Изобретение лабиринта, согласно мнению некоторых парижских интеллектуалов, произошло одновременно с постройкой Вавилона, первого города. Где, как ни в одном месте до того, можно было заблудиться среди стен, совершенно закрывающих горизонт. Иноземца он безнадежно сбивал с толку, а вот горожанина, который в уме хранил образчик целиком, - нет. Городская жизнь складывалась, таким образом, по принципу целенаправленного озадачивания тех, кто не был ее частью. Цивилизация оказалась стратегией исключения лишних. - Вон та, красная, - указал он Вагнеру, махнув в сторону группы одинаковых автомобилей, расставленных так, что металлические звери составляли радугу. - Саквояжи положи в багажник.

Фауст сел за руль. Ему следует быть безжалостным.

Машина, завывая как волк, стремительно мчалась к центру Реймса. Они покидали старую часть Реймса, а позади пылал пожар. Когда они выехали в предместье, столб дыма за спиной уходил высоко в небо.

Они ехали всю ночь, подскакивая и громыхая на кошмарных грязных дорогах. Их фары то и дело высвечивали огромные камни, опасные ямы, упавшие деревья. Там, где мосты смыло из-за разгильдяйства или саботажа, приходилось терпеливо переправлять машину вброд. Это были скверные минуты. - Амфетамины.

Они ехали, опустив парусиновую крышу автомобиля, наглотавшись таблеток, чтобы продолжать поездку. Сперва наркотик наделил их кристальной ясностью и остротой восприятия. Они мчались через вечный день и в несказанно красивый закат, в тишину, которая казалась такой же ободряющей и общительной, как хороший собеседник. Воздух обтекал их лица подобно холодной воде, очищая и усиливая их ощущения. Но его сбил с толку фаустовский демон, этот крошечный красный бесенок с раздвоенным хвостом, в коротких штанишках и с вилами, который дурачился на ветровом стекле. Дьявол пытался что-то ему сказать, прояснить происходящее, но его голос оказался пронзительным и тихим, как у комара. Вагнер заморгал, и тут вниз из кромешной тьмы скопом ринулись белые голуби, чтобы ударить его в лицо и превратиться потом в ничто.

Он подумал, что это снег. Но ошибся. Конечно же, для снега еще слишком рано. Сжимая руль, он вел машину вперед, а Фауст сидел на пассажирском сиденье рядом с ним, запрокинув голову и открыв рот. Он похрапывал.

В какой-то миг позже - или раньше? - Вагнер встряхнул головой и обнаружил, что сидит на поле, заросшем травой. В небе висела полная луна, а Фауст сидел рядом. Он курил сигару и усмехался.

- Учитель, - смущенно спросил Вагнер, - что случилось?

- У нас кончается бензин. Мы сможем взять его в ближайшем селе.

- Зачем… зачем… мы?…

Вокруг них на поле располагались блеклые силуэты; мужчины и женщины парами совокуплялись во всех возможных положениях и позах. Изумленный Вагнер посмотрел на Фауста и увидел, что тот по-прежнему элегантно одет от талии до верха, но без штанов.

- Это Праздник Дьявола. Мне удалось убедить этих людей, что я должен председательствовать.

- Не понимаю.

На голове Фауста возвышалось некое подобие короны с двумя коротенькими рожками. Он поднял руку, чтобы их поправить, и с сожалением произнес:

- Старые культы умирают с трудом.

Женщина, совершенно голая и с изумительно большими грудями, приблизилась к трону, на котором восседал Фауст, и опустилась перед ним на колени. Он встал и повернулся к ней задом. Она почтительно поцеловала обе ягодицы. Затем, когда он повернулся обратно, она развернулась, наклонилась и предложила ему свои ягодицы. Он сделал шаг вперед и слился с ней по-козлиному. Пирующие прервали свои занятия, чтобы понаблюдать за этим. Теперь они развеселились. Во рту у него по-прежнему торчала сигара.

Разумеется, на самом деле ничего подобного не происходило. Наверняка это была галлюцинация.

Фауст снова был за рулем и ругался. - … кроме, конечно же, Франции, страны, где нет единого языка, и потому многоязычие неизбежно. Путешественник почти никогда не знает, в местности с каким языком оказался, особенно в тех областях, где границы иногда меняются и нет хороших карт. Ранее границы государства были лишь политическим вымыслом, и территории переходили из рук в руки столько раз, что лица людей стали совершенно безучастными. Посмотри в глаза какому-нибудь здешнему человеку - иногда Франция, иногда Германия то завоевывала, то уступала, передавала, сдавала на срок эти земли, и потому население никогда само собой не владело, - и ты не увидишь в них ничего. Эти люди - народ осторожный, подозрительный, малоразговорчивый, запуганный. Никогда не догадаешься, опасны они или нет, ибо у всех у них одинаковый взгляд. - Он повернулся к Вагнеру. - Сядь за руль. Я посплю на заднем сиденье.

В Мец они прибыли ясным светлым днем. Сняли комнатушку в харчевне и проспали до утра. Потом, уже одевшись для продолжения путешествия, спустили вниз багаж и заказали завтрак из сосисок, брюквы и пива. Удивительное, экзальтирующее чувство вины затопило Вагнера.

В Мангейме они остановились в отеле. К счастью, Фауст не выказал потребности завладеть второй комнатой на их этаже, освобожденном от обитателей гостиницы. Когда Вагнер заметил, что они могли бы так сделать, тот просто выпучил глаза. Лежа на своей стороне просторной кровати, Вагнер снял колпачок с авторучки. Его руки тряслись и - как такое могло быть? - чернила пачкали ему пальцы.