Когда мы останавливаемся, у меня в сумке громко жужжит телефон. На экране — папашин номер.

— Ну что ещё? — устало говорю в трубку, думая, что это мачеха.

Однако отвечает мне вовсе не она, а слегка заплетающийся отцовский голос.

— Доча… — хрипло прокашливается он, явно мучаясь похмельем. — Тут это странный товарищ один звонил. Говорил, от какого-то царя… и тебя упомнил. Чёта я не понял… дай, думаю, спрошу. Может померещилось мне?

— Не от царя, а Царевичева, — поправляю я. — Подожди минуту.

При самом Царевичеве говорить с отцом мне не хочется, и я выбираюсь из внедорожника почти одновременно с Бояркой.

— Я скоро, — сообщаю шепотом боссу.

На пешеходной аллее останавливаюсь в сторонке около сувенирной лавки с фигурными брелками.

К моему удивлению, вместо того, чтобы нырнуть в гостеприимно приоткрытые двери сауны, Боярка зачем-то топает следом за мной. И притормаживает возле соседнего прилавка с сахарной ватой. Это приводит к закономерному итогу — Царевичев тоже выбирается из внедорожника и небрежно прогулочным шагом направляется к нам.

Блин, они оба что, издеваются? Пока никто не вздумал подойти ко мне, я торопливо говорю в трубку:

— Пап, тот человек, который звонил тебе, действительно хочет устроить выставку твоих картин. Это человек моего босса.

Слышно, как папаша неверяще хмыкает и прочищает горло. Слышно бульканье льющейся в стакан жидкости и жадные глотки. Звук настолько знакомый и неприятный, что я буквально чую вонь похмельного перегара, проникающего через мобильную связь.

— А ему-то какая с того выгода?

— Он говорит, что у тебя талант — пожимаю я плечами, старательно скрывая скептицизм в голосе. — И очевидно, хочет на нем заработать.

— Кхм… ладно… надо посмотреть, в каком состоянии мои картины, — неловко говорит отец, а его голос так и подрагивает от волнения. — Может успею нарисовать парочку новых.

— Только, пожалуйста, постарайся не бухать, пока свои картины людям не покажешь, а? — прошу я.

Отец нетерпеливо отмахивается.

— Да какое там бухать, времени мало — картины не писаны. Пойду-ка прямо сейчас, пожалуй, гляну… Такой шанс, такой шанс!

Он говорит с абсолютно несвойственным ему воодушевлением, чуть ли руки не потирает. Обычно, когда речь заходила о папашиных картинах, его тон становился уныло-депрессивным, а от стенаний о гибели бедного гения хотелось бежать куда угодно, лишь бы не слушать.

И вот теперь его голос переполнен энергией и жаждой деятельности.

Поразительное преображение.

— Пап… — я нерешительно кусаю губу. — Нам надо еще кое о чем поговорить. Это насчёт Настюши. Можно завтра приехать утром?

— Да-да, приезжай, — рассеянно соглашается отец и кричит куда-то в сторону: — Альбиночка, ты не видела набор моих кистей?

Связь прерывается.

Я задумчиво смотрю на тихий мобильник в руке. Как отреагирует наш с Настюшей родитель, когда узнает что его лишат родительских прав? Только бы снова в запой не ушел.

— Я поеду с тобой, — сообщает низкий бархатный голос Царевичева мне на ухо, и я вздрагиваю.

— Зачем?

— Хочу с отцом твоим познакомиться. Лично.

Я поворачиваюсь к подкравшемуся боссу и смущённо предостерегаю:

— Он живет не в самых лучших условиях. Может быть, сейчас не стоит.

— Это не обсуждается, Катя, — мягко прерывает меня Царевичев.

Он стоит так близко, что я чувствую его дыхание. Безумно хочется обвить обеими руками его сильную шею и потянуться к губам стыдливо умоляющим поцелуем. Его недавнее признание что-то изменило во мне. Разбудило внутри новую Катю — нетерпеливую, пылкую, осмелевшую. Но вокруг слишком много людей.

Я украдкой смотрю по сторонам.

Прохожие не обращают на нас никакого внимания. На нас смотрит только Боярка с палочкой сахарной ваты в руке и две хихикающие девчонки, с которыми он болтает.

Длинная худышка и низенькая пышка. Невольно присматриваюсь к ним, но лучше бы я этого не делала.

Потому что это мои «сестрицы».

Вот ведь принесла их нелёкая именно в этот день прогуляться по этой развлекательной аллее! И как только нас выследили.?

Хотя вообще-то на здоровенный темно-синий внедорожник Царевичева, припаркованный в самом оживлённом месте, сложно не обратить внимания.

Самое неприятное в том, что обе мачехины дочки явно настроены пообщаться. И как только обе подмечают, что я их заметила, то оживленно машут мне руками. Со стороны на нас посмотреть — ну чисто лучшие подружки встретились.

Господи, и откуда в них столько беспардонной наглости? Как они умудряются вести себя так, словно между нами нет и не было никаких конфликтных моментов в прошлом?

Ещё немного, и я поверю, что память у них такая же короткая, как у золотых рыбок.

— Кать, привет — улыбается мне пухлая Лика. — А мы тут с твоим знакомым разговорились.

Она оглядывается на Боярку, потом выразительно смотрит на меня и Царевичева.

Ага, ждёт, что я вежливо познакомлю их с интересными мужчинами поближе, раз уж в рок-клубе не прокатило. А всё из-за того, что они там были уже при кавалерах — грубоватых, пузатых и совершенно непривлекательных.

Ну-ну, пусть ждёт и дальше.

Я собираюсь отвернуться и попросить Царевичева уехать отсюда, но Боярка путает мне все планы. Он ведь и понятия не имеет в каких мы с «родственницами» отношениях, и подходит вместе с ними безо всякого колебания.

— Так вы сестры? — любопытствует он.

Моё короткое «нет» перекрывает дружное девичье:

— Да.

— Не понял… — хмыкает Боярка, явно забавляясь странной разноголосицей. — Так да или нет?

— Они не родственники, — небрежно замечает Царевичев, по-хозяйски приобнимая меня за талию. — Скорее случайные знакомые по новой жене Катиного отца.

Ида с влюбленным видом глазеет на Боярку, а вот Лика смотрит на меня, причем с откровенной завистью.

Я чувствую на уровне глубинной женской интуиции, что мой босс сильно зацепил ее ещё в клубе. Оно и неудивительно. У него ведь полный комплект самых привлекательных для женского взгляда достоинств — классическая мужественная внешность, высокий статус, большие деньги, властные замашки.

— Ну что вы, Артём, — вдруг с откровенной фамильярностью произносит она, — мы все равно, что сестры. И очень любим Катю. Ведь теперь наша маман и ее отец — это одна семья!

Царевичев взирает на нее с задумчивостью человека, с которым вдруг заговорила человекообразная шимпанзе.

— Одна семья? — переспрашивает он и неожиданно для меня заявляет с тяжёлым холодом в голосе: — А вот ваша соседка по квартире считает иначе.

— Какая соседка? — недоумевающе хлопает глазами Ида.

Царевичев отстраненно сообщает:

— А та, что за стенкой вашей ванной живёт. Она обожает подслушивать чужие скандалы. Так вот, эта соседка по секрету заявила, что Катя забрала сестру и переехала как раз таки из-за вашей большой любви… дорогие «сестры». Из-за того, что одна шарила по чужим вещам, а другая занималась в ванной маленькими шалостями, не стесняясь присутствия в доме ребенка.

— Откуда вы… — вырывается у Лики, и она быстро прикусывает язык.

— Царевич, тебе бы ток-шоу снимать, с интригами и разоблачениями, — весело комментирует Боярка, жуя сахарную вату, однако теперь он смотрит на Лику с Идой куда менее дружелюбно. Потом заинтересованно уточняет: — А что за шалости?

— Те самые, о которых ты подумал, Бояров, — усмехается Царевичев. — И в кои-то веки угадал.

Мне ужасно не нравится весь этот разговор. Как бы там ни было. ворошить грязное белье Лики с посторонними людьми я не собираюсь.

— Артём, я хочу уйти, — напряженно говорю я.

— Конечно, Катя. Секунду… — Царевичев сощуривается, окидывая тяжёлым взглядом обеих притихших сестер, и угрожающе-веско роняет: — Не докучайте больше своей… сестре. Церемониться с вами никто не будет Я понятно выражаюсь?