VIII.
Oncle нанимал маленькую квартирку в пять комнат на Поварской. Одна комната служила гостиной и приемной, в другой комнате был кабинет oncl'я, третья была занята Бэтси, четвертая принадлежала Julie, а в пятой помещалась детская, в которой уже несколько месяцев раздавался детский плач юнаго отпрыска возрождавшейся фамилии Бередниковых. После смерти Теплоухова Julie осталась в Москве и жила у oncl'я. В Петербурге для нея было слишком много тяжелых воспоминаний, и она ни за что не соглашалась сездить туда даже затем, чтобы привести в порядок свои финансовыя дела; денег у нея не было, но нужно было устроить остававшуюся квартиру. Это дело было, наконец, поручено Покатилову, который распродал лошадей, экипажи и вообще всю обстановку; эта реализация движимости дала небольшую сумму, единственное наследство Julie после Теплоухова. Тихо и мирно катилась жизнь в этих пяти комнатах, как она катится только в Москве. И Бэтси и Julie отдыхали душой. -- У нас здесь просто киновия какая-то,-- говорил иногда oncle, щеголявший теперь в бухарском халате и в туфлях. Единственным развлечением, давшим тон всей жизни, являлся здесь Сергей Бередников, который под имонем "великаго человека" наполнял весь дом: его маленькие детские недуги повергали весь дом в уныние, а детская улыбка заставляла всех смеяться. Няни не было, а за ребенком попеременно ухаживали то Бэтси, то Julie. Последняя опять ходила в своих темных платьях и, кажется, привязалась к "великому человеку", как к родному сыну. Эта тишина неожиданно была нарушена почтальоном, который принес утром письмо на имя Julie. "От кого бы это быть письму?-- соображал вслух oncle, пока Julie торопливо разрывала конверт.-- Уж не заболела ли Калерия?" Julie в это время успела пробежать толстый атласный листик почтовой бумаги и молча подала письмо oncl'ю, который тоже молча прочитал его и значительно поднял плечи. Письмо -- вернее, записка -- было от Доганскаго, который писал Julie, что желает ее видеть по одному чрезвычайно важному делу и просит назначить час и место. -- Я думаю, что лучше ничего не отвечать,-- заметила Julie, побледнев. -- Гм!.. Необходимо подумать,-- ответил нерешительно oncle и еще раз прочитал письмо. Бэтси тоже должна была прочитать его и высказать свое мнение. Составился семейный совет, который и порешил, что Julie назначит свидание Доганскому завтра утром в квартире oncl'я. Адрес Доганскаго был московский. Он остановился в неизменном "Славянском Базаре"; ответ был отправлен с посыльным. Все трое провели самую тревожную ночь и встали утром с недовольными, измятыми лицами. Julie не прикоснулась к своей чашке чая и все поглядывала в окно на улицу, где с визгом катились по снегу извозчичьи сани. Что-то будет? Все чувствовали, что ожидает какая-то беда, но какая? Бэтси скоро ушла в детскую, oncle курил одну сигару за другой и широко вздыхал, как запаленный коренник. Доганский приехал ровно в одиннадцать часов и вошел в комнату с уверенным видом делового человека; он коротко пожал руку Julie, обвел глазами маленькую приемную и без всяких предисловий заговорил: -- Я привез вам, Julie, пренеприятное известие... Только вы не пугайтесь вперед, а выслушайте внимательно. Поверенным от опеки над имуществом Теплоухова назначен, как вам известно, наш хороший общий знакомый Богомолов... гм... И этот г-н Богомолов поднимает пренеприятное дело... да, дело об отравлении покойнаго Евстафия Платоныча. -- Как об отравлении?-- вспыхнула Julie, вскакивая с кресла, на котором сидела.-- Не может быть! -- Могу вас уверить, к сожалению, что это так... Я имею самыя верныя известия. Дело уже поступило к судебному следователю, и я приехал в Москву с целью именно предупредить вас. Кроме дела об отравлении, тут еще поднимается вопрос о некрасивой эксплоатации Евстафия Платоныча разными темными личностями, и Богомолов поставил своею задачею представить Евстафия Платоныча слабоумным. Вообще загорается громадное скандальное дело, и завтра о нем будет говорить весь Петербург. У Julie пред глазами завертелись красные круги, и она страшно побледнела; Доганский бросился за водой и попал в кабинет oncl'я, который подслушивал происходивший в приемной разговор у дверей. -- Ах, это ты!-- удивился Доганский.-- Ради Бога, воды... С ней дурно! Oncle стоял перед Доганским в халате и, кажется, ничего не понимал; привезенное известие ошеломило его, как удар обуха по голове. -- Послушай, как же это, неужели всех нас на скамью подсудимых?-- спрашивал oncle, ощупывая свою голову. Доганский махнул рукой и неистово принялся звонить колокольчиком, который схватил с письменнаго стола; прибежала горничная и принесла графин с водой. Когда Доганский выбежал в гостиную, около Julie стояла Бэтси и давала ей нюхать какой-то спирт. -- Ничего, все прошло,-- старалась проговорить спокойно Julie, но голос у нея дрожал. Oncle не мог войти в гостиную и принять участие в происходившей тяжелой сцене, потому что уткнулся своею седою головой в подушку и тихо всхлипывал. -- Позор!.. позор!.. позор!..-- пересыпалось в его голове это роковое слово, как камешек в пустой бутылке.-- Всех посадят на скамью подсудимых: и Julie, и Сусанну, и Покатилова, и Доганскаго, и меня, и Бэтси!.. позор!.. позор!.. -- Успокойтесь, ради Бога!-- умолял Доганский, удерживая в своих руках холодную, как лед, руку Julie.-- Конечно, неприятность очень крупная, но опасности никакой. -- Да, это относительно отравления, а другие в чем обвиняются? -- Другие... гм... Видите ли, при домовой описи имущества Евстафия Платоныча попали в руки опеки какия-то компрометирующия всех нас бумаги. -- А я там есть? -- Да, но главным образом скомпрометированы Сусанна и отчасти Покатилов. Вообще очень и очень некрасивая история. -- Спасибо, Бэтси, мне теперь совсем хорошо,-- говорила Julie.-- Кажется, "великий человек" там плачет. Бэтси поняла намек и вышла из комнаты. Доганский ходил из угла в угол, ожидая вопроса; он был все такой же серый и безцветный, как всегда, только ноги уже потеряли прежнюю гибкость и разгибались, как палки на шарнирах. -- Юрий Петрович, мне хочется знать ваше мнение, как быть в этом случае?-- спросила Julie, опуская Тлаза. -- Мое мнение?..-- задумчиво повторил Доганский фразу Julie.-- Во всех делах мое мнение такое, что, во-первых, никогда не поддаваться первому впечатлению, которое всегда обманчиво, и, во-вторых, ждать. Дело еще только начинается, и все зависит от тысячи всевозможных случайностей. -- Как все это гадко, гадко от начала до конца, а потом все это вытащат на суд, будут копаться в этой грязи! -- Да, но ведь вы обвиняетесь в отравлении, а это -- нелепо -- А позор? Julie нервно заходила по комнат, заложив руки за спину. -- А что Сусанна?-- спросила она, останавливаясь перед Доганским.-- Она все знает? -- Да! -- Как же она отнеслась к этому известию? Да говорите же... фу, какой вы несносный человек! -- Сусанна, кажется, больше всего занята своими личными глупостями и отнеслась к делу равнодушно, даже и не равнодушно, а как-то апатично, на восточный манер. Это -- невозможная женщина! -- Могу только позавидовать ей от души в этом случае! А вы? Вы что думаете, Юрий Петрович, то-есть что думаете о себе? -- Будем ждать...
IX.
Судебное следствие повелось своим порядком, причем, конечно, привлечена была к делу масса свидетелей: и Чвоков, и Богомолов, и oncle, и Чарльз Зост, и прислуга, и капитан Пухов, и Мостовы, и Зинаида Тихоновна. Следователь по особо важным делам особенно налег на Доганскаго и не давал ему покоя новыми допросами, передопросами и очными ставками. Oncle, Бэтси и Julie были вызваны в Петербург. -- Охота из-за пустяков этакую возню подымать!-- несколько раз точно про себя повторял Доганский. Он ни в чем не изменил своего образа жизни, так же хорошо ел и пил, так же спал, так же был утонченно вежлив с женой, так же готов был разсказывать разные комичные случаи, если бы были слушатели. Квартира Доганских теперь точно была очерчена заколдованным кругом, чрез который не решался никто переступить, за исключением Покатилова и изредка появлявшагося Чарльза, который собирался уезжать в Англию, где у него была уже приготовлена невеста. Раз Покатилов особенно долго засиделся у Сусанны, а потом прошел в кабинет к Доганскому, но хозяина там не было, и Покатилов отправился в столовую. Переступив порог, Покатилов отшатнулся в ужасе назад: на столе в углу горела небольшая лампочка, а на полу лежала распростертая фигура Доганскаго. Покатилов наклонился к нему, взял его за руку, но рука была холодная и упала на пол мертвым движением, как разбитая параличом. "Вот где секрет твоей философии!-- подумал Покатилов, стараясь разглядеть посиневшее лицо Доганскаго с стиснутыми зубами.-- Да, хорошо бывает иногда кончить именно "так". К удивлению Покатилова, известие о смерти мужа произвело на Сусанну самое потрясающее впечатление, и она ни за что не хотела войти в комнату, где он лежал, и даже заперлась в своей спальне, когда явились полиция, доктор и следователь. -- Что это у него в руке?-- спрашивал следователь, указывая на судорожно сжатую левую руку. Руку разжали, и в ней оказался медальон с портретом Julie. Доганский отравился цианистым кали, что было занесено в протокол, а протокол был приобщен к делу.
