Времени ответить ей у меня нет.

Тошнотворный голос заставляет меня снова обернуться.

— Ты её трахаешь? — Джеймс Андерсон смотрит на меня красными, водянистыми глазами наркомана. — Маленькая калека, я имею в виду. Я не раз видел, как она заходила в здание, где ты живёшь, и…

Намерение сохранять нейтралитет исчезает, как пар. Моя реакция мгновенна, импульсивна и порывиста. Я бью его с такой силой, что он шатается и падает на пол. Из носа и рта у него течёт кровь. Надеюсь, я выбил ему несколько зубов.

Я приближаюсь к нему и говорю со зловещим спокойствием.

— Будь осторожен в своих словах и поступках, придурок. Или в следующий раз я сделаю тебе очень больно.

Я оставляю его на полу, скорченного и истекающего кровью. Не все заметили эту сцену, слишком много хаоса вокруг, да и не совсем это была драка, так как Джеймс тут же упал как подкошенный. Свидетели нашей перепалки отреагировали с безмятежным спокойствием тех, кто — либо не хочет вмешиваться, либо привык наблюдать за оживлённым обменом мнениями.

Я в ярости, хотя по моему виду этого не скажешь. Не видно, что я хотел его убить. Незаметно и то, как я расстроен.

Какого чёрта я так защищаю Джейн? Почему меня тревожит до такой степени, что всё моё спокойствие начинает расшатываться?

Я должен перестать думать и действовать так, будто она моя ответственность. Я должен перестать думать и вести себя так, словно она мне небезразлична, кроме как по работе.

Проклятье, мне нужно прекратить.

Поэтому, когда прежняя молодая женщина, ничуть не напуганная происходящим (более того, даже более возбуждённая), повторяет своё приглашение пойти к ней домой, я не колеблюсь.

И соглашаюсь.

Лучше трахнуть незнакомку, чем идти домой и рисковать трахнуть Лилиан.

Но, прежде всего, лучше трахнуть незнакомку, чем постоянно представлять, как трахаю Джейн.

Джейн

— Ты хочешь о чём-то поговорить со мной, дитя моё? — спросил Натан.

Я качаю головой, надевая пиджак единственного костюма, который у меня есть. Тот самый, который был на мне, когда я впервые разговаривала с Ароном.

Арон.

«Перестань думать о нём.

Перестань, перестань, перестань».

— С чего ты взял? — отвечаю я, глядя на себя в зеркало. Племянница миссис Кармен подарила мне тональную основу и научила её растушёвывать, чтобы не выглядеть так, будто я ношу маску из папье-маше. Шрам стал гораздо менее заметен; меня это радует и огорчает одновременно. Это я и не я. Смогу ли привыкнуть к этой новой версии Джейн, приспособлюсь к тому, что время от времени буду нравиться себе и стану собой снова только ночью, как Золушка, вдали от праздника. В любом случае нет риска, что меня кто-то увидит. В моей истории нет принца, который будет искать меня с туфелькой.

— Может с того, что я видел, как Арон Ричмонд выходил из твоего дома ночью в прошлую субботу? — произносит он в форме вопроса, но это, несомненно, утверждение. Утверждение, сопровождаемое нахальной улыбкой.

Я краснею, но, к счастью, тональный крем маскирует достаточно, чтобы всё скрыть.

— Не о чем говорить, — комментирую я, пожимая плечами.

— Не о чем говорить? — смеётся он. — Нет, милое дитя, сейчас ты сядешь, соберёшься с мыслями и всё мне расскажешь! Не деликатные подробности, конечно, но хотелось бы знать всё остальное. Я должен знать, радоваться мне или тревожиться.

— Нет пикантных деталей! И нет причин для радости, как нет причин для тревоги. Мы просто смотрели вместе телевизор, ели попкорн, а потом он ушёл.

— По-моему, он не из любителей попкорна! — воскликнул Натан, почти возмущённо. — И он также не кажется мне парнем, который согласится провести вечер без пикантных деталей с девушкой, которая ему не нравится.

— Значит, ты делаешь вывод, что я ему нравлюсь? — На этот раз моя очередь смеяться, даже если в моём смехе слышна нотка горечи. — Нет, Натан, всё не так. Ему просто нужна было… перевести дух.

— Перевести дух от чего?

— Ни от чего, абсолютно ни от чего. Я полагаю… что он влюблён в женщину… в замужнюю женщину. У них очень сложная история, и иногда он кажется переполненным беспокойством. Они знают друг друга с детства, потом она вышла замуж за другого, но Арон… он никогда её не забывал.

Я не рассказываю Натану, как я пришла к таким выводам. Не рассказываю ему, что уже начала делать выводы на благотворительном вечере, но убедилась в этом, когда в последний раз была у Арона в квартире и прибиралась.

Окей, я немного покопалась.

Я была не в меру любопытна и бестактна.

Когда я снова складывала книги на журнальном столике перед диваном, то увидела, как со страниц «Правил секса» Брета Истона Эллиса, выпали фотографии. Я всё поняла. На снимках, сделанных фотоаппаратом Polaroid, были они вдвоём. Совсем юные. Они, несомненно, любили друг друга, хотя подозреваю, в основном он любил её.

Боже, как они были молоды и как прекрасны. Арон выглядел менее мускулистым и носил короткие волосы, но даже тогда его самоуверенность окутывала его юность тёмным, бунтарским сиянием. Лилиан выглядела как принцесса: почти такого же роста, как и он, фарфоровая кожа, безупречный макияж, шелковистые волосы, и ничего лишнего.

— Дитя, я бы не беспокоился, никто не любит разогретый суп, — заявляет Натан.

— Это не разогретый суп, а большая любовь, которая возвращается, — поправляю Натана. — Но даже будь это не так, я всё равно ничего не значу. Я же говорила, — я просто странная девушка, которая своими причудами отвлекает его от более важных вещей. Но мысли у него всегда сосредоточены на этой женщине. Из-за неё он напился, из-за неё заболел и пытается от чего-то сбежать, но не может.

— Надеюсь, у него получится. Убежать, я имею в виду. Когда ты убегаешь от чего-то, это значит, что есть опасность.

Я снова пожимаю плечами, глядя на себя в зеркало, досадуя на свою ужасную худобу по сравнению с чувственной сладострастностью Лилиан Пэрриш. Я чувствую себя глупо, испытывая эту ревность, немотивированную по двум причинам: сравнение с Лилиан выставляет меня не только как неудачницу, но и как униженную, и даже если бы не было Лилиан, Арон считал бы меня не более чем бедной девушкой, которую нужно защищать, чтобы заглушить свою совесть.

— Я просто надеюсь, что с ним всё в порядке и он счастлив. Арон неплохой человек, Натан. Думаю, он на самом деле хочет мне помочь, даже если это просто из жалости. Так что не могу сказать тебе ничего особенного. За исключением того, что сегодня утром я разговариваю с помощником прокурора.

— Арон за тобой заедет?

— Нет, конечно, нет! Поеду на метро. Надеюсь… что оно того стоит. Иногда… мне кажется, что кто-то следит за мной, шпионит. Может, это просто галлюцинация, но…

Меня передёргивает. Не знаю, возможно, это результат страха и травмы, но у меня постоянное ощущение, что моя тень на дороге — принадлежит не только мне.

— Боишься, что это тот негодяй?

— Да. Натан, он не нормальный. Он вбил себе в голову, что должен причинить мне боль, и… рано или поздно ему это удастся, если я его не остановлю. К сожалению, я боюсь, что фактов, которые собираюсь сообщить помощнику прокурора, будет недостаточно. У меня нет свидетелей, я не пошла сразу заявлять на него, он даже не причинил мне физического вреда, у меня нет документа из травмпункта, подтверждающего нападение. У меня вообще ничего нет.

— У тебя есть твоё слово. И его плохая репутация.

— Сомневаюсь, что этого достаточно.

Тем более что у меня репутация тоже плохая. Не думаю, что судья, у которого есть голова на плечах, поверит девушке с историей насилия в прошлом. Дело, основанное на столь шатких предпосылках, никогда не дойдёт до суда. Я уже знаю, Джеймс Андерсон не проведёт в тюрьме ни одного дня. Я уже знаю, что мои обвинения будут для него в лучшем случае лёгкой щекоткой. Но я хочу попробовать. Хочу иметь возможность сказать себе, что я сделала всё, что могла. Больше не собираюсь прятаться за своим прошлым, внутри своих воспоминаний, за страхом, что кто-то другой всё узнает.