Марта, как и Ромахер, тоже любила собак. Она гладила одну из них, чесала за ушами, и та, беззлобно скаля зубы, старалась лизнуть ее руку.

Кока молча курил сигарету. Он не любил собак и про себя думал: «Вышвырнуть бы их в озеро на самой середине. Посмотрел бы я тогда на Курта! Мать родную утопит за этих псов». Коке вдруг захотелось, чтобы пудель больно укусил Марту. Ведь она чем-то напоминает этого кудлатого. Своей преданностью Курту, что ли?

Кока не был предан Ромахеру, как Марта, однако после встреч в гасштете Петкера он аккуратно выполнял задания Курта.

Эти задания подчас казались ему игрой, детской, несерьезной, но иногда Коку вдруг охватывали робость, сомнения. Он со страхом подсовывал листовки работницам своего завода и видел, что люди совершенно равнодушны к этим разноцветным бумажкам, отпечатанным где-то в Западном Берлине. И тогда Кока спрашивал себя: «Зачем все это?»

— Задумался, Кока? — спросил Курт, когда они уже отошли от города. Лодка, немного накренившись, описала дугу. — Вчера, наверное, ночь бурно провел? В каком гасштете был? В «Поплавке», в «Гроте» или у Петкера? Один или с хорошенькой фрейлейн? По глазам вижу, Кока, не один был. Наверное, насладился вдоволь.

Кока брызнул на Курта водой. Брызги попали на Марту, на ее загорелые ноги. Марта взвизгнула, вскочила. Лодка закачалась, чуть было не зачерпнула бортами воду.

Курт прикрикнул на Марту:

— Не смей так шалить, пойдем ко дну! — И, выправив лодку, строго выговорил Коке: — А ты брось эти штучки.

Кока усмехнулся:

— Не утонем.

— Ну ладно, — прервала Марта. — Не портите настроение в выходной день.

Пудели, положив морды на лапы, прикорнули у ног женщины, блаженно закрыли глаза. Кока время от времени поглядывал на Марту. Она сегодня была особенно хороша: светлые волосы, спускавшиеся на плечи, чуть-чуть подведенные, с изломом брови и подкрашенные губы делали ее лицо мягким, нежным, привлекательным. Марта была одета в серую спортивную куртку и белые шорты — так обычно одеваются для прогулок по озеру, — но ее костюм выделялся особым покроем: куртка плотно облегала грудь, шорты скрывали недостаток — сухие бедра. «Недаром Курт втрескался в нее», — подумал Кока и стал искать повод, чтобы досадить Марте.

Лодка неожиданно вошла в заросли кувшинок. Длинные плети намотались на винт. Двигатель заглох.

Курт занялся лодкой, а Кока кинул Марте:

— А тебе, Марта, этот костюм не особенно идет. — И, немного отстранив ее, стал перебираться к Курту на корму. Мимоходом Кока больно ущипнул Марту. Та поежилась, послюнявила больное место на ноге, но промолчала.

— Нельзя сюда, Кока! — прикрикнул Курт. — Можем зачерпнуть. А ты, наверное, еще не плавал в кувшинках. Как спруты, обовьют и — буль-буль...

— Коллективный памятник поставят на этом месте, — пошутил Кока, взял весло, хлопнул ладонью по бедру Марты: — Мадонна, пропустите, пожалуйста.

Марта блеснула глазами, показала Коке язык, погрозила кулаком. Кока сделал вид, что ничего не заметил, шагнул в носовую часть лодки. Марта ловко схватила его за ногу. Кока вскрикнул и вдруг шлепнулся за борт. Весло со свистом отлетело в сторону.

Кока не появлялся несколько секунд, а когда всплыл на поверхность, его голова была в тине, на лице зеленая ряска, на плечах плети кувшинок.

— Спасите! — заорал он. — Я не умею плавать... Не уме... — Голова Коки вновь скрылась под водой. На том месте, где только что исчез Кока, кувшинки мгновенно сомкнулись.

Курт одним прыжком оказался на носу лодки, склонился над бортом, насторожился, вытянув вперед руки.

— Болтун, — прошипел он, глядя в мутную воду.

Кока вдруг появился у самого носа лодки, и Курт схватил его за волосы. Реденькие, в тине, они выскользнули из рук. Курт понял, что надо брать Коку обеими руками за шею, потянулся к нему, но лодка накренилась, и Ромахер нырнул вслед за Кокой.

— Помогите, помогите! — истошно закричала Марта. Кудлатые пудели засуетились, заскулили. Бегая по лодке, они натыкались друг на друга, сбивая с ног, вскакивали и, словно ошалелые, вновь метались по суденышку.

Курт вынырнул такой же, как и Кока, грязный — в иле, ряске, увешанный плетями кувшинок. Отфыркавшись, он нырнул вновь, открыл в воде глаза, нащупал Коку, пинком ударил его в грудь, повернул на спину, подхватил под мышки.

— Спасите! Спа-а-аси-ите! — вновь закричала Марта, заметив приближающуюся лодку. Русский офицер, упираясь в дно шестом, спешил на тревожный зов.

— Спасите, камрад! — замахала Марта руками, когда лодки сошлись бортами.

— Держи! — крикнул офицер и бросил Курту шест. — А вы подгоняйте лодку, — скомандовал он Марте на немецком языке. — Берите весло!

Курт ухватился за шест, передохнул.

— Весло, быстрее!

Искусно лавируя, русский стал подгонять лодку к Курту.

Однако попав в заросли, лодка вела себя непослушно, и русскому стоило больших усилий пробиться к утопающим.

— Раз, два! Раз, два! — командовал он себе. — Держись, держись, камрад! Раз, два! Раз, два! — И лодка нехотя, понемногу пошла вперед. — Айн момент, камрад, айн момент. — Мокрые головы Ромахера и Коки были теперь по правому борту. Русский наклонился, чтобы подхватить Курта.

— Возьмите сначала его, — выдавил Курт и подсунул вперед Коку.

— Давайте руку!

— Я сам, — сделал усилие Курт, но рука его скользнула по боку лодки, и он снова пошел бы под воду, не успей русский подхватить его.

Коку пришлось откачивать. Русский положил его животом на свое колено, нажал ладонью на спину, из Коки потекла вода.

— Давай, давай, добрый молодец! Вот так! Скоро фокстрот или румбу отплясывать будешь... А теперь, камрад, ложись вот так, хорошо? — Повернул пострадавшего на спину. — Сейчас подышим с тобой. Раз, два, три! Раз, два, три!

Когда Кока открыл глаза, русский воскликнул:

— Постой, постой. Да это, никак, Кока! Привет! Вот так встреча!

Курт насторожился, посмотрел в лицо русского офицера, стараясь вспомнить, может быть, и он где-то видел этого человека. «Нет, кажется, никогда не встречался с ним. Но откуда же он знает Коку?» Нервный тик забился под глазом Курта.

— Как ваше самочувствие, камрад? — обратился военный к Курту.

— Ничего, данке.

— На «данке» далеко не уедешь, одним «данке» не отделаешься. — Офицер подмигнул Марте. — Ведь изрядно вы поныряли, небось продрогли. Фрейлейн, о, то бить фрау, шнапс ист? Водка есть? — нарочито мешая русские и немецкие слова, спросил офицер.

Марта закивала:

— Кляйне фляше, маленькая бутылка. Есть.

Офицер улыбнулся:

— Значит, все будет зер гут!

Он предложил Курту перейти в свою лодку, а моторку привязать к корме, чтобы выбраться из кувшинок. Уперся шестом в илистый грунт, с силой оттолкнулся, крикнул:

— Поехали, камрады!

Плоскодонная, похожая на старую галошу лодка легко заскользила вперед, подминая под себя разноцветные кувшинки.

— Камрад, ближе, ближе держись! — командовал русский Курту. — А ты, брат Кока, отошел? Молчишь? Ничего. Глоток шнапса — и зачихаешь. — Он еще раз налег на шест — и лодка вышла на простор.

Как на грех, солнце скрылось за тучей, набежал ветер, поднял волну, на воде стало прохладно.

— Будем держать к берегу, — сказал офицер и прикинул, где удобнее причалить. — Нужен костер, обсушиться...

Причалили. Привязали лодки. Коку вынесли, положили на траву. Он уже пришел в себя.

— Спички есть? — спросил русский Марту.

— Нет спичек, — покачала головой Марта. — Были у Курта и Коки, теперь нет.

— Собирайте сучья. — Офицер пошарил по карманам. — У меня, оказывается, есть.

Весело затрещал огонь. Курт снял рубашку, стал сушить. Офицер стащил и с Коки рубашку, напялил ее на колышки перед костром, укрыл Коку своей гимнастеркой.

Марта, расположившись на плащ-накидке, готовила еду — открыла консервы, разложила бутерброды, выставила бутылки с пивом и маленькую, двухсотграммовую, с корном. Кудлатые пудели чинно сидели напротив Марты, и, предвкушая подачку, облизывались.