Действительно, что может быть приятней, чем избавится от морщинистого недоразумения, ставшего сулином? Может, только если церкви поможет магистрат академии. Хотя магистрат удовлетворил бы любой результат. С благородным домом Миастус всё понятно: в наёмников и недавний поход они вложили много средств. Мотивация церкви тоже ясна: не рушить паритет трёх сил в академии, а избавится от морщинистого сулина, ведь ксат не должен быть частью Всеобщей Церкви.
Но с интересами магистрата всё неоднозначно.
Я первый ксат, кто стал учеником магической академии от начала церковного летоисчисления. На всех двух материках, за непостижимее десятки сотен лет, во всех возможных магических академиях — я первый морщинистый ученик. Магистрату выгодно избавится от такого недоразумения. Особенно, если вспомнить слова тёмного эльфа, что старый архимагистор может видеть истинную магическую природу вещей и живых существ. С другой стороны, магистрат сделал слишком много для моего выживания. И читая копию дневников давно умершего магоса Фласкара Агисароса — я примерно понимал, чего именно хотела академия.
Оставшиеся три раза, когда под конвоем двух матонов меня выводили из барака, пришлись на баню. Я мылся в одиночестве, подолгу наслаждаясь паром и горячей водой. Во второй раз недалеко от бани ошивался мой наставник. Густах сначала растерялся, своим живым пронзительным взглядом впившись мне в лицо, но потом резко кивнул и принялся жестикулировать. Сначала нутон показал руками квадрат, потом как листает страницы в книге, а после показал большой палец, намекая, что сам занялся восстановлением той книги. Четвёртым и последним жестом Густах поднял над головой кулак, подбадривая меня. Я кивнул наставнику в ответ, мысленно пообещав самому себе пересмотреть отношение к этому разумному.
Всё остальное время я проводил в комнатах, читая книги и изредка встречаясь с Улой. Девочка хоть и была приписана за мной как личный невольник, но ей запретили подолгу оставаться в комнатах. Но даже её короткие послания от брата многое прояснили. Во всём происходящем чувствовалась коварная ирония судьбы.
Работающие на складах невольники говорили, что академия будто готовилась принять кого-то важного: проверялись запасы продовольствия и в Настрайске закупалось недостающее, а ещё несколько передвижных прилавков, где готовили еду. Как брату Улы сказала одна из невольниц, Утара, прожившая в академии с младенчества — подобное происходит впервые с тех давних дней, когда началась война. Все разумные в академии застыли в предвкушении очередной забавы. И не абы где, а на стадионе. Где начался мой путь в академии и, как бы всё ни прошло, там он и закончится. В том или ином смысле. Но я по этому поводу ничего не чувствовал, вообще ничего.
Какая-то отрешённость, даже полное безразличие завладело моим сознанием. Что происходит в академии, кто приезжает, что будет потом — всё это мне казалось чем-то незначительным, ущербным и прогнившим. Тем, к чему не хочется прикасаться. Меня даже не волновали правила проведения дуэли, хотя должны были. Если их свести к простым объяснениям, то: драться могут только два равных друг другу мага; сражаются они до смерти одного из них; и всё нажитое в академии имущество проигравшего достаётся победителю.
Казалось бы, от последнего пункта должна была возбудиться жадная натура одного из моих внутренних хомяков, по имени мистер Счастливчик — но все три животинки от моей скверной жизни давно сдохли, а их могилки поросли бурьяном. И воскрешать хомяков этих я как-то даже не хотел. Возможно, это тоже следствие моей отрешённости. Я бы мог решить, что меня поразила душевная хандра, депрессия ударила в сердце — вот только у меня всё ещё были интересы. Один из них даже на двадцатый день в заточении вызвал многие вопросы.
Удобно устроившись в кресле после недавнего обеда — я вновь зашелестел страницами талмуда в весомую тысячу листов.
Помер магос Фласкара Агисароса девятьсот лет назад, был он ратоном и прожил чуть больше ста тридцати трёх лет. Вполне почтенный возраст для равнинного эльфа, если верить предисловию, где составитель этой книги давал короткую справку о магосе. Он был частью Тратийской магической академии на южном континенте. Это было первым, что меня заинтересовало, и обеспокоило.
В прошлом учебном налиме наставник обмолвился, что сейчас существует только пять магических академий: три на южном, и две на северном материке. Тратийской среди них нет. Я хочу знать, что с ней произошло. Не может же такая вещь, как магическая академия исчезнуть без следа, тем более настолько успешная. Если верить записям из дневников, то в академии числилось не меньше пяти сотен магов, одновременно работало сразу три кристалляриумных мастерских, а по двум континентам рыскали восемь магосов, с гордостью носивших на одеждах замысловатую эмблему из хвоста ящерицы, скрученного вокруг рукояти изогнутого кинжала, с которого капля падает в горлышко колбы с узором ромба на стенке. В те времена академия славилась лечебными зельями — ингредиенты для них она добывала из животных и растений, притом многие выращивала самостоятельно. И животных тоже. Широкие поля засеивались различными травами, в лесах, у ручьёв и у болот расчищалась земли под всё те же растения, а в самой академии было несколько зданий для выращивания насекомых, ящериц и прочих гадов. Лечебные зелья — вещь дорогая, нужная. Тратийская академия не могла исчезнуть просто так.
В записках Фласкара была и вторая особенность, привлёкшая моё внимание. Интересного и загадочного в ней было мало, но отвратного через край. В академию Фласкар поступил в возрасте двадцати четырёх лет по рабочему приглашению. По прошествии двадцати семи лет он стал частью академии как один из исследователей и садоводов целебных плотоядных растений. На этой должности Фласкар проработал сорок семь лет. В возрасте девяносто восьми лет ему предложили стать магессором. Примечательно, что сам Фласкар писал в одном из дневников, что практически сутки провёл в непрестанных молитвах и благодарностях Нурсагтону.
Дальше началась весёлая и вольготная жизнь магессора, с еженедельным походом в бордели, обедами в лучших ресторанах городов, самой качественной и изысканной одеждой, приглашением на банкеты к благородным особам, и даже один из правителей тогдашней эпохи предложил свой ремень Фласкару, когда у того порвалась бляшка на ремешке. В прошлую эпоху быть магессором было не только почётно и престижно, но и каждый из этих магов купался в роскоши — академия отсылала Фласкару деньги по первой же просьбе.
Звание магоса этот разумный получил за два года до смерти — вроде произошёл несчастный случай в одном из скверных мест, но точных данных нет. Но что я наверняка смог посчитать, так это что за тридцать три года бытности магессором Фласкар воспользовался одноразовыми девятьсот семнадцать раз. Или на каждый месяц по одному разумному, и два дополнительных одноразовых в тёплое время года.
Не мне осуждать Фласкара, особенно после добычи полёвок — но некоторые записи в дневниках вызывают оторопь. Я бы ещё мог понять исследования всяких рас, мол, вдруг тварь по-разному реагирует на дворфа, орка, человека или кого из эльфов. Но зачем сравнивать скорость реакции твари на человеческого мальчика пяти лет и старика из ратонов, двенадцатилетней остроухой девочки и прошедшей первую стадию преображения орчихи, покалеченного войной дворфа и больного какой-то проказой десятилетнего пацана? Какой смысл убивать шесть сотен разумных всех возрастов и рас, прежде чем станет понятна простая истина, что порождениям расовые различия по одному скверному месту? Мне это категорически непонятно, но сам Фласкар писал в одном из дневников, что относится к группе исследователей, предполагающих разные реакции у различных тварей. Группа эта, судя из записей, составляла большую часть от всех магессоров и магосов.
Наверно, именно поэтому Фласкар с фантазией больного изувера подходил к исследованиям. За свою жизнь он изучил две твари, а вот третью не успел. Но у меня есть подозрение, что он-то как раз успел её изучить, правда — лишь на секунду, обратившись в воздухе ошмётками кровавого конфетти.
