В том же году, когда союзные князья, к которым присоединился и папа[205], съехались в Кремоне, чтобы обсудить, какие у них есть средства и силы для защиты Феррары и нападения на венецианцев, туда был отправлен Якопо послом от нашего города. Когда в следующем году приехали в Феррару кардинал мантуанский, легат папы[206] и герцог Калабрии, Якопо был назначен туда с титулом посла и комиссара; затем, когда они отправились в Ломбардию, чтобы начать с миланскими отрядами войну против венецианцев, Якопо вернулся во Флоренцию; герцог и кардинал очень просили его ехать с ними к войскам; этого хотела коллегия десяти, и даже сам Якопо, желавший участвовать в этом предприятии не столько в угоду синьорам, сколько потому, что оно обещало большой успех; но все же Якопо отклонил предложение из-за своей больной ноги.

В следующем году война в Ломбардии продолжалась, и войска лиги одерживали верх; Якопо был тогда назначен состоять при герцоге Калабрии как посол и должен был присутствовать на военных советах как генеральный комиссар наших войск, причем ему было велено ехать через Луниджану; если бы он нашел, что для похода на Сарцану[207] достаточно войск, которые там уже находились, Якопо должен был взяться за это дело; если бы он счел, что взять Сарцану нельзя, он должен был распустить эти отряды и отправиться затем в Ломбардию, чтобы исполнить свое главное поручение.

Когда Якопо приехал в Луниджану, он счел невозможным захватить Сарцану с теми войсками, которые там находились, и потому отправился в Ломбардию, где в этом году были взяты Азола и некоторые другие венецианские города; он оставался там, пока солдаты не разошлись по домам. Затем он вернулся во Флоренцию и поехал снова на несколько дней в Милан, чтобы участвовать на совете по делам этой общей войны.

Вскоре заключен был всеобщий мир для всей Италии[208], а в договоре была, между прочим, статья, по которой флорентийцам разрешался поход на Сарцану и даже позволялось захватить любой пункт или город, которые стали бы им в этом деле мешать; они стали готовиться и назначили Якопо генеральным комиссаром при войске. Предприятие было трудное, так как Сарцана очень далека от наших границ, а посредине дороги стоит генуэзская крепость Пьетрасанта; поэтому Якопо было предписано найти какой-нибудь предлог, чтобы итти на Пьетрасанту, бросив осаду Сарцаны; однажды он отправил по направлению к Сарцане обоз с продовольствием под охраной нашего конетабля Паоло даль Борга и нескольких пехотинцев; солдаты Пьетрасанты вышли из крепости, захватили обоз и ограбили людей. Тогда Якопо сейчас же увел войска из-под Сарцаны и расположился лагерем под Пьетрасантой; бомбарды были расставлены, проходы заняты, но генуэзцы отправили в крепость большие отряды пехоты и набрали много войск в соседних местностях; таким образом лагерю грозила большая опасность, и мы сочли за лучшее снять осаду. Однако во Флоренции решено было дело продолжать, подкрепив войска пехотой, которой раньше нехватало, отпустив для осады новые средства и назначив мессера Бонджанни и Антонио Пуччи[209] комиссарами вместе с Якопо; войска вновь обложили город и окружили его так, что помощь подойти не могла, и было ясно, что крепость через несколько дней должна сдаться, но в это время Якопо тяжко заболел и был перевезен в Пизу, где и находился, когда Пьетрасанта сдалась; то же самое немного позже случилось с мессере Бонджанни и Антонио Пуччи, которых перевезли в Пизу, где оба они через несколько дней скончались. Якопо долго хворал, но в конце концов поправился.

После этого, когда генуэзцы подошли к Ливорно, а во Флоренции задумали внезапно напасть на Геную с войском и при помощи генуэзских изгнанников, Якопо и Пьер Филиппо Пандольфини[210] были отправлены комиссарами в Пизу для подготовки этого дела, но сделать им ничего не пришлось, так как войска и галеры, предназначенные для похода, никуда не годились.

В 1485 году началась война баронов[211], а затем и война папы Иннокентия против короля Феррандо, за которого заступились Милан и Флоренция согласно условиям союза; однако в Милане, управляемом тогда синьором Лодовико, меры принимались с большим опозданием, так что делу много раз грозила большая опасность; поэтому Якопо был послан в Милан хлопотать перед герцогом, которого он так раззадорил своими настоятельными доводами, что из Милана быстро пошло большое и сильное подкрепление, благодаря которому заключен был почетнейший мир; заслуги Якопо перед королем, герцогом Калабрии и нашим городом в этом деле достойны удивления. После заключения мира Якопо вернулся во Флоренцию и, будучи викарием Чертальдо, получил приказ сейчас же отправиться в Пизу и, собрав там войска, перебросить их к Сарцапелло[212], тесно обложенный генуэзцами. Выступив из Пизы, наши войска, начальником которых был граф Питилиано, напали на неприятеля и заставили его снять осаду; тут пришел приказ двинуться к Сарцане, а Якопо, утомленный, помня болезнь, перенесенную под Пьетрасантой, просил отпустить его, хотя находил, что дело может кончиться успешно; но согласия не получил, – наоборот, ему было приказано участвовать в походе на Сарцану, куда вместе с ним назначен комиссаром Пьеро Веттори. Город был взят с честью для нас.

В следующем году, ввиду некоторых действий генуэзцев, он вместе с Бернардо дель Неро[213] был назначен комиссаром в Пизу; а в 1489 году готовились к свадьбе Изабеллы, дочери герцога Калабрии, которая была невестой Джованни Галеаццо, герцога миланского, и так как она должна была сойти на берег в Ливорно, то во Флоренции ввиду союза между обоими государствами сочли необходимым встретить ее с величайшими почестями; поэтому Якопо Гвиччардини, Пьеро Пандольфини и Паолантонио Содерини[214] посланы были ее приветствовать. Это было последнее дело, порученное Якопо, который вскоре слег от недуга, тянувшегося несколько месяцев и плохо понятого врачами: болезнь его была грудная; 18 мая 1490 года он ушел из этой жизни в таком ясном сознании, с такой верой и в таком прекрасном состоянии духа, что большего нельзя было бы и желать. Он мог говорить до последней минуты и распорядился своими делами, не составляя завещания, а поручив все на словах своему сыну Пьеро, которому верил, так как знал, что на него можно положиться. Он простился в последний раз с детьми, внуками и родными, каждому оставил что-нибудь на память, сообразно с его возрастом и качествами.

Рассматривая все черты его характера, мы найдем, что это был человек достойнейший, богато взысканный дарами духа, природы и судьбы, которые дают счастие, когда соединяются в одном человеке. Он был умен, храбр, щедр, услужлив и добр, во всяком случае был чист от всяких зловредных пороков; правда, он был распущен и несколько обжорлив, чего нельзя было ожидать от такого человека, но в делах имущественных он был чист, а от природы добр, не склонен к злу или к мстительности. Хотя от отцовского наследия у него осталось немного, так как ему пришлось уплатить из него одну тысячу пятьсот флоринов, но он получил большое приданое за женой; с этим состоянием по тем временам, которые были хороши для торговли, он нажил много, как это видно из веденной им книги, в которой кратко занесены все его расчеты. Он, как будет сказано ниже, вел даже морскую торговлю и впоследствии, когда женил сына, у невесты которого было хорошее приданое, открыл шелковое дело и приблизительно за двадцать лет нажил на нем одиннадцать тысяч дукатов. Он получал также достаточно много от города, когда ездил послом или оратором, и таким образом составилось до последнего гроша его богатство. Мы видим поэтому, что состояние у него было большое, но он добился его, не присваивая себе чужого; наоборот, он всегда честно получал свою часть. Зло он всячески старался искоренять, но ни за что не хотел сделаться начальником полиции во Флоренции[215].