Я ожидал оскорблённой реакции, но моя жесткость была встречена крещендо рыданий. Лилиан смотрит на меня со слезами на глазах. Она рыдает. Либо она великая актриса, либо на самом деле в отчаянии.

Несколько мгновений я ошеломлённо наблюдаю за ней.

Лилиан и правда выглядит очень печальной, её слёзы кажутся искренними. Несомненно, она могла стать экспертом и в этом, могла отточить своё искусство и научиться играть разные роли — хорошей жены, филантропа, утончённой примадонны и раскаявшейся стервы.

— Прекрати, Лилиан, — говорю ей. — Я не куплюсь на твои уловки.

— Мне очень жаль, Арон, — бормочет она, всё ещё всхлипывая. — Я не специально забеременела от Эмери. Это просто случилось. У меня не было другого выбора, кроме как выйти за него замуж. Ты бы хотел, чтобы у меня в животе был ребёнок от другого мужчины?

— Нет, — отвечаю я с абсолютной уверенностью.

— Видишь? Я выбрала его в силу обстоятельств. За эти годы я не испытывала недостатка в комфорте, и я люблю своего сына. Но Эмери… Я никогда не любила его. Я не говорю, что он плохой парень, как его брат, но… он непростой мужчина. Он всегда много требовал от меня, словно купил меня. Он требовательный человек, во многих смыслах. Я часто плакала, втайне сожалея о тебе. К сожалению, Эмери всегда очень старался казаться безупречным на публике и даже думать о том, чтобы уйти от него, было невозможно. Это помешало бы мне видеть Люка, моего сына. Однако сейчас кое-что изменилось. И я могу вернуть себе свободу, не опасаясь его мести.

— Я не знаю, что изменилось, Лилиан, и не хочу знать. Но на твоём месте я бы не стал обольщаться. Если кровь не вода, то месть всегда будет для него на первом месте. Ты можешь думать, что он у тебя в кулаке, но он всё равно тебя обманет.

— Не в этот раз, — заявляет она так же уверенно. — На этот раз у меня есть доказательства… — Она делает паузу, как бы сожалея о том, что сказала слишком много. Я понимаю, что Лилиан намекает на измену, возможно, уже энную, со стороны Эмери. И я чувствую, что измена — это ещё не всё. За этим должно быть что-то большее, чем муж, трахающий свою секретаршу. Что-то, способное заставить Лилиан поверить, что она держит верх и может получить то, что хочет, без возмездия. — Но я не об этом хотела с тобой поговорить, — продолжает она, придвигаясь ближе. — Я просто хотела извиниться и… спросить тебя, если мы… Если бы я попыталась поцеловать тебя, что бы ты сделал?

Она смотрит на меня, задрав голову. Щёки влажные, фарфоровая кожа гладкая, без каких-либо изъянов. Я могу это сделать. Могу поцеловать её. Я даже хочу.

Равнодушие — это даже не самая последняя из тех эмоций, которые я испытываю. Лилиан влияет на меня, беспокоит, заставляет вспомнить. Возвращает неуверенность, похороненную под слоями панциря. Я мог бы и хотел. Но за четырнадцать лет я натренировался прятать всё за панцирем, и единственное действие, которое разрешает разум, — это гневное отворачивание в сочетании с торжественным «пошла на х*й» и ложью, размером в три океана.

— Я встречаюсь с женщиной, — вру я с невозмутимостью человека, привыкшего обманывать без тиков.

Лилиан недоверчиво расширяет глаза. Кажется, она размышляет над этим вопросом. Затем пожимает плечами.

— Это не имеет значения, — заявляет она. — Ни одна из них никогда не имеет значения. Я следила за твоими историями, часто видела тебя с красивыми женщинами, но я всегда знала, что всё закончится.

— Она имеет, — поправляю я и спрашиваю себя, смогу ли я, играя в техасский холдем, облапошить даже чемпиона мира, с таким покерным лицом, как у меня. — И ещё какое.

— Ты с кем-то, кого… любишь? — спрашивает она всё более озадаченно.

— Уходи, Лилиан.

— Ты влюблён? — настаивает она.

— Это не касается тебя в любом случае.

— Нет, меня касается, потому что я более чем решительно настроена вернуть тебя. Арон, ты нужен мне. И я не намерена проигрывать одной из твоих интрижек на одну ночь. Я хочу тебя, и я верну тебя. И ты тоже хочешь меня. Твоя гордость велит тебе заставить меня немного пострадать, и я это принимаю. Это цена, которую я могу заплатить. Я заслужила, чтобы заплатить. Но после этого ты снова будешь моим. Никто не сможет отнять тебя у меня.

— Я тоже так думал, — мой немедленный ответ такой лаконичный, что кажется почти правдой. — Но ей это по силам. Бля, как верно, она сможет.

Лилиан корчит гримасу, которая делает её кислой и менее красивой. Она отшатывается, качает головой, и если бы у неё в руках была шлифовальная машинка, она бы непременно швырнула ту в меня.

— Я в это не верю, — продолжает она. — Я ухожу. Позволяю тебе снова заставить меня страдать, но я не верю ни единому слову. Ты любишь меня и будешь любить всегда.

— Я давно разлюбил тебя, и вполне возможно, никогда не любил.

— Посмотрим, — её последнее слово.

Лилиан уходит, нарочито медленно и чувственно, показывая мне свою мягкую попку, обтянутую узкими джинсами; бёдра покачиваются, как у дивы, волосы лежат золотой волной на розовом фоне шали.

Она уходит, а я остаюсь стоять, размышляя о своих чувствах, и особенно о том, почему между одной чушью и другой из множества тех, что я ей сейчас всучил, внезапно, как безумная шутка техника монтажа, вставляющего кадр, не относящийся к сцене фильма, в моей голове появилась Джейн, в короткой, но ослепительной вспышке, от которой стало больно глазам.

Джейн

Я вызываю у него жалость. Теперь, когда Арон знает мою историю, я больше не уродливая маленькая девчонка, к которой приставал полусумасшедший — возможно, даже полуслепой — а уродливая маленькая девчонка с трагическим прошлым из мыльной оперы, и только каменное сердце не найдёт его слезливым. Конечно, то, что испытывает жалость, а не ужас — это уже что-то. Короче говоря, Арон не считает меня монстром, потенциальной душевнобольной матери-шизофренички, бывшим ребёнком убийцей, с которой нужно быть начеку. Он принял меня в свой дом и почти наверняка не спал с заряженным пистолетом под подушкой, на случай, если у меня возникнет искушение воткнуть ножницы и ему в живот.

Арон оправдал меня. Не могу не быть благодарной ему за это. Он поверил в меня больше, чем я сама.

И Арон нашёл мне работу.

Его мать — очень добрая женщина. Она решила, что ей нужен ещё один помощник, и наняла меня. Сомневаюсь, что это правда, но мне так нравится в этой галерее, иметь возможность сотрудничать за кулисами выставки, что я не собираюсь ей противоречить.

Конечно, та картина меня напугала.

Как только увидела полотно, моё сердце остановилось. Оно на самом деле остановилось, я не преувеличиваю. На мгновение мне показалось, что герои картины, прорвав ткань и вымысел, шагнут на пол комнаты и окружат меня. На мгновение я испугалась, что из полумрака появится мама с горячим утюгом в руках.

Не думаю, что Арон подстроил нарочно. Но всё равно очень больно. Поэтому я избегаю проходить мимо этой картины, а если прохожу, закрываю глаза. Не хочу видеть себя, такую обнажённую, такую худую и такую одинокую.

Дит, так попросила меня называть его мама, дала мне несколько заданий, в общем-то, совершенно бесполезных. В том смысле, что их могла бы выполнить её настоящая секретарша, Дженна, исполнительная девушка в очках и с кожей цвета чёрного дерева, которую, конечно же, сын не навязывал Дит из жалости.

Она сказала, что у меня красивый почерк, и поручила мне написать адреса на приглашениях. Узнав, что у меня есть опыт работы с кейтерингом, Дит дала мне телефон кейтеринговой компании, чтобы я согласовала меню фуршета. Наконец, даже если нет ни одной веской причины, она всегда спрашивает моего совета по тому или иному поводу.

Как смотрятся вместе картины. Свет. Запахи. В каждом зале галереи будут распространяться ароматы, соответствующие возможным эмоциям от различных групп картин.

Прошло несколько дней без новостей об Ароне, в течение которых я не переставая думала о нём, как Дит решила спросить меня — что, по моему мнению, является грустным ароматом. Нужна подходящая эссенция, чтобы распылить её в том месте, где находится картина, которой я боюсь.