За этой-то операцией и застала ее свекровь. «Стой, — говорит, — проказница, голодными всех на праздники оставишь». Взялась сама и выпекла такие пироги, что всем на удивление.
А когда пришли гости, свекровь похваливала: «Вот какие сладкие, румяные, пышные да вкусные пироги испекла наша невестушка». Гости ели пироги и тоже нахваливали молодуху: «Да-да, ко двору пришлась».
— Я бы со стыда сгорела, — смеялась Бригитта, — а ей хоть бы что.
— Хоть бы что! На второй день невестушка-то рано утречком собрала свои вещички, уложила в чемоданчик и, чтобы никто не видел, махнула на вокзал, в город. — Прохор тоже смеялся. — И осиротел наш деревенский парень, говорят, до сих пор бобылем живет. Ну а про невестку эта легенда ходит, передается из уст в уста. Так что не выходите замуж за деревенского, — пошутил он.
Бригитта сверкнула глазами.
— Ох, напугали!
— Вы смелая?
— Да!
— Это хорошо, когда человек смелый, — сказал Прохор.
На улице темнело. Хозяин гасштета Петкер бегал по залам, опускал жалюзи на окнах, включал свет. Была суббота, и он ожидал, что придет много гостей. Петкер подбежал к окну, у которого сидели Прохор и Бригитта, как-то неестественно улыбнулся, с шумом опустил жалюзи, метнулся в конец другого зала. Прохор поглядел ему вслед. Тут же заметил в дверях русского офицера, в гимнастерке, в фуражке без звездочки, с ружьем за спиной. Его поджарое тело было перехвачено широким патронташем, из которого виднелись, сверкая, кольца латунных гильз. Вместительный ягдташ был пуст.
— А-а, Костя, здравствуй, — пропел подбежавший к офицеру Петкер и сунул ему маленькую пухлую руку. — Проходи, проходи.
— Привет, Петкер, — по-свойски сказал Костя и, сняв ружье, ягдташ, передал хозяину. — Не бойся, не стреляет: не заряжено.
Петкер отнес ружье и снаряжение за перегородку, проводил Костю за стол.
— Кружку пива? — спросил Петкер.
— Как всегда, — махнул рукой Костя, уселся на стул поплотнее, закурил.
— Хорошая охота? — спросил хозяин, принеся заказ.
— Охоты нет. Еще присматриваюсь, Петкер. Видел крякв. Но стрелять ферботен, запрещено.
— Будут кряквы, заходите. Приготовлю. Закусочка выйдет — деликатес.
— Хорошо, — сказал Костя и с хрустом откусил сосиску. — А это кто? — спросил он Петкера, кивнув на Прохора и Бригитту.
— Не обращай внимания, Костя. Пусть щебечут.
— Устал, Петкер, километров тридцать вдоль канала отмахал.
— Ничего, зато осенью...
— Как ворон поживает? Стоит, говоришь? Пусть стоит и украшает жилище моего немецкого друга. А здорово я его тогда смахнул. Чуткий, дьявол. Шагов на четыреста не подпускал. Раз — и взлет...
Петкер хлопнул по спине Костю и убежал к стойке.
В гасштет вошла компания немцев. С ними Пауль Роте и Кока. Они заняли столик рядом с Прохором и Бригиттой.
— Вот так встреча! — распростер руки Пауль и двинулся к Новикову. Прохор встал, пожал руку Паулю. Бригитта тоже встала и, покраснев, сделала реверанс. Поздоровался и Кока.
— Кока пригласил повеселиться. Говорит, здесь хорошо, тихо. А я, признаться, ни разу не был, хотя весь век живу в этом городе. Ну, как дела, Прохор? — спросил Пауль.
— Видите, с хорошенькой девушкой сижу, Онкель, — значит, дела идут неплохо, — пошутил он. Бригитта немного смутилась.
— Лучшая наша работница, — улыбнулся Пауль. — Но не буду вам мешать, друзья. — И отошел к своему столу.
Пауль и Кока, закурив сигареты, ждали, пока Петкер принесет пиво. Разговор не клеился. Кока, как всегда, о чем-то немного грустил. Роте думал о Бригитте. «Кто же ей подсунул эту злосчастную листовку о Гюнтере и русских? — Пауль перебрал в уме всех рабочих цеха. — Катрин? Эта не может. Герда? Вертихвостка. Любит поскалить зубы. Но вряд ли решится на такое дело. Фрау Краузе? Ого, майн гот! Неужели старая калоша на это способна? Часто ворчит, блюдет, так сказать, немецкий дух, беззлобно поругивает Катрин и Герду за то, что, мол, встречаются с русскими. Краузе... Но может ли она совершить подлость?»
Пауль поднял глаза на Коку, внимательно посмотрел на него: на лбу Коки залегли глубокие складки, седая шевелюра поредела. «А ты кто такой, Кока? Какими ветрами тебя сюда занесло? Говорят, из русских. В войну был переводчиком. Русские тебя помиловали. Теперь работаешь рядом со мной, под моим началом. Но кто ты, Кока? Чем ты дышишь, чем живешь?»
Петкер почему-то долго не приносил заказ. Кока не вытерпел, побежал к буфетной стойке, поторопил хозяина. Петкер нахмурился. «Невесть какие гости, подождете» — можно было прочитать на его лице.
— Сейчас принесет, — сказал Кока, вернувшись к столу.
— Успеем, время еще детское, — ответил Роте и посмотрел на часы. — Впрочем, уже половина десятого.
Прохор по настоянию Бригитты заказал опять лимонад. Сам он не любил этот напиток. Он предпочитал настоящую сельтерскую воду, холодную, шипучую. Выпьешь — приятно бьет в нос. Пунке разлила лимонад по бокалам, предложила Прохору. Он не отказался. От дыма, висевшего облаком в гасштете, немного шумело в голове и хотелось освежиться. Отпив лимонад, он спросил:
— Скажите, Бригитта, а кто это с Онкелем?
Бригитта на миг посуровела:
— Мне не хочется говорить о нем.
— Что, неприятная личность?
— Нет, не совсем, но все же...
— Не понимаю...
— Может быть, как-нибудь расскажу.
— Другой случай вряд ли подвернется.
Бригитта заколебалась, неопределенно пожала плечами:
— Это Кока. Работает со мной и Паулем в цехе. Русский, эмигрант. Приехал к нам еще мальчишкой. Вот и живет.
Новиков посмотрел на Коку. В чертах его лица действительно было что-то русское: немного вздернутый нос, светлые волосы и, кажется, голубые глаза.
— И привык к обстановке, доволен жизнью? — спросил он.
— Как вам сказать, по-моему, не очень. Представьте, до сих пор одинок.
— Сколько же ему лет?
— Лет сорок, сорок с небольшим.
— Да, пора было бы обзавестись семьей.
— Наверное, что-то не получается. Хотя, я знаю, он любит одну женщину, очень любит.
— А она не отвечает взаимностью?
— Нет, кажется, она могла бы. Она любит его. Но.
— В чем же дело?
— На их пути есть препятствие. И они его не могу перешагнуть.
— Какое же?
Бригитта выпрямилась, внимательно посмотрела Прохору в глаза:
— Этим препятствием являюсь я, Прохор.
— Вы?
— Он любит мою маму. Заходит к нам. Даже помогает по хозяйству. Но я не уважаю Коку: он много пьет.
— Так, может, потому и пьет, что неудачник?
— Не знаю, Прохор, но я считаю: мама достойна лучшего.
Прохор заметил: к Коке подошел Петкер, что-то сказал на ухо. Кока встал и пошел к роялю. Сел на пуфик, заиграл. Несколько пар начали танцевать.
Пауль сел за стол с Прохором и Бригиттой.
— Идите танцевать, молодежь, — сказал он, улыбаясь.
— Мы посмотрим, как другие танцуют, — ответил Прохор. — Не так ли, Бригитта?
— Да, посмотрим.
Разговорились, вспомнили знакомых. Роте спросил, не ездил ли Новиков в отпуск.
— Нет еще, — ответил Прохор. — Есть у меня забота одна. — Он повертел картонный кружочек. — Отец у меня, Пауль, здесь погиб. А вот до сих пор не знаю где.
— Похоронная, наверное, была?
— Была. Но хата у мамы сгорела — и бумага пропала. Хочу в отпуск поездить по Германии, походить по кладбищам, может быть...
— Ох, трудно это, Прохор. Даже в последние дни ваших много тут полегло. — Пауль тяжело вздохнул. — Хоть и говорят некоторые: мол, русским здесь не с кем было драться, фольксштурмовцы-де одни воевали. Чепуха! Я видел своими глазами, много было крови...
— Отца перед самым концом убили, — сказал Прохор.
Бригитта слушала, притаившись. Помнится, она говорила Прохору, что русские отняли у нее отца, теперь почти то же говорит и Прохор о немцах. Она настороженно смотрела в глаза Пауля: может быть, он что-нибудь скажет и успокоит ее.
