На прошлой полёвке я использовал раствор из бронзовой массы, приготовленный из обычных ингредиентов. Бронзовый раствор из качественных материалов и золотой я наносил сейчас примерно так же, как тёмный эльф в лаборатории изготовил серебряную нагревательную блямбу. Круговым движением по всей длине и ширине нанести по неразрывной линии, чтобы в центре широких сторон получился крест, а узкую часть просто покрыть раствором. Слегка густая жидкость цианового цвета моментально прикипала к заллае, высыхая в секунду. И начиналось то, что я давно хотел увидеть.

От земли и от пожухлой прошлогодней травы под стаявшим снегом, даже иногда от самого воздуха отходили белёсые ниточки, плавные и ровные, исчезая с лёгкой рябью пространства. От неподготовленных заллай, как и от подготовленных, как и от всего скверного — белёсые ниточки отходили изломанные и искривлённые, но исчезали с обычной рябью. Но около заллай с нанесённым раствором рябь всасывалась в циановые линии. На расстоянии в сантиметров тридцать от пластинок с бронзовым раствором, и сантиметров двадцать с золотым.

Никуда не пропал тускло мерцающий овал, охватывающий голову, живот и грудь трупа разбойника. Свечение волнами отходило в руки и ноги, белёсые ниточки отрывались от тела. Возможно, это свечение связано не только с магией, но и с лог-файлом. Ведь если я в своей истинной форме попробую кровь любого существа в первые сутки после его смерти, то узнаю о нём многое. Можно было бы и сейчас попробовать кровь Хашира или любого другого разбойника — но кто знает, какую заразу можно от них подцепить.

С позеленевшим бурдюком всё получилось грустно: я не смог засунуть меч в небольшое отверстие. Стенки не расширялись, они сами стали будто каменными. Я подумывал разбить бурдюк, но инстинкт самосохранения отговорил меня от такой глупости.

Через два часа началась оклазия. Бурдюк пропал. Собиравшиеся исчезнуть пластинки распадались на атомы и исчезали, даже обработанные кваралитским раствором. Но вокруг одной из них на секунды пространство задрожало мелкой рябью и резко втянулось в пластинку. Именно она осталась. На самой первой заллае я использовал бронзовый раствор с обычными ингредиентами, потратив на её получение литр раствора, новая — то же от бронзового, но с ингредиентами качественными. От золотого ничего не осталось, но было бы глупо рассчитывать на удачу.

Что до обычных пластин, то в прошлый раз их осталось четыре из ста, а в этот раз пять из сто пятидесяти. Думаю, мой шанс на пластинки равен один к двадцати пяти, когда у простых разумных один к пятидесяти, или даже к ста. Про влияние кваралитского раствора говорить пока рано, но и это я выясню.

Собрав все пластинки в рюкзак — я направился к стоянке, но ненадолго опять остановился у трупа разбойника. Я ничего не чувствовал, кроме неестественной усталости. Всё же, есть что-то полезное в моей ситуации. Для разумных существование ксата, с символами академии и церкви на паранае, сродни нетающей глыбе льда посреди пустыни.

Лошади на стоянке фыркали и ждали положенного им зерна и воды, кострище ждало дров и огня, телега срочно требовала разложить и собрать вещи, а пойманный бандит ужом извивался у дерева и что-то пытался мне сказать.

— Слушай, Дарик, не мычи! Давай ты не будешь меня отвлекать, а я тебя за это покормлю?

Разбойник в ответ забрыкался с утроенной силой. Я на всякий случай осмотрелся, но «Чувство магии» не находило ни мерцающих овалов, ни далёкого присутствия разумных.

— Ну и чего тебе? — с чпокающим звуком старый носок вырвался изо рта бандита.

— Госока гуската нара! Куатая нуарая, ангара фатр!

— А более сдержанные выражения ты знаешь, или только ругаться умеешь?

— Да пошёл ты, подстилка дракона!

— Ну, тогда я пойду, — силой вставив кляп обратно, я заторопился заняться вечерними делами.

Сперва я вернул в кошель большую золотую монету. Одежда рабов покупалась с расчётом на её потерю, но вот спальники можно продать, так что их я сложил в телегу. Оставались лошади. Я до этого только наблюдал, как их запрягали и распрягали, и как кормили и ухаживали. Но деваться некуда. Я не спеша подошёл к животинкам и погладил их шеи и гривы. Они обиженно фыркнули и своими большими носами обнюхали меня на предмет лакомств, а не найдя — фыркнули в два раза громче и показательно отвернулись, намекая, что без ужина наш разговор не состоится. Вскоре лошадки задорно хрумкали зерном и попивали воду, днём вытопленную Хаширом.

Уже через полчаса в кострище горел небольшой огонёк, облизывая сухие веточки. Рядом на двух палках весели мои ботинки, недалеко ожидал котелок с ужином, а поодаль лежали грязные шмотки, которые я хотел всенепременнейше сжечь. Мне становилось дурно от одной мысли, что придётся спать недалеко от этого рассадника блох.

Закончив вечерние дела и подготовив всё к ужину — я подошёл к Дарику. И вновь вытащил кляп из его рта.

— Давай без криков, я устал за последние дни.

— Чё, кончил Балагура? Так ему и надо. Нехай врываться в дома и баб резать, а не насиловать их. Чё, сука, уставился на меня, падла? Ты себя-то видел, ублюдок…

— За языком следи.

— За собой следи, выродок шлюхи!

Я закрыл бандиту рот ладонью и сжал руку. Вдох, выдох, ещё разок. Гнев отступил.

— Лучше тебе, и вправду, помолчать немного, — я впихнул кляп в пасть Дарику, попутно сломав тому один из передних зубов. Остроухий выкатил глаза и замычал со страшной силой.

И в тот самый момент, когда я только отошёл от бандита, собираясь приготовить ужин — со стороны дороги послышалось фырканье лошадей. За деревьями замаячили две звёздочки. Они быстро приближались. Вскоре одна превратилась в едва святящийся тусклый, но большой овал, а вторая в овал небольшой, но мерцающий ярко. На плаще всадника и куртке блекло-жёлтого цвета тёмно-фиолетовыми нитками было вышито дерево с густой кроной.

— Я солдат из личной гвардии графа Шалского, послан проверить стоянку. Что здесь происходит?

— Нападение разбойников, не так давно.

— Это выживший? — я кивнул. — Назовите себя.

— Лик’Тулкис, Кта’сат. Ученик-магессор Настрайской магической академии и сулин Всеобщей Церкви. Я здесь проездом, завтра возвращаюсь во Фраскиск.

— Граф пожелал остановиться на ночлег в одной из свободных стоянок. Прошу вас учитывать это.

Всадник развернулся и поскакал обратно к дороге. Спустя какое-то время на стоянку прискакали четверо всадников; потом въехала карета с закрытыми окнами в четвёрке лошадей, с двумя слугами на задней скамейке; потом ещё два всадника; четыре телеги с припасами и прочим, и ещё четыре всадника. Из каждой телеги вышло по солдату, тотчас же разбежавшихся по округе. Что на попонах, что на куртках и плащах, что на дверцах кареты и тентах телег — на всём был нанесён тёмно-фиолетовый символ дерева на бледно-жёлтом фоне.

Граф со свитой остановился через одну стоянку от моей. Сквозь деревья я с трудом различал, как солдаты быстро поставили несколько палаток. Одна из них больше остальных. Как только в неё внесли жаровню, а на улице принялись разводить костёр — один из слуг подбежал к карете. Сначала вышел молодо выглядящий ратон. В нём, как в зеркале, угадывался старый граф Мялис Шалский, особое сходство предавали густые чёрные волосы до плеч. Следом за ратоном вышла остроухая девушка в походных штанах и куртке с меховым воротником. Протянув графу руку, она позволила вести себя к большой палатке по слою грязи, взбитого беготнёй солдат.

Через полчаса ко мне пришёл один из ратонов, представившийся лейтенантом охранной службы. Он хотел узнать о нападении всё в подробностях. Я умолчал, что со мной было два раба, но в остальном рассказал всё как было.

— Трое там, один где-то там, — я показал в лес, в сторону трупов, и перевёл взгляд на Дарика. — Это выживший.

— Мы нашли трупы. Почему они без одежды?

— Пытался понять, кто и зачем на меня напал. Искал улики.

— Нашли что-нибудь?