I.

   Меблированныя комнаты Зинаиды Тихоновны Квасовой находились на Вознесенском проспекте, между Казанской и Офицерской улицами. Место было хотя и удаленное от главнаго центра, но достаточно бойкое, и Зинаида Тихоновна всем новым жильцам считала своим долгом обяснить, что "это только кажется, что будто далеко, а на самом деле совсем рукой подать хоть до чего угодно".   -- По Казанской прошел -- сейчас Невский,-- говорила Зинаида Тихоновна, делая соответствующий случаю жест своею полною белою рукою.-- А главное, тиятры близехонько: завернулся по Офицерской -- и в тиятре. Все господа даже очень довольны остаются, потому что здесь и пешком можно дойти; глядишь, полтина и в кармане. Да-с...   Впрочем, Зинаида Тихоновна была настолько обстоятельная и приличная женщина, что нисколько не навязывалась со своими номерами, как, но ея убеждению, делали другия содержательницы chambres garnies. Главное, чтобы все было по-благородному; это было величайшею слабостью почтенной Зинаиды Тихоновны, потому что она и себя считала благородной, хотя в паспорте прописана была просто кронштадтскою девицей мещанскаго звания. Высокая, полная, с красивым русским лицом, Квасова была еще женщина "совсем в поре", как говорят свахи, хотя в отяжелевшей, развалистой походке и общем ожирении сказывалась уже пожившая женщина. Одевалась она по моде и притом в темные цвета, умела держать себя, но переделать свое мещанское произношение была не в силах и говорила "тиятр", "ушедчи", "пришпехт" и т. д. В ранней юности Квасова попала в Петербург цветочницей, где и прошла очень тяжелую школу в одном "заведении искусственных цветов" на Большой Садовой. Репутация этой профессии хорошо известна, и Зинаида Тихоновна еще худенькою, не сложившеюся девочкой-подростком уже познакомилась со всеми тонкостями грошовых танцклассов, маскарадов и разных шато де-флер, где, между прочим, сошлась с одним ласковым старичком, который окончательно устроил ея судьбу. Живя с этим обожателем, Квасова выровнялась, пополнела и понемногу забрала лакомаго греховодника в свои мягкия руки. Эта связь с ним кончилась тем, что после смерти старичка Зинаида Тихоновна открыла свои меблированныя комнаты и зажила уже вполне честно и благородно, настоящею дамой, и не любила распространяться о своем прошлом.   Но, несмотря на все желание быть настоящею дамой, у Зинаиды Тихоновны сохранилось много мещанскаго и кроме произношения. Так, она не пропускала ни одного аукциона и вообще продажи по случаю, где накупала всякой дряни, любила иногда побаловаться простою мещанскою пищею -- щами с кашей из толстой крупы с конопляным маслом, редькой и т. д., не прочь была напиться кофе с какою-нибудь забвенною старушкой прямо в кухне, любила слушать сплетни своих клиенток и вообще знала подноготную своего околотка вполне основательно. Особенно проявлялась мещанская складка в характере Зинаиды Тихоновны, когда вопрос заходил о нарядах и чисто-женском превосходстве. Быть лучше одетой, чем другие, пользоваться известным почетом -- это, впрочем, недостатки слишком общие, и Зинаиде Тихоновне часто приходилось расплачиваться за них, потому что разные льстивые и покладистые люди постоянно эксплоатировали ее.   -- И знаю, что в глаза мне врут, а уж сердце у меня такое,-- обясняла она, когда ей за ея добро платили самою черною неблагодарностью.-- Что же, миленький, делать, за нами бы чужое не пропадало... Кривдой-то немного проживешь!   За всем тем, Зинаида Тихоновна была очень добрая и даже чувствительная женщина, говорившая всем, что надо жить по совести и по человечеству. Особенно хорошо умела говорить она слова: "миленький" и "голубчик", причем даже закатывала свои карие ласковые глазки.   В своих меблированных комнатах Зинаида Тихоновна ютила всякую родню, благо работы было на всех, начиная от швейцара Артемия и кончая распоследним кухонным мужиком, или, как говорила Зинаида Тихоновна, кухольный. Горничная Людмила приходилась ей троюродною племянницей, лакей Иван, пьяница и грубиян, внучатным племянником, упомянутый швейцар Артемий, человек гордый и завистливый,-- каким-то очень мудреным родственником и т. д. От этой родни Зинаиде Тихоновне доставалось особенно горько, потому что для кого же больше и сделать, как не для своей родни, а между тем эта самая родня поголовно оказывалась самою неблагодарной. Возьмет Зинаида Тихоновна какого-нибудь родственника прямо с улицы, обует, оденет, накормит, обогреет и к месту пристроит, а родственник в отплату начинает разныя пакости учинять: пьянствует, грабит, разстраивает жильцов и прислугу, распускает самыя невероятныя сплетни про Зинаиду Тихоновну и т. д. Замечательно было то, что через руки Зинаиды Тихоновны прошли целые десятки таких милых родственников, и все-таки она не могла прогнать от себя голоднаго и холоднаго человека и даже надеялась, что вот этот-то и не будет такой, как другие, как тот же швейцар Артемий, котораго она собиралась сменить за грубость и разныя неподобныя дела в течение семи лет чуть не каждый день, или этот горький пьяница лакей Иван, или неблагодарная горничная Людмила. Случалось так, что Зинаида Тихоновна даже плакала от человеческой несправедливости, но потом опять примирялась со своею судьбой, хотя клялась всеми святыми, что это уж в последний-распоследний раз, и что ежели да она еще возьмет хоть одного родственника или родственницу, то пусть у ней, Зинаиды Тихоновны, отсохнет рука и нога.   -- А я так полагаю в своих мыслях, Зинаида Тихоновна,-- говорила не раз одна разбитная сваха с Васильевскаго острова,-- что по вашему золотому сердцу прямо быть бы вам в генеральшах... Да и теперь-то чем ты хуже другой генеральши? Как наденешь соболью шубу да прифрантишься, да как павой пройдешь по улице,-- графиня, мать моя!..   Иногда, в минуты душевнаго разслабления, и сама Зинаида Тихоновна начинала думать на тему, отчего в самом деле не сделаться ей генеральшей, но действительность отрезвляла ее, потому что ведь и генералы есть такие прохвосты, что не рад жизни будешь. Зинаида Тихоновна нагляделась-таки довольно на своем веку на всяких господ, и у ней выработалось то скептическое отношение к людям, каким отличаются все столичные обыватели, хотя в ней этот скептицизм уживался рядом с чисто-бабьей простотой, поддававшейся на самую грубую лесть, едва сшитую живыми нитками.   Появление Мостовых в меблированных комнатах Квасовой произвело некоторую сенсацию, как рождение ребенка в большой семье.   -- Уж не очень-то я люблю пускать к себе женатых, да, видно, делать нечего,-- откровенно обяснила Зинаида Тихоновна, когда к ней приехал для предварительных переговоров Покатилов.-- То ли дело холостой человек... А как заведутся эти дамы и начнут всякий угол обнюхивать, да фыркать, как кошки... Извините уж меня, Роман Ипполитыч, я пряменько вам говорю, потому вы все равно, что свой человек... Для вас только и пущаю, потому как ваша сестрица.   -- Да ведь у вас живет же эта дама с дочерью?   -- Урожденная княжна Несмелова-Щурская? А это другой разговор... Конечно, она живет с дочерью и сама настоящая дама, только ведь это какая дама... этаких с огнем поискать! Живет, как в келье: все книжку с дочерью вместе читают или на фортепианах разыгрывают, да когда-когда разве в тиятр соберутся.   Явившись осмотреть свой номер, Калерия Ипполитовна держала себя с большим гонором. Во-первых, было всего четыре комнаты, во-вторых, окна выходили на север, в-третьих, по углам отстали обои в некоторых местах, значит, зимой бывает сыро, и т. д.   -- Но ведь мы только пока,-- величественно обяснила Калерия Ипполитовна, ревизуя все тонкости.-- Роман, вероятно, предупредил вас об этом?   -- Да, Роман Ипполитыч разсказывали,-- отвечала Зинаида Тихоновна с скромным достоинством.-- Конечно, где же вам обзаводиться в столице всем хозяйством, когда вы и всего-то проживете здесь, может-быть, без году неделю? Заводись, а потом все бросай, да и дороговизна нынче на все страшная.   -- Мы в Петербурге только на время... Муж не совсм здоров, да еще вот дочь необходимо воспитывать,-- обясняла Калерия Ипполитовна, машинально повторяя свою стереотипную ложь, которая была придумана для знакомых.-- Мы у вас, может-быть, и стол будем брать, если заживемся дольше, чем предполагаем теперь.   В цене вышла маленькая размолвка, пока стороны не сошлись на семидесяти рублях за четыре комнаты в месяц, хотя Зинаида Тихоновна клялась, что раньше этот номер всегда ходил по сту рублей.   "Прижимистая ты баба, вижу я,-- думала про себя Зинаида Тихоновна,-- тоже спускать ежели вашему брату, так сама с кошелем находишься".   -- Так вы уж так и знайте, что мы на время,-- еще раз предупредила Калерия Ипполитовна на прощанье.-- Конечно, четыре комнаты для нас маловато, но как-нибудь потеснимся пока. Самое большое, если мы проживем до масленицы, чтобы уехать отсюда по последнему зимнему пути.   -- Хорошо, хорошо, как знаете, я никого не неволю,-- соглашалась на все Зинаида Тихоновна, сдерживая вертевшееся на языке ядовитое словечко.   -- Знаем мы вас, как вы на время сюда приезжаете!-- роптала Зинаида Тихоновна, оставшись одна.-- Погоди, матушка, лишний-то жир спустишь здесь, так шелковая будешь. Да я бы еще и не пустила вас, если бы не Роман Ипполитыч просил, потому как я их давно и очень хорошо знаю: они настоящий барин и даже очень много добра делают моему-то капитану. Ох, уж этот мне капитан, а куда его денешь?..   Зинаида Тихоновна говорила почти правду, потому что имела в виду угодить Покатилову, который покровительствовал ташкентскому капитану в редакции "Искорок". Высшею похвалой на языке Зинаиды Тихоновны был эпитет: "добрый", и ее всего легче ловили разные родственники и клиенты именно на эту удочку. Положение капитана Пухова в меблированных комнатах Квасовой было обставлено совершенно исключительными условиями; благодаря этим условиям, пред капитаном преклонялся даже сам швейцар Артемий, отчаянный "заедуга" и "злыдня", как его величали все жильцы и сама хозяйка. Капитан явился в меблированныя комнаты как-то совершенно неожиданно, выбрал себе номер и сейчас же сделался своим человеком, точно он здесь всегда жил. Он редко в срок платил за квартиру, грубил хозяйке, усчитывал прислугу и вообще держал себя на правах маленькаго хозяина, и все это ему сходило с рук. Швейцар Артемий, из отставных солдат, весь белый, как яблонный червяк, уважал капитана по старой солдатской замашке, как офицера, а потом -- за простоту; сама Зинаида Тихоновна спускала многое капитану, потому что он являлся тем "мужчиной", к которому она могла прибегнуть за покровительством и защитой в критические моменты.   -- В этаком-то деле без мужчины где же управиться по нашему бабьему положению,-- обясняла Квасова,-- а теперь только скажу капитану, да он всех вверх дном поставит... Военная косточка, шутить не любит.   За капитаном так и установилась эта репутация грозы всего заведения, как-то странно уживавшаяся с капитанскою добротой, и даже прислуга, когда происходили взаимныя недоразумения, всегда последним аргументом выставляла имя капитана: "Ужо вот скажу капитану, так он те задаст... Он ведь не свой брат, капитан-от!". К этой угрозе прибегала даже сама Зинаида Тихоновна, когда хотела привести кого-нибудь из своих жильцов в полное отчаяние. А главное, она могла постоянно обращаться к капитану за советами, это было для нея необходимо, как воздух, потому что "мужчины" и пр. Капитану приходилось решать даже такие запутанные вопросы, как выбор материи на платье, заготовка овощей, разныя тонкости внутренней политики, истолкование снов и даже лечение домашними средствами от разных недугов. Конечно, злые языки из такого исключительнаго положения капитана создавали самыя некрасивыя обяснения. Интимность капитана и Зинаиды Тихоновны трактовалась на тысячи ладов, особенно за пределами меблированных комнат, причем все повторяли, что "ничего, капитан ловко обделывает свою сударушку" и т. д. Эти слухи доходили и до капитана и каждый раз приводили его в бешенство, он клялся всеми богами разорвать на части перваго, кто осмелится сказать что-нибудь "сумлительное" про Зинаиду Тихоновну.   Отношения капитана к дочери Сусанне Квасова, конечно, знала из первых рук, и это обстоятельство поднимало в ея глазах капитана на необыкновенную высоту, потому что чего стоило капитану смотреть на дочь, как все другие, и он катался бы, как сыр в масле. Мещанская душа Зинаиды Тихоновны инстинктивно чувствовала, что есть какая-то другая, высшая мера вещей, чем та, которой руководилась в жизни даже она, и что есть люди, которые стоят выше обычных условий мещанскаго счастья. Даже самое слово "свинство", которое капитан любил употреблять в минуты душевных волнений, нагоняло на нее какой-то детский страх, потому что Зинаида Тихоновна чувствовала за собой многое, что подходило под это слово, конечно, глядя с капитанской точки зрения.   -- Уж и не знаю, как мне и быть: пустить-то я пустила Мостовых, а только не по душе мне эта самая барыня,-- жаловалась Зинаида Тихоновна, призвав к себе капитана на стакан кофе.-- Теперь у нас, слава Богу, все тихо и мирно, не могу пожаловаться на прочих жильцов, а тут еще неизвестно, что будет.   Капитан крутил и дергал свои усы, хмурился и наконец не вытерпел; стукнув по столу кулаком, он, по обыкновению, закричал:   -- Терпеть не могу этого притворства!.. Ну, пустила и конец делу. Не понравились -- прощайте. Кажется, коротко и ясно, так нет, нужно напустить на себя это самое сиротство, нужно стонать да плакать... Тьфу! Мне Калерия Ипполитовна вот где сидит (капитан показал на затылок), а ведь я не жалуюсь... Понимаете, не жалуюсь... Так-то-с, сударыня-с...   -- Уж пошел, порох!... Да ведь я к тому сказала, что после этакого вольнаго житья этой Калерии Ипполитовне, пожалуй, не понравится у нас; ну, будет прислугу разстраивать, да и других жильцов на сумнение наведет.   -- Конечно, где же им так жить, как на заводах?-- согласился капитан, утишая свой дух.-- Нужно пятнадцать тысяч годового дохода... да-с. Министерская квартира, двенадцать человек прислуги... хе-хе!.. Однех горничных у Калерии-то Ипполитовны было целых четыре да пятая нянька-старуха. По-княжески жили, одним словом... А сам-то Мостов ничего, смирнее курицы и очень порядочный человек.   -- Его-то я мельком видела... Старичком уж выглядит, а так ничего, обходительный человек, видно, что с понятием. Ну, да все это ничего, уладимся как-нибудь, а вот сон нехороший видела, капитан, такой особый сон, будто бегу я на гору, тороплюсь, а гора все растет, все растет, а другие все так меня обгоняют, даже обидно сделалось, а потом Романа Ипполитыча видела, и тоже как будто нехорошо...   -- Кровь вас душит, сударыня, вот вам горы-то и представляются,-- коротко решил капитан.-- Это от комплекции случается.   -- Тьфу ты, окаянный... и скажет только!-- отплевывалась Зинаида Тихоновна с благочестивым ужасом.-- Да что я, разве какая-нибудь... Обыкновенно, женщина в поре, не перестарок какой... Уж только и скажет!   Зинаида Тихоновна даже сочла долгом обидеться, хотя шутки капитана каждый раз заставляли ее приятно волноваться, потому что, стараясь быть настоящею дамой, Зинаида Тихоновна не могла окончательно отрешиться от разных бабьих слабостей.   Как у всех одиноких женщин, у Зинаиды Тихоновны была настоящая страсть к чужим делам, особенно к разным семейным историям, а теперь ея вниманию предстояло распутать громадное дело, в котором переплетены были имена Мостовых, Доганских, Теплоухова и капитана.   "Из-за чего-нибудь да не даром Сусанна Антоновна смазала Калерию-то Ипполитовну,-- соображала Квасова, увлекаясь представившеюся головоломною задачей.-- Конечно, мужчины ничего не понимают в этих делах, а уж тут не просто. Да и Калерия Ипполитовна тоже женщина гордая, не попустится, пожалуй. Это даже хоть до кого доведись".   Это обстоятельство входило в число хозяйственных соображений, когда Зинаида Тихоновна пускала Мостовых в свои номера.