— Да кто ж ее тебе отдаст, дурында? — в трубке раздается издевательский смешок — У тебя ни кола, ни двора нет своего! А там у них для опеки все по-серьезному требуют — и жилье нормальное, и доход соответствующий. На папашину квартиру даже не надейся!

Между нами повисает неприятное молчание. То есть неприятное оно для меня, а для Альбины — полное надежд и жажды поживиться деньгами. Потому что это — прямой и откровенный шантаж.

— Ну так что? — торопит она. — Бабла дашь? Мне надо косарей тридцать для начала.

Ого! Для начала… Ну и аппетиты у тётеньки.

— Мне надо подумать, — хмыкаю я, не желая вступать в необдуманную дискуссию.

Хватит уже импульсивных поступков, наломала дров за последний месяц.

— Думай до вечера! Я сама звякну. Либо только тебе… либо сначала тебе, а потом в службу опеки. Решение за тобой, деточка!

И мачеха бросает трубку.

Стою посреди комнаты столбом в легком шоке от ее агрессивного наскока. И на душе противно так, что прям физически тошнит. Конечно, и речи быть не может о том, чтобы за молчание платить деньги алчной папашиной женушке. Но… что-то предпринять точно нужно.

Потому что со службой опеки шутки плохи.

До самого вечера я брожу по особняку в состоянии глубокой задумчивости. Детьми занимаюсь практически на автомате. Никаких иных вариантов, кроме одного- единственного, у меня нет. В законах и вообще во всяких юридических делах я мало что понимаю, а если сесть и начать в этом разбираться прямо сейчас, то на это уйдет масса времени.

Так что… надо обращаться за помощью к Царевичеву. Он бизнесмен и должен чувствовать себя в этой теме, как акула в воде. Только он сможет уладить всё так, чтобы Настюша осталась под моей опекой официально и больше никогда не была поводом для шантажа. Если он скажет, что это реально, то я раньше Альбины рвану оформлять для папаши лишение родительских прав! Хотя бы просто ради того, чтобы закрыть эту тему раз и навсегда.

— Ты чего такая нервная? — спрашивает домработница Люся и косится на меня своим всё ещё пятнистым от недавнего фингала глазом.

— Да мне с Артемом Александровичем надо поговорить срочно, — рассеянно отвечаю я. — Дело очень важное.

— Да ты не переживай, Катерина, — она поглаживает меня по руке. — Он все твои проблемы махом решит. Ты ж для него как свет в оконце, это всем видно. Ну-ну, не смущайся… Иди лучше, отдохни, набегалась-то с детьми на прогулке! А я Артёму Александровичу сразу скажу, как он вернётся, что у тебя к нему срочный разговор.

— Спасибо, — благодарно киваю я и поднимаюсь наверх, чтобы ополоснуться в ванной по-быстрому. После прогулки и догонялок с Костей и Настюшкой на свежем воздухе вся одежда пропиталась потом, так и липнет к телу.

Теплый душ хорошо смывает тревожные мысли и успокаивает. Даже слишком. Приятные потоки воды щекочут мою мокрую кожу и струятся по всем изгибам тела, воскресая в памяти жаркие ласки. и последовавшее за ними безумие блаженства… Вместо обрюзгшей физиономии мачехи перед моим внутренним взором появляется другое лицо — мужественное, красивое, волевое… Медовые глаза смотрят на меня так пламенно и нежно, что влюбленное сердце тает в груди, как карамелька на солнцепёке. Я невольно улыбаюсь этой своей фантазии.

А потом слышу громкие шаги в глубине особняка. Размеренные, уверенные, четкие.

Типичные шаги моего босса.

Он вернулся!

Обрадовавшись и заторопившись, я впопыхах смываю с себя ароматную мыльную пену и вылезаю из душа. Нашариваю банное полотенце одной рукой, обертываюсь им, а на голову наматываю полотенце поменьше, чтобы мокрые волосы не лезли на глаза.

Надо успеть переодеться и поговорить с Царевичевым, пока мачеха не позвонила снова!

С этой мыслью я сразу бегу в сторону гардероба, который стоит возле входа в гостевую спальню. Но добраться до него не успеваю. Дверь без предупреждения распахивается, ощутимо мазнув по моему правому боку и заставив потерять равновесие.

— Извини, — отрывисто говорит Царевичев, придерживая меня за плечи как-то чересчур сильно. — Забыл постучаться. Мне сказали, что у тебя ко мне срочный разговор.

Я выпрямляюсь и поднимаю глаза к его лицу Почему-то оно кажется очень тревожным и жёстким, как будто босс дико злится на меня за что-то и еле сдерживается, чтобы не начать трясти.

Причина выясняется сразу же.

— Ты всё-таки хочешь уйти, Катя? — напористо осведомляется он. — Настолько сильно не хочешь находиться со мной в одном доме? Совсем сдурела?

— Да нет же! У меня к тебе более важный разговор! — я с досадой вырываюсь из плена его рук.

А затем с ужасом чувствую, что незаметно размотавшееся банное полотенце соскальзывает с меня.

И тяжелой влажной тряпкой падает на пол.

Стою перед своим окаменевшим боссом совершенно без одежды и успеваю только прикрыться руками. Паника накрывает меня с головой. Вижу, как тлеющие в глазах Царевичева угольки сдержанной злости вспыхивают ярким пламенем совсем другого чувства.

Это желание. Неприкрытое, жадное, яростное… и такое сильное, что колени у меня подкашиваются, как будто из-под них вдруг кто-то выбил опору.

Инстинктивно я отступаю назад на несколько шагов, и это оказывается роковой ошибкой. Царевичев мгновенно настигает меня и прижимает к себе так крепко, что пальцы моих ног почти не касаются пола. От резких движений полотенце с головы слетает вслед за банным, и влажные волосы падают на мою спину холодными длинными прядями. Кожа покрывается мурашками от шеи до поясницы. мне холодно и жарко одновременно.

Не могу оторвать взгляд от его потемневшего жаждущего лица. Медовый цвет радужки почти скрылся за расширенными черными зрачками, и в таком виде босс напоминает мне чертовски красивого, но невменяемого маньяка. С той лишь разницей, что внимание конкретно этого маньяка невероятно желанно и ценно для меня.

Боже, что за безумные мысли.

Он меня сводит с ума этой страстной жаждой близости, этой сумасшедшей потребностью прикосновений! Ни один мужчина ещё не заставлял меня так остро чувствовать истинную суть собственной женственности и желанности.

Чувствую, как Царевичев продолжает идти в глубину комнаты, пока мои ноги не упираются в… кровать.

— Нет! — очнувшись от созерцания его гипнотизирующих глаз, я начинаю брыкаться, но он с силой усаживает меня на упругий край постели. — Артём, не надо!

— Катя… — шепчет он на выдохе, жадно разглядывая меня всю как есть, раскрасневшуюся, съежившуюся и с мокрыми волосами. — Девочка моя нежная… мое сокровище… какая же ты красивая.

— Пожалуйста, — сдавленно шепчу я, обхватывая себя обеими руками, чтобы хоть как-то спрятаться от его подавляющего внимания, и трусливо зажмуриваюсь.

Ещё пара коротких мгновений, и Царевичев возьмет свое, как и обещал когда-то, после силой украденного первого поцелуя. Неужели это произойдет прямо сейчас, вот так внезапно?.

Жду, что сильные руки жёстко толкнут меня спиной на кровать, но этого не происходит. Вместо пугающего напора Царевичев вдруг опускается передо мной на колени. Я чувствую это по изменившемуся прикосновению его рук и удивлённо открываю глаза.

Он смотрит на меня давящим мутным взглядом, и его грудь тяжело вздымается.

Дышит так, будто удерживает собой внушительную тяжесть… и загораживает меня от нее ценой больших усилий.

— Не бойся, маленькая, — говорит он и повторяет: — Не бойся.

Но само его тело противоречит этим словам. Широкие плечи напряжены… тяжелые ладони властно лежат на моих бедрах, готовые в любой момент раздвинуть их. Я осознаю это очень остро, и от страха, густо смешанного с томительным желанием, меня трясет.

И Царевичев сразу же подмечает это.

— Такая страстная… — его медленный низкий голос отзывается где-то у меня в животе тихой сладостной дрожью.

Чтобы не видеть меня в таком искушающе беззащитном виде, он опускает голову мне на колени и прикрывает глаза — большой опасный хищник, покорившийся своей нечаянной укротительнице.