II.

   -- Роман Ипполитович, вот поручаю вашему вниманию m-r... m-r...-- говорил секретарь, вводя в кабинет редакции низенькаго лысаго старичка с улыбающимся живым лицом.-- Извините, я забыл вашу фамилию.   -- Мостов...-- отрекомендовался старичок, разглядывая Покатилова через свои выпуклыя очки.-- Ах, очень приятно, очень приятно!   -- Чем могу служить вам, господин Мостов?-- с вежливою улыбкой указывая на кресло, спрашивал Покатилов.-- Я к вашим услугам.   Секретарь, остановившись с дверях, многозначительно улыбался в сторону редактора, который внимательно смотрел, прищурив косой глаз, на пришельца через развернутую газету. В редакции "Искорок" было принято особенно интересных субектов представлять фельетонисту, как живой материал для потешной воскресной хроники, и г. Мостов попал в число этих ни в чем неповинных жертв, не подозревая, какую роль ему приходится разыгрывать.   -- Я, знаете, провинциал... да-с, из далекой провинции,-- начал лысый старичок, оглядывая место на столе, чтобы не замарать рукав старомоднаго сюртука.-- У меня, знаете, есть одна счастливая мысль, даже немного больше, чем мысль... Да. Одним словом, когда я служил в Сибири...   -- Ага...-- промычал Покатилов.-- В Сибири?   -- Да, да... очень далеко отсюда. И вот-с (старичок поднял брови) я изобрел электрический подсекатель к удочке; только предупреждаю вас, что мое открытие ничего общаго не имеет с известною электрическою удочкой. Собственно, я любитель-рыболов и совершенно случайно набрел на счастливую мысль, которой желал бы поделиться с читателями вашей уважаемой газеты.   "Наверное, этот сумасшедший обежал несколько других редакций и теперь прибежал к нам",-- думал Покатилов, внимательно разглядывая суетливо разсказывавшаго свою счастливую идею старичка, в котором было что-то такое странное, отчасти ребячье, отчасти сумасшедшее.   -- Знаете, сидя в глуши, чего-чего ни передумаешь,-- добродушно болтал старичок, не переставая улыбаться.-- Есть изобретения, которыя, так сказать, составляют только вопрос времени. Раньше открытия делались ощупью, по игре слепого случая, а теперь можно предугадывать, какое изобретение на очереди: воздухоплавание, новый музыкальный инструмент, который заменил бы, вернее сказать, совместил бы и струнные и духовые инструменты, наконец новый тип оружия, который должен заменить нынешнее огнестрельное. Знаете, у меня даже есть проект, собственно метод, каким образом следует итти навстречу этим изобретениям...   -- Послушайте, вас зовут Симоном Денисычем?-- прервал Покатилов этот неудержимый поток речи.-- А вашу жену Калерией Ипполитовной?   -- Положим, что так... что же из этого?-- как-то испуганно забормотал болтливый старец, точно пойманный за ухо школьник.-- Мы только-что приехали... да.   -- Позвольте отрекомендоваться: ваш beau frère, Роман Ипполитович Покатилов...   -- Скажите, пожалуйста... Вот приятная неожиданность!-- бормотал старичок, протягивая свою руку Покатилову.-- Как будет рада Калерия... А мы только-что вчера приехали и пока остановились в отеле "Дагмар", сейчас против Николаевскаго вокзала.   -- Надеюсь, сестра здорова?   -- О, совершенно здорова... да. Знаете что, мы сейчас же отправимся к ней и сделаем ей настоящий сюрприз. Вы располагаете временем?   -- Да, я свободен.   -- Странно, знаете, что я сразу не обратил внимания на ваше имя, когда господин секретарь отрекомендовал меня вам... Какая-то забывчивость или разсеянность у меня, вероятно, после этой безконечной дороги.   "Нашли, где остановиться... в отеле "Дагмар",-- сердито думал Покатилов, отыскивая свою шляпу и перчатки.-- Провинциалы так провинциалы и есть... не могли остановиться в "Демуте" или в "Бель-Bю". И, главное, кричит, как петух".   "Петух" в это время с чисто-провинциальным любопытством разсматривал обстановку редакционнаго кабинета, на которую теперь обратил особенное внимание в качестве такого близкаго родственника хроникера "Искорок". Старичку понравились и стены, оклеенныя серыми обоями с розовыми полосками, и драпировки на окнах, и стол, у котораго он сидел, и шкапы с книгами у внутренней стены, и даже, сам редактор, углубившийся в чтение газеты.   -- До свидания, господин редактор,-- проговорил Мостов, фамильярно протягивая руку Семену Гаврилычу, что опять покоробило Покатилова.   Павел Павлыч был немало удивлен, когда через приемную г. Мостов проследовал в сопровождении Покатилова и дружелюбно кивнул ему головой, как старому знакомому. Посетителей поубавилось, но их заменяли новые. Покатилов надел в передней мохнатое осеннее пальто и быстро сбежал по лестнице на улицу.   -- Мы пешком дойдем,-- коротко проговорил он, решив про себя, что с г. Мостовым церемониться особенно нечего.-- Кстати, дождь перестал совсем. Я, по крайней мере, отлично пройдусь.   -- Да, да... Это даже необходимо человеку, который живет умственным трудом,-- тараторил Мостов, стараясь забежать немного вперед.-- А знаете, когда долго не бываешь в столице, все это производит такое сильное впечатление... знаете, панели, газовое освещение, блестящие магазины, движение. Одним словом, всякие пустяки...   От непривычки ходить по людным улицам старик несколько раз сталкивался со встречными, путался и кончил тем, что чуть не сбил с ног какую-то даму, проходившую панель с покупками в руках. Покатилов обругался про себя, но ничего не сказал, а только прибавил шагу. Спускались осенния сумерки: Невский оживлялся наплывом той специальной публики, которая в это время нагуливает себе аппетит. Где-то в глубине Невскаго колебавшеюся искоркой загорелся первый фонарь, за ним другой, третий, в магазинах тоже начали появляться огни. На углу у магазина стеклянных изделий Мальцевских заводов Мостов чуть не попал под извозчика и со страха замолк на несколько времени. Начали попадаться подозрительныя дамы, вызывающе заглядывавшия на встречавшихся мужчин; разносчик выкрикивал что-то о хороших яблоках и сливах, у фонаря торчала неподвижная фигура городового, а мимо него непрерывною полосой мягко плыла по осклизлой торцовке цепь экипажей. На Аничковом мосту букинисты закрывали свои лавчонки, а разбитной торговец сестными припасами, примостившийся со своею будкой к углу моста, напротив дома княгини Белосельской, зажег небольшую жестяную лампочку.   -- Слава Богу, здесь, кажется, меньше народа,-- с облегченным вздоком проговорил Мостов, когда они спустились с Аничкова моста.-- Ужасно, как Петербург изменился за эти двадцать лет, просто многаго узнать нельзя... Сколько новых домов, какие магазины!   -- И мы с вами за двадцать лет тоже немало изменились,-- заметил Покатилов, улыбнувшись наивности своего провинциальнаго родственника.-- Ах, да, я и не спросил вас, Симон Денисыч, надолго ли вы приехали сюда? До последних пароходов, вероятно?   -- А вот и нет: совсем приехали,-- с какою-то радостью проговорил старик, наталкиваясь на кого-то.   -- Как совсем?   -- Да так... Будет уж прозябать по медвежьим-то углам; а впрочем, все будет зависеть от обстоятельств. Да...   -- Вы ведь, кажется, на заводах Теплоухова служили?-- спросил Покатилов таким тоном, каким пытал в кабинете редакции представляемых секретарем разных unicus'ов.   -- Да, в Заозерском горном округе. Целых двенадцать лет выслужил главным управляющим.   -- Кажется, место хорошее?   -- О, да... двенадцать тысяч жалованья, отопление, освещение,-- уныло проговорил Мостов, лихорадочно перебегая рукой но пуговицам своего верхняго пальто.-- Главное, привычка. Это самое скверное в нашем положении. Обсидишься, привыкнешь, и вдруг должен все бросить. Знаете что,-- заговорил старик, осторожно оглядываясь кругом,-- тут вышла целая интрига... да. Представьте себе... У нас была всего одна дочь, и Калерия, взяла к себе воспитанницу, так, бедная девушка, хотя из хорошей фамилия. Отец у ней ташкентский офицер, а мать умерла. Ну-с, знаете, офицеру возиться с девчонкой совсем неудобно, да тогда еще началась эта война с Хивой.   Покатилов попробовал-было остановить болтливаго старика каким-то посторонним вопросом, потому что из принципа не любил вмешиваться в чужия дела интимнаго характера, но Мостов, как истый провинциал, обрадовался случаю поверить петербургскому родственнику свои семейныя дела и ничего не хотел замечать.   -- Ее звали Сусанной, славная такая девочка,-- неудержимо продолжал свои излияния Мостов.-- Знаете, даже особенная девочка... по матери восточнаго происхождения... глаза этакие у ней... вообще оригинальная особа. Ну, мы ее воспитывали, как родную дочь, что не составляло особеннаго труда, потому что Сусанночка поступила к нам уже двенадцати лет и необыкновенно понятливая девочка была. Знаете, ласковая такая, хотя и не без странностей в характере. В походах с отцом бывала, этакий дичок, настоящая дочь полка... Хорошо-с. Калерия к ней ужасно привязалась, больше, чем родную дочь, любила. У нас теперь есть и своя дочь, да, Юленька... как же, четырнадцать лет ей, в институт отдавать придется.   -- Скажите... а я даже не подозревал!-- искусственно удивлялся Покатилов, жалея про себя, что не взял извозчика.-- На кого же она походит?   -- Сусанночка?   -- Нет, ваша дочь.   -- Юленька? Ни на кого, или, вернее, сама на себя. Так вот-с эта Сусанночка была уже настоящею девицей, когда к нам в Заозерье приехал уполномоченный Теплоухова, некто Мороз-Доганский, очень и очень солидный человек... Хорошо-с. И представьте себе, Сусанночка...   -- Вышла замуж за Доганскаго? Я слыхал эту фамилию.   -- Да, да... И что могло ему понравиться в этой Сусанночке? Мы с Калерией до сих пор не можем понять. Провинциалка-девушка, воспитанная в глуши с грехом пополам, и вдруг m-me Мороз-Доганская. Право, это так странно все случилось.   Они уже перешли Литейный и быстро приближались к Знаменскому мосту. Движение здесь было значительно слабее, чем за Аничковым; попадавшаяся публика имела случайный или деловой характер. Толкотни здесь совсем не было. Блестящие магазины сменялись просто магазинами, чувствовалось что-то мещанское и жалкое в этом безсильном подражании недалеко гудевшему и переливавшемуся тысячами огней центру. Покатилов всегда испытывал какое-то тяжелое чувство, когда ему вечером случалось проходить здесь: контраст был слишком силен, и его всегда так и тянуло в ту сторону, где сосредоточивалось главное движение и всемирная улица глядела на сновавшую мимо публику своими саженными зеркальными стеклами.   -- А главное вот в чем заключается,-- оглядываясь, продолжал Мостов,-- из-за этой самой Сусанночки я и место потерял... Да, представьте себе такой случай!.. Как она только вышла за Доганскаго и уехала в Петербург, меня сейчас по шапке, а нам один петербургский знакомый и пишет, что это все наша Сусанночка устроила. Ей-Богу... Вот чего никогда не пойму: ну что мы ей такое сделали, кроме добра, и вдруг такая черная неблагодарность. Да вот Калерия вам лучше все разскажет... Ах, знаете, какие фрукты я давеча видел в магазине Елисеева, ну, это просто роскошь, просто язык проглотишь. Я, грешный человек, большой гастроном... У нас там в Сибири ягод ужасно много, есть особенная такая, княженикой называется. Ну-с, так из этой княженики наливки... Боже мой, Боже мой!..   Шагая по панели, Покатилов испытывал смешанное чувство удовольствия и какой-то неприятности: он, с одной стороны, был рад видеть сестру после двадцатилетней разлуки, а с другой -- он точно чего-то боялся, как настоящий старый холостяк, слишком привыкший к одинокому существованию. Эти провинциальные родственники просто пугали Покатилова, и он несколько раз очень косо посматривал через плечо на семенившаго зятя, который беззаботно зевал по сторонам и ахал перед освещенными окнами магазинов, как кормилица.   "И чорт меня дернул за язык!-- думал Покатилов, когда они переходили Знаменский мост на Лиговке.-- Впрочем, все равно разыскали бы".   -- А мне очень понравилась ваша редакция,-- болтал Моствв, размахивая руками.-- Сейчас чувствуешь себя в столице... в средоточии интеллигенции... И редактор у вас такой представительный, сейчас видно столичнаго журналиста. У меня с детства была слабость к литературе, и я очень рад, что успел познакомиться с настоящим редактором... Как его зовут, вашего редактора?   -- Семен Гаврилыч.   -- А по фамилии?   -- Гладышев... Неужели вас действительно интересуют такие пустяки?-- спрашивал Покатилов, напрасно стараясь сдержать душившую его злость.   -- Как пустяки? Я вас не понимаю...   -- Очень просто: редакция "Искорок" просто кабак, а редактор -- брикабрак... то-есть это мы его так называем между собой.   -- Bric-à-brac... позвольте, ведь это, кажется, называется так страсть к собиранию редкостей или что-то в этом роде.   -- Да, да, я вам обясню это как-нибудь после, а теперь мы уже подходим к вашему отелю.   -- Ах, это очень интересно: редактор Bric-à-brac... Вот Калерия будет довольна, когда все это узнает... Ведь это, вероятно, очень остроумно сказано... да?   -- После, после,-- говорил Покатилов, входя в подезд "Дагмар".-- Который у вас номер?   -- В четвертом этаже, девяносто шестой.   "Эк их куда занесло!-- сердито думал Покатилов, быстро взбегая по лестнице.-- И я-то хорош: болтаю с этим идиотом..."   От внимания Покатилова не ускользнуло, как Мостов фамильярно улыбался лакеям, точно он в чем был виноват. Это уже было слишком даже для провинциала.   -- Не правда ли, какой отличный отель?-- спрашивал Мостов, тяжело дыша.-- Немного высоко, конечно, но зато так близко от всего, и прислуга такая приличная... Я очень доволен. Еще остался один этаж. Эй, Семен барыня дома?-- обратился он к проходившему мимо коридорному.   -- Точно так-с. Оне приказали подавать самовар.   -- Вот и отлично, прямо, значит, к чаю поспели,-- восхищался Мостов.-- Мы, сибиряки, по четыре раза в день пьем чай... Привычка -- вторая натура!   В порыве родственных чувств, Мостов даже потрепал Покатилова по спине и чуть не обнял.