VI.

   Богомолов на этот раз не ошибся: Нилушка действительно открыл кампанию, которую и повел по всем правилам искусства. Покупка мансуровских заводов Зостом была отпразднована очень широко на московском заводе одного из его камрадов, который, как и старый Зост, вырос из ничего: приехал в Москву из Германии в одной курточке.   Это было настоящее торжество той партии, к которой примкнул Нилушка. Были тут и знаменитые братья заводчики Госсенбах, которые имели несколько заводов на Урале, в Финляндии и в Сибири и забирали все новую силу, был нефтяной король Рейнах, были фабриканты Сутгоф, комиссионер Мостих и еще много других заграничных камрадов. Из этой сплоченной и сильной капиталами массы резко выделялся посланный на московскую выставку американскими железозаводчиками агент, мистер Брукс; это был типичный янки в традиционном цилиндре, с выбритою верхнею губой, с козлиною бородкой, с сигарой в зубах и с руками, засунутыми в карманы панталон.   Гостей набралось человек шестьдесят, и хозяин завода сначала показал им все свое заведение, поставленное образцово по всем статьям до последних мелочей, а потом уже собственно открылся самый пир в длинной, роскошно меблированной готической зале. Когда все разместились за длинным столом, хозяин сказал первый спич в честь виновника торжества, Зоста.   Десятки рук потянулись к старому Зосту, и он не успевал отвечать на сыпавшияся на него со всех сторон поздравления и рукопожатия.   Конец обеда принял довольно некрасивый вид, как это иногда случается в подобных торжественных случаях; ужасно ели, ужасно пили, ужасно кричали. Нилушка хотя и пил вместе с другими в качестве ученаго друга, но чувствовал себя как-то не в своей тарелке и, улучив удобную минуту, незаметно удалился с этого горланившаго торжества; с ним вместе ушел и янки Брукс, которому очень понравился московский ученый друг, что он и высказал с чисто-американскою грубою откровенностью.   -- Вы куда, профессор?-- спрашивал Брукс, когда они очутились уже у "Лоскутной".   -- Во-первых, я не профессор, а во-вторых, мне пора домой,-- сонно ответил Нилушка.   -- Э, вздор, едем куда-нибудь...   -- Да куда? '   -- В "Эрмитаж"... Отлично проведем вечер.   Нилушка постоял, подумал и поехал. Янки развеселился напропалую и болтал всю дорогу до "Эрмитажа". Нилушка опомнился только уже в "Эрмитаже", когда он сидел с янки за отдельным столиком под развесистою липой.   -- Знаете, янки, я говорил против совести...-- откровенничал окончательно опьяневший Нилушка, мотая своею головой как-то по-телячьи.-- Что мне все эти колбасники... а?.. Собственно говоря, хуже нам не будет... промышленность мы двинем... да. А то нехорошо, что вместо одного зла мы покупаем себе другое, может-быть, еще горшее перваго...   -- Именно?   -- А вот...   Нилушка не окончил фразы, встал из-за стола и, пошатываясь, бросился догонять проходившую невдалеке парочку. Это был Теплоухов, гулявший под руку с Julie.   -- Эй! Евстафий Платоныч!-- кричал Нилушка, продираясь сквозь толпу и толкая встречных.-- Мне необходимо сказать вам два слова... всего два слова.   Теплоухов повернул сморщенное и недовольное лицо и едва кивнул головой, но от пьянаго Нилушки трудно было отделаться; он поздоровался с Julie и пошел рядом.   -- Мне всего только два слова необходимо вам сказать...-- повторял Нилушка заплетавшимся языком.-- Я сейчас только вернулся с похорон.-- Нилушка засмеялся пьяным, совсем глупым смехом и качнулся в сторону; Julie предчувствовала неприятную сцену и заметила:   -- Не лучше ли, Нил Кузьмич, сказать ваши два слова завтра?   -- Э, барышня, нельзя -- очень важныя слова-то... да!.. Сами увидите...   Пошатываясь и улыбаясь, Нилушка довольно безсвязно разсказал об обеде. Теплоухов молчал и только как-то весь вытянулся, как всегда делал в минуту волнения. Рука, на которую опиралась Julie, теперь задрожала и разогнулась разслабленным движением.   -- Вот и все!-- проговорил Нилушка, начиная прощаться.-- Я считал своим долгом предупредить вас на всякий случай, потому что не люблю этой игры в темную... До свидания, барышня.   -- Домой...-- слабо проговорил Теплоухов, когда Нилушка отошел.   -- Тебе дурно?   -- Да... Так, маленькая слабость. Это со мной бывает..   Julie стоило большого труда вывести шатавшагося Теплоухова из толпы и усадить в экипаж; публика приняла его за пьянаго и проводила насмешливыми улыбками и переглядываньем.   -- Здорово кокнул барин-то!-- заметил старик-купчик, когда коляска Теплоухова отехала.-- А из богатых: вишь, какая коляска... С дочерью, надо полагать.   Всю дорогу Теплоухов лежал в коляске, откинувшись на стеганую спинку, и Julie с ужасом чувствовала, как у ней на руках холодеет это безжизненное тело.   "Он умирает!" -- мелькнуло у ней в голове, и она инстинктивно отодвинулась в свой угол.   В "Славянский Базар" Теплоухов был привезен в безсознательном состоянии; его принесли в номер на руках. Поднялась обычная в таких случаях безтолковая суетня и суматоха; Julie послала за Богомоловым и за доктором и старалась привести в чувство больного, спрыскивая его холодною водой. Явился доктор, осмотрел больного, послушал пульс и только покачал головой.   -- Что такое с ним?-- спрашивал шопотом Богомолов, наклоняясь через плечо доктора.   -- Совсем безнадежен!-- сухо ответил старик-доктор и как-то подозрительно осмотрел Julie с ног до головы.-- Очень странный случай, да...-- заметил он точно про себя.   Через полчаса безсознательной агонии Теплоухова не стало. Из бокового кармана летней визитки Теплоухова, когда его укладывали на диван, выпал какой-то футляр из английской кожи; Богомолов поднял его и раскрыл, в футляре лежала маленькая серебряная спринцовка, какую употребляют для впрыскивания, и флакон с какою-то жидкостью.   -- Вот посмотрите, что это такое?-- показал Богомолов находку доктору.   -- А...-- протянул многозначительно доктор. Это -- морфий... очень хорошо.  

VII.

   Неожиданная смерть Теплоухова прежде всего отразилась на положении Доганскаго, который сейчас же был устранен от занимаемаго им места главноуполномоченнаго. Этим фактом его судьба решилась окончательно, потому что Доганский теперь потерял всякое значение в том исключительном мире дельцов, в котором вращался до сих пор. Прямых наследников после Теплоухова не осталось, но выплыли на свет Божий какие-то дальние родственники, которые и заявили свои права на громадное наследство; были тут и двоюродные племянники, и внучатныя племянницы, и еще какие-то сомнительные родственники, которые очень горячо вступились в дело. Все имущество Теплоухова поступило в опись, и так как, вопрос о наследстве явился спорным, то назначена была временная опека, которая, прежде всего, и дала отставку Доганскому.   -- Сусанна, мне нужно поговорить с тобой серьезно!-- заявил Доганский жене, когда получил отставку.   Разговор происходил в столовой за завтраком.   -- Я слушаю,-- лениво ответила Сусанна, чувствовавшая себя не в духе с самаго утра.   -- До сих пор я не вмешивался в твои личныя дела,-- заговорил Доганский, растягивая слова,-- а теперь я должен тебя предупредить, что у нас ничего нет, кроме долгов. Необходимо принять некоторыя меры... я говорю собственно о тебе. Ты нынче совсем не обращаешь внимания на свою наружность... Впрочем, как знаешь.   Сусанна ничего не ответила, а только вопросительно сежила плечи, да и что же ей было отвечать, когда она сама не знала, что ей делать с собой? Благодаря мальчишке Зосту, влиятельные старички перестали бывать у Сусанны, а с ними исчезло и ея влияние в промышленном мире. Да и знакомых старых никого не осталось: oncle поселился с Бэтси в Москве, Julie жила пока у них, Нилушка бывал редко, а Богомолов не показывал носа со дня смерти Теплоухова. Кроме Чарльза Зоста, у Доганских теперь бывал один Покатилов, который оставался на прежнем положении.   -- Вы, кажется, хотите разыгрывать роль истиннаго друга, который остается верным даже в несчастии?-- спрашивала его Сусанна однажды.   -- Что же делать, если такая моя судьба.   -- Я на вашем месте давно бросила бы все к чорту... Охота вам впутываться в чужия дела, особенно когда люди тонут у всех на глазах. Вы просто губите свою репутацию... Кстати, когда-то мы обещадись быть откровенными: Юрий много берет у вас денег?   -- Нет... то-есть, кажется, раза два он занимал по мелочам.   -- Вот и лжете. Я знаю, что он начинает вас сосать. Так я вас покорнейше прошу, не давайте ему ни гроша; это безполезно для нас всех.   Хотя Сусанна говорила, по своему обыкновению, очень резко и в ироническом тоне, но Покатилов почувствовал, что она раз взглянула на него совсем иначе, как не смотрела никогда раньше, и этот взгляд ожег его, как блеснувший из-за туч луч солнца. Быть-может, он ошибся, ему показалось, а в действительности Сусанна смотрела на него как всегда. Все эти вопросы и сомнения мучили Покатилова неотступно несколько дней, и он то смеялся над собственною близорукостью, то впадал в обычный холодно-иронический тон, но все это не мешало ему чувствовать себя счастливым каким-то безотчетным счастьем, в котором грезы и действительность перемешивались.   Доганский действительно обратился к Покатилову и с немного циничною откровенностью обяснил безвыходное положение своих дел.   -- Я этого так боялся,-- повторял Доганский, припоминая неожиданную смерть Теплоухова.-- Но он еще догадался отправиться на тот свет в самый неудобный момент... Я говорил с Сусанной, но она, кажется, не желает ничего понять. Это такой совершенно особенный характер, как вам не безызвестно... Вот что, Роман Инполитыч, вы ведь давно любите Сусанну?   -- Да... но странный вопрос...   -- Нет, вы, пожалуйста, не обижайтесь; я человек без предразсудков и говорю вполне откровенно. Дело в том, что необходимо именно теперь поддержать ее, пока минует критическое положение, а там все уладится само собой... Мы будем вместе заботиться о ней. Да?   -- К вашим услугам, Юрий Петрович.   -- Со временем я возвращу вам все, по теперь мне необходима некоторая поддержка. Надеюсь, что мы понимаем друг друга.   Новые друзья молча пожали руки друг другу, и с этого момента Доганский без всякой церемонии принялся черпать средства из кассы "Севернаго Сияния", причем поставил дело так, что Покатилов же должен был просить его об этом. Конечно, газета давала большия средства, но при своем безалаберном хозяйстве Покатилов едва сводил концы с концами, а теперь уже пришлось лезть прямо в долги, о чем никто не должен был знать, даже сам Доганский. Деньги шли на Сусанну, следовательно не могло быть и разговора о том, как и где их взять, лишь были бы деньги. Покатилов чувствовал себя положительно счастливым в те дни, когда вручал Доганскому солидные куши денег, точно выплачивал этим какой-то долг, давно лежавший у него на душе. И в самом деле, ведь Сусанна помогла ему основать свою газету, а уж потом он понемногу разсчитался с Теплоуховым. Правда, Доганский тратил деньги Бог знает на что: купил пару новых лошадей, принялся заново перестроивать дачу в Павловске, даже сделал довольно крупное пожертвование в одно благотворительное общество,-- и все это делалось на покатиловския деньги, а сам Покатилов не смел ничего заметить, потому что, значит, так нужно для Сусанны и не ему учить Доганскаго. Иногда, точно в насмешку, Доганский представлял счеты своих расходов, но Покатилов рвал их, не глядя.   В самый разгар этих финансовых операций нагрянул Нилушка Чвоков, который после выставки на полгода ездил по делам за границу и только-что вернулся оттуда; он, однако, успел пронюхать об отношениях Доганскаго к Покатилову и заявился с самым негодующим видом.   -- Вы тут все с ума сошли!-- кричал Нилушка на Покатилова.-- Ну, скажи на милость, на что это похоже? Доганский, конечно, хорош сам по себе, но он всегда был и останется таким, а ты-то какого дурака валяешь, а?.. Губить дело, губить себя, и все это из-за чего? Одна блажь дурацкая, потому что Доганскаго уж не нам с тобой спасать! Опомнись, ради Бога, ведь ты петлю надеваешь себе на шею!.. Я еще понимаю, когда человек рискует последнею копейкой с определенною целью, а тут даже и цели никакой нет! Чорт знает, что такое!   -- Значит, не понимаешь ничего?-- спрашивал Покатилов спокойно.   -- Решительно ничего не понимаю!   -- В таком случае лучше поговорим о более понятных предметах. Ну, как ты за границею пожил?   -- Э!.. э!.. братику, не заговаривай зубов! Наплевать мне на эти заграницы, а я пришел о деле толковать! Я вчера видел твоих векселей тысяч на пятьдесят, что это значит?   -- Это значит только то, что всякому ближе про себя знать.   -- И смотреть, сложа руки, как другой тонет?   -- И смотреть...   -- Ну, в таком случае нам с тобой действительно не о чем толковать! К чужой коже своего ума не пришьешь!   Друзья холодно разстались. Покатилов думал теперь о новых займах, напрягая все силы мозга, потому что деньги были нужны до зареза.   Капитан и Симон Денисыч хотя ничего не говорили друг другу, но отлично понимали, зачем повадился Доганский к ним в редакцию; они возненавидели этого прогоревшаго дельца всею душой, но были совершенно безсильны против него. Они предчувствовали, как корабельныя крысы, что их корабль дал опасную течь и теперь идет ко дну. Оставалось выдерживать характер до конца и не подавать никому вида о действительном положении дел. Друзья даже избегали смотреть друг другу в глаза, как изменники, и работали совершенно молча.   Иногда капитан заходил в квартиру Мостовых и просиживал здесь вечер за разными семейными разговорами. На столе кипит самовар, Калерия Ипполитовна с Зинаидой Тихоновной ковыряют какую-нибудь дешевую работу, стаканы стынут на столе, а время идет да идет.   Однажды, когда зимним вечером вся компания беседовала самым мирным образом, послышался звонок; горничная открыла дверь, и в комнату вошел Покатилов.   -- Меня, конечно, не ожидали,-- заговорил он в шутливом тоне, здороваясь с сестрой.-- Леренька, Бог с тобой, да ты совсем состарилась, а? Что это с тобой?   -- Ах, перестань глупости говорить,-- сконфузилась немного Калерия Ипполитовна, но сейчас поправилась и прибавила:-- Ты так давно не бывал у нас, что все тебе кажется в темном цвете.   -- Да, года два, кажется, не был,-- припоминал Покатилов, снимая перчатки; он был во фраке и в белом галстуке, очевидно, на пути куда-то.-- Впрочем, меня трудно обвинять за недостаток родственных чувств в этом случае, потому что раз -- у меня все это время было по горло дела, а потом... Одним словом, ты меня, Леренька, прогнала тогда в шею, когда я был здесь в последний раз. Но я не злопамятен, и если не был у тебя так долго, то совсем по другим причинам.   -- Наши счеты с тобой слишком длинны, чтобы повторять их,-- проговорила Калерия Ипполитовна.-- Хочешь чаю?   -- С удовольствием.   -- Ты, кажется, куда-то едешь?   -- Да, по своим газетным делам... Я вам, господа, не помешал?   -- Нет, что вы, Роман Ипполитыч, помилуйте!-- в голос подхватили капитан и Симон Денисыч.-- В кои-то веки собрались.   -- А вот вы так помолодели, Роман Ипполитыч,-- раболепным тоном заговорила Зинаида Тихоновна, непреодолимо тяготевшая к каждому успеху.-- Такой молодец, право.   -- За меня замуж пойдете?-- спрашивал Покатилов, прихлебывая чай.-- Кажется, вы когда-то были не совсем равнодушны ко мне.   -- Ах, какие вы шутники, Роман Ипполитыч!-- жеманно ответила Зинаида Тихоновна, очень польщенная вниманием такого большого барина, каким был в ея глазах Покатилов.   Покатилова неприятно поразила обстановка квартиры Мостовых и особенно совсем состарившаяся сестра, которой можно было теперь дать лет под шестьдесят, так она обрюзгла и поседела за последние три года. В номере был тот особенный безпорядок, который является первым признаком разрушающагося семейнаго очага: разбросанныя везде вещи, пыль на стенах, сборная чайная посуда, неряшливый костюм хозяйки и, главное, везде чувство какой-то тяжелой безвыходной апатии. Калерия Ипполитовна настолько опустилась, что даже не заметила впечатления, которое произвела на брата ея квартира.   Поболтав с полчаса, Покатилов уехал. В комнате долго стояло принужденное молчание, потому что каждый обяснял этот неожиданный визит по-своему. Капитан и Симон Денисыч как-то испуганно переглянулись между собой, но ничего не сказали; Калерия Ипполитовна впала в свое обычное апатичное состояние и, кажется, думала совсем о другом.   -- На своих лошадях приезжал,-- заговорила неожиданно Зинаида Тихоновна.-- Как же, и сани у него американския, с медвежьей полостью. Уж такой франт, такой франт...   Через несколько дней Покатилов повторил визит и уже просидел на этот раз гораздо дольше; он с намерением выбрал такое время, когда Симон Денисыч был в редакции и Калерия Ипполитовна была дома одна. Поболтав о разных разностях, Покатилов с необходимыми прелюдиями приступил к настоящей цели своего посещения.   -- Я приехал к тебе, Калерия, по очень важному делу,-- заговорил он с напускною непринужденностью.-- Ты, вероятно, уже догадываешься?   -- За деньгами?   -- Да.   Покатилов очень подробно описал блестящее положение своей газеты и случившийся кризис: смерть Теплоухова отразилась на издании тем, что нужно было разом выплатить большую сумму очутившемуся без дела Доганскому, который был участником предприятия вместе с Теплоуховым. Теперь недостает каких-нибудь тридцати тысяч, которыя он возвратит через полгода. В доказательство своих слов Покатилов принялся высчитывать свои годовые доходы и расходы и вероятныя получения от годовой подписки и розничной продажи. Калерия Ипполитовна выслушала его внимательно и только проговорила:   -- Я посоветуюсь с maman... Симон Денисыч ничего не понимает в этих делах.   Maman назвала Калерию Ипполитовну дурой, зачем она тревожит ее такими пустяками: дать Роману деньги -- все равно, что бросить их в воду. Но именно такое мнение maman повлияло на Калерию Ипполитовну совершенно в обратную сторону, как часто случается с такими родственными советами. Да и дела "Севернаго Сияния" были в самом блестящем положении, о чем говорил весь Петербург, а это -- самая хорошая гарантия, тем более, что Роман брал деньги под вексель с десятью процентами в год. Последния деньги Мостовых были взяты из банка и перешли в руки Покатилова, а от него к Доганскому, который разсовал их в две недели с небольшим.   -- Ты, пожалуйста, не болтай об этом никому,-- предупреждал Покатилов сестру.-- Пусть останется это между нами.   Калерия Ипполитовна действительно никому не говорила, даже Симону Денисычу, а тем более Зинаиде Тихоновне, которая тоже, видимо, что-то скрывала от Калерии Ипполитовны.   -- Послушай, Леренька, ты берегись Романа!-- заговорил однажды Симон Денисыч, вернувшись домой из редакции не в духе.   -- А что такое случилось?   -- Да так, собственно, пустяки... Роман взял у Зинаиды Тихоновны пять тысяч и оставил в залог какой-то очень сомнительный вексель с бланком Доганскаго. Я подозреваю, что этот вексель -- подложный, и Роман жестоко может поплатиться. Капитан это разсказывает.   С Калерией Ипполитовной сделалось дурно, но она никому не выдала своей тайны.