О, милая Матерь.

Эмма в ужасе уставилась на него. Новый оборотень мог легко потерять «дверь» в своем сознании — особенно если он был расстроен или напуган. И чем дольше это продолжалось, тем меньше было шансов, что он ее увидит.

В тот день он мог умереть. Ее пальцы крепче сжали его. Он был всего лишь мальчиком. Мысль о его страхе в тот день ранила ее глубоко внутри.

— Итак, маленький бард, твой первый оборот прошел так же плохо? — Райдер взял ее за свободную руку, спасая от мрачных мыслей.

— Не так плохо, как у Бена. Но, как и Минетта, я не общалась с оборотнями в животном обличье. — Она слегка коснулась щеки спящего детеныша. — Мама ненавидела пикники, грязь, деревья и горы. Я больше ни с кем не ходила на экскурсии, потому что она не позволяла мне заводить друзей. Никто не был достаточно хорош для Кавано. — Неожиданный гнев наполнил ее. Какой эгоистичной была ее мать. Эмма была не более чем еще одним приобретением, повышающим статус, и получала такую же эмоциональную заботу, как и дорогая скульптура в фойе.

— Что случилось? — спросил Бен.

— Она наняла оборотня, чтобы он стал моим первым наставником, когда она… в конце концов… поняла, что я подходящего возраста. — После того, как горничная сообщила, что Эмма испачкала постель своей менструальной кровью. Слава Богу, что в школе проводились занятия, на которых рассказывали про менструацию. — Я была шокирована, когда впервые обратилась, но… Мне это понравилось.

Бен пристально посмотрел на нее.

— Слишком сильно понравилось? — В его словах было столько понимания.

— Да. Я знала, где находится дверь обратно к человеку. Я просто не хотела ей пользоваться.

— Рад, что ты вернулась, медвежонок. — Райдер сжал ее руку. — Ну, по сравнению с вами двумя, у меня был хороший, нормальный первый оборот. И чертовски хорошее детство.

— Ну да, конечно. Прости, брат. Если мы делимся травмирующими историями из детства, тебе не сбежать. — Бен приподнял густые брови. — Помнишь, как мы осушили бутылку «Джека Дэниелса», чтобы узнать, каково это — быть пьяным? Ты трепался хуже, чем разливающийся ручей.

О, черт. Райдер действительно помнил. Лучше бы он этого не делал.

— Я не болтал. — Поэтому он больше никогда не употреблял столько алкоголя.

— Ты болтал. Ты сказал, что твой отец был хорошим мужчиной.

Райдер с облегчением кивнул.

— Да. Это верно.

— Но он перебирал самок быстрее, чем лесной пожар на восточном хребте, и никому не нравился его тощий, молчаливый детеныш.

Райдер отвернулся. Тоже верно. Во время частых отлучек отца, кем бы ни была нынешняя женщина, она отправляла его в его комнату. Чтобы убрать его с глаз долой. Он рано понял, какими мелочными и нелюбящими бывают женщины.

Он понял, что держит Эмму за руку, и стал отстраняться.

Ее пальцы сжались до боли, а в ее мягких карих глазах появилось сочувствие, которое он не хотел принимать.

— Держись за себя, медвежонок, — грубо сказал он.

Она не отпустила его.

— Я держусь за то, что я лю… — Она замолчала, оставив его пялиться. За то, что я люблю? Неужели она…

Она закончила:

— …за что я хочу держаться. Значит, самкам твоего отца не нравилось, что у них под ногами путается чужой детеныш?

— Нет. — Мелочные, безразличные, корыстные, и…

Она фыркнула.

— Такие же как Женевьева, нет ничего удивительного в том, что ты не любишь женщин.

Ее заявление вонзилось ему как лезвие между ребер.

— Папа говорил, что твой отец обожал нашу мать, — заметил Бен. — Новые женщины, вероятно, не хотели, чтобы ты напоминал им, и ему, о ком — то, кого он действительно любил.

Брови Райдера сошлись на переносице.

— Ты… возможно, прав.

Бен улыбнулся Эмме.

— Потом уродливый детеныш вырос, превратился в жеребца, и теперь к нему стекаются самки. Даже женщины его отца висели на нем, и только из — за его внешности. В остальном он не изменился.

— Придурок. — Если он ударит брата, велика вероятность, что он разбудит детеныша. Характеристика Бена была чертовски точной. Когда они были моложе, Райдеру жгло задницу, что самки хотели спариваться по единственной причине: им нравилось, как он выглядит. Как кахир, Бен получал такое же внимание.

Приглушенный звук заставил его посмотреть вниз.

Эмма прикрыла рот рукой, чтобы подавить смех.

— Что? — прорычал он.

— О, твое лицо. — Она указала на него. — Такое абсолютное отвращение, что какая — то женщина может захотеть тебя, потому что ты великолепен.

Что ж… Его губы изогнулись, когда горечь отступила.

— Великолепен, да?

Она была такой хорошенькой, когда порозовела.

— Хм. Нам пора возвращаться. Я должна петь сегодня, — пробормотала она, отпуская его руку.

— Совершенно верно. — Бен поднялся, поднимая Минетту вместе с собой. Он потянулся назад, чтобы поднять Райдера на ноги.

Райдер подал Эмме руку и придвинулся ближе, чтобы провести пальцем по ее раскрасневшейся щеке. Ее карие глаза были прекрасны, большие, глубокие и ранимые.

Неужели она чуть не сказала, что любит его? Клянусь Богом, он хотел услышать это больше, чем сделать следующий вздох. Но… он не стал давить. Этого медвежонка было слишком легко напугать. Скорее сбежит, чем поделится.

И каким — то образом, когда — нибудь ему нужно будет дать ей понять, что он уже совершил этот прыжок.

— Эмма, нарисуй мне медведя, — попросил Люк. В маленьком здании рядом с мастерской Райдера озорной детеныш и его сородич сидели на полу, окруженные цветными карандашами. Других учеников уже забрали их матери. Час назад Райдер пришел за Минеттой и понес ее через задний двор к дому. Но Бонни, мать мальчиков, позвонила, чтобы сказать, что их собрание стаи задерживается.

— Приближается один медведь, — Эмма очертила контур медведя. Прежде чем она закончила, сородич Люка потребовал волка.

С волками было сложнее, но она справилась.

— Держи, — сказала Эмма и протянула ему листок. — Какого цвета будет волк?

— Фиолетовый, — сказал Тайлер, взглянув на медведя своего брата, мех которого был цвета зеленых озерных водорослей.

— Я с нетерпением жду возможности увидеть это, — серьезно сказала Эмма.

Он любезно кивнул и сосредоточился на раскрашивании линий.

— Эмма, мне так жаль, что я опоздала. — Как свежий ветерок, Бонни влетела в комнату. Ее отпрыски набросились на нее, ведя себя так, словно не видели ее несколько месяцев, а не часов.

Должным образом полюбовавшись произведениями искусства, Бонни отправила их собирать вещи.

— Собрание прошло нормально? — спросила Эмма. — Ты выглядишь… напряженной.

Светлые волосы волчицы были взъерошены, и от нее исходил стойкий запах гнева.

— Поговорили о выяснении отношений. — Бонни сдула прядь волос с глаз. — Шей был чрезвычайно терпелив с Чедом и Патриком, но сегодня вечером он заявил, что в следующий раз, когда они проявят агрессию по отношению к женщине, он либо изобьет их до полусмерти, либо вообще выгонит с территории.

Разве не Чед был тем волком, который намеренно придавил ей пальцы на Собрании? Эмма моргнула.

— Бри как — то упоминала, что с прошлого года остались проблемы или что — то в этом роде.

— Или что — то в этом роде. Наши последние альфы и бета были воинственны и агрессивны. Шей другой — сдержанный и терпеливый. К сожалению, некоторые из молодых волков считают его сдержанность слабостью. Но о-о-очень скоро они научатся другому. — Она взяла плюшевую мышь и бросила ту Люку, чтобы тот собрал вещи. — У нас также есть несколько молодых женщин, которым не хватает манер, но Бри слишком мягкосердечна, чтобы дисциплинировать их.

Бри была не только милой, но и воспитанной человеком. Каково было бы перейти в другую культуру? Она заметила обеспокоенное выражение лица Бонни.

— Что — то еще?

— Боюсь, что да. Я задержалась допоздна, чтобы сообщить тебе новости.