией. С самолетов, вертолетов считают их в Норвегии и Нидерландах. И только здесь, на Дальнем Востоке, где самый большой объем промысла, мы не можем сказать ничего вразумительного об их запасах. Нам, у-че-ным, нужен самолет, но товарищ Госплан, видите ли, не предусмотрел это. А методами, какими работаем сейчас, будем вести исследования еще не одно десятилетие…

— Так уж и десятилетия? — выразил сомнение Алексей. — Ну, а то, что на Дальнем Востоке еще не все тюлени учтены, вполне естественно. Тихий — не Белое море и не Байкал. А для нас с Косыгиным так даже лучше — иначе нечего было бы здесь делать.

— Вижу, Белкин, в оптимистах ходишь. Имей в виду: океан не любит липовых оптимистов — быстро отрезвляет.

— Кого как.

— Поживем — увидим.

— Действительно, поживем — увидим, — согласился Алексей, давая понять задержавшемуся гостю, что разговор окончен.

…Утром практиканты пришли в ТИНРО. Кузнецов встретил их «прохладно». Считавший себя чуть ли не единственным здесь специалистом по ластоногим, он никак не мог примириться, что прошлогодний отчет лаборанта Белкина оказался сильнее, чем его собственный (на прощанье директор даже подарил студентам книгу «Китообразные Дальнего Востока»). И когда Белкин с Косыгиным попросили Кузнецова снова поставить их на должность лаборантов, тот категорически отказал.

— Тебе жалко, что ли? — с недоумением спросил его коллега Выставкин. — Пусть ребята немного заработают. Сам был студентом. Наверно, еще не забыл, как жить на стипендию.

— Чего за них плачешься? Да, я тоже жил на студенческие гроши. И ничего, как видишь, не пропал. Пусть и они привыкают. А то слишком рано почувствуют запах денег, — отрезал Кузнецов.

Непонятно, почему выразил недоверие студентам и руководитель практики. Он не разрешил им браться за изучение морских котиков. На просьбу ребят объяснить, почему не дают эту тему, ответил уклончиво: «А вы уверены, что справитесь?»