Я тоже вспомнил про такие автоматы. В музее видел. Англичане их наштамповали поменьше, чем мы ППШ, но тоже изрядно.

И стоило нам сделать пару шагов назад, как вдруг с противоположной стороны поляны раздался жуткий треск, после чего кто-то очень гулко и низко зарычал, да так, что у меня мурашки по спине пробежали. А судя по тому, как замерли все участники отряда, думаю, не у меня одного.

В следующий момент на поляну выпрыгнула огромная гориллоподобная тварь. И, что удивительно, я подивился тому, как точно описал это существо поручик Недудко. А это был никто иной, как та самая тварь, что раскидала поляков в прошлом лагере. По крайней мере, в такие совпадения я не поверю.

Первым погиб караульный. Кажется, монстр просто махнул лапой, а человек улетел куда-то с разбитой головой.

Тварь взревела, а затем, выпустив из лап длиннющие когти, прыгнула на первую палатку и принялась топтать ту и драть когтями. Из палатки сначала послышались беспокойные крики, которые сменились хрипами и стонами.

Брызнула кровь, а тварь продолжала скакать на палатке, будто на батуте, и потрошила всё содержимое когтями.

К тому времени поляки с громкими вскриками «Курва!» довольно быстро пришли в себя и, поднявшись на ноги, принялись стрелять по твари.

Я внутренне испугался, что они ведь шальными пулями могут и нас задеть, но члены отряда уже распластались на земле, прикрывая головы.

Вострецов бросился ко мне, попытавшись прижать меня к земле, но я ему не дал. Всё-таки у меня неуязвимость, а действие, развернувшееся на поляне, меня завораживало и оторваться я от него отчего-то не мог. А если даже в меня угодит шальная пуля, то неуязвимость меня убережёт.

Тварь же, будто не замечая выстрелов, очень быстро разделалась со всеми живыми в палатке, по крайней мере оттуда больше не доносилось никаких звуков, и бросилась в гущу матерящихся по-польски врагов. Ей хватило двух взмахов здоровенными лапами с жуткими когтями, чтобы семеро солдат разлетелось в разные стороны поломанными и посечёнными куклами. Причём было ясно, что те уже не жильцы, по крайней мере, с такими ранами не живут.

Кто-то из наших клацнул затвором.

— Не стрелять! — прошипел сквозь зубы поручик. — Не выдавать себя!

Тварь же принялась резвиться вовсю, уничтожая налево и направо солдат, которые в свою очередь тоже не отличались пацифизмом и высаживали очередь за очередью в монстра.

— Ваше величество, — потянул меня за куртку Вострецов, — уходить надо срочно!

Я же не шелохнулся. Отчего-то чувство внутреннее возникло, что нельзя сейчас уходить.

Вострецов же не успокаивался, пытаясь тянуть меня назад. Мимо просвистело несколько пуль. И, если честно, я понимал поручика, но что-то меня останавливало. Будто какое-то шестое чувство подсказывало, что нельзя сейчас уходить. Сейчас должно что-то произойти, и это что-то очень важное. Если я это не увижу, то потеряю всё.

Тем временем тварь разделалась с большей частью отряда и сейчас набросилась на последнюю группку людей, которые на самом деле уже и не думали о бое, они помышляли о побеге и спасении. Вот только понимали, что шансов уйти у них нет, как, собственно, и выжить. И те решили продать свою жизнь подороже. Хотя что значит подороже? Просто выпустив как можно больше пуль. По крайней мере, несмотря на то, как метко стреляли бойцы, толку от этого не было никакого. Твари они причинить никакого вреда так и не смогли.

Наконец, битва была закончена.

Тварь огляделась по сторонам, тяжело дыша. И на каком-то моменте у меня перехватило дыхание. Я очень надеялся, что она не заметит меня в зарослях и не учует.

Она потянула носом воздух, затем запрокинула голову к небу и заунывно, жутко взвыла. В следующий момент её силуэт стал плыть, уменьшаться. Тварь встала на колени. Шерсть её тоже стала пропадать, а скорее будто втягиваться в тело. А уже через минуту на поляне вместо твари под светом луны на коленях стояла девушка. Она застыла на миг, запрокинув голову, а затем завалилась на бок.

Я вдруг понял, что она совершенно голая. А земля-то холодная. Отчего-то я первым делом подумал о том, что она может простудиться, напрочь забыв о том, что она не просто девушка, а жуткая тварь, которая только что убила огромный отряд вооружённых людей.

— Ваше величество, — продолжал теребить меня Вострецов. Он так и не перестал пытаться утащить меня, да только куда ему против моей силы. Так у него ничего и не получилось.

Тем временем, наш командир уже паниковал. А я, ещё больше распаляя его панику, не то, что не поддался, а ещё и двинулся вперёд, прямо на поляну.

Кажется, у Вострецова началась истерика. Понимаю, что в данном случае он был прав, но и у меня имелась своя правда.

— Подождите, — рявкнул я. — Сидите на месте, я сейчас подойду, — заявил я и, выпрямившись, осторожно направился к поляне.

Я огляделся по сторонам. Картина вокруг и вправду была удручающая. И в свете луны она выглядела ещё более жутко, чем если бы это был день. Вокруг валялись разорванные на части люди. И что-то мне подсказывало, что среди них не осталось ни одного живого. Тварь убивала всех наверняка. Да уж, их участи не позавидуешь.

Я осторожно подошёл к девушке, хоть страшно было до жути. Вдруг она сейчас снова превратится в тварь и накинется на меня. Но у меня хотя бы была неуязвимость, а ещё и сверхсила.

Главное, чтобы команда Вострецова сюда не полезла. Им-то точно не выжить. Хотя удивительно, почему этот Вострецов так и не почувствовал никакой опасности?

К слову, кроме огромной силы и неуязвимости у меня был ещё один аргумент. У меня никак из головы не выходил тот недавний случай, когда я силой своего телекинеза загнул ствол от танка и тем самым его разрушил. А ведь ствол от танка металлический, причём сталь там довольно толстая. И уж каким бы страшным монстр ни был, думаю, его позвоночник куда более хрупок, чем танковое орудие. И уж даже если эта тварь на меня кинется, я-то ей шею свернуть смогу. И для этого мне даже к ней подходить не придётся.

Хотя, о чём это я? Пока рассуждал, я уже почти к ней подошёл и встал прямо над девушкой.

А та лежала без движения и смотрела прямо наверх. Мне казалось, что она сознание потеряла. Но нет. Она лежала обессиленная, тяжело дыша, смотрела куда-то в небо.

Она вдруг заметила меня и скосила взгляд в мою сторону, при этом её глаза испуганно расширились. Она охнула, попыталась прикрыть голую грудь руками, но руки явно её не слушались и попросту опали.

Её нижняя губа задрожала, а глаза вдруг наполнились слезами. Она ещё раз меня оглядела, а затем вдруг произнесла на чистом русском:

— Помогите! Пожалуйста, спасите меня!

И так это жалостно прозвучало, что у меня аж сердце упало.

В следующий миг девушка потеряла сознание.

— Ваше императорское величество, — наконец догнал меня Вострецов.

Он шипел, как рассерженный кот, и было видно, что страшно ему до потери пульса. Причём, я-то понимал, он боялся далеко не поляков, которые, впрочем, уже давно затихли и не представляли никакой опасности. Боялся он того самого монстра, которого увидел лишь краем глаза. Да и понятно его опасение, в нём ведь был не только страх за свою жизнь, но и страх за мою жизнь и за свою честь, если он вдруг потеряет безрассудного императора.

Но бояться здесь уже некого. И Вострецов это пока что не понял, хоть и продолжал шипеть рассерженно, но при этом, как ни странно, соблюдая почтительность и уважение. Хотя, расскажи мне о том, что кого-то можно окликать рассерженно, но при этом сохраняя почтительность, я бы ни в жизнь не поверил, если бы сам своими ушами не услышал это. От этого мне захотелось только рассмеяться.

Вострецов тем временем оглядывался, поводя по сторонам своим оружием, оглядывая растерзанные тела поляков, будто ожидая, что сейчас они поднимутся и начнут в нас стрелять. При этом глаза его стреляли по сторонам, видимо выискивая ту самую тварь.