— Сначала зайдите в квартиру. И не делайте такой шокированный вид. Если вы зашли так далеко, вы должны мне доверять, верно?

— Д-да.

— Продолжайте доверять. Я волк, который не кусает тех, кто не хочет быть укушенным. Проходите в дом. Нам нужно поговорить обо всём этом.

— Я не знаю…

— Я ваш адвокат, и уверяю вас, что хотя в своей жизни я натворил много дерьма, в профессиональном плане мне не может быть вынесено нареканий. — Ужасно смущаясь, я киваю и подхожу к двери. Арон отходит в сторону, чтобы пропустить меня. — Это мой дом, Джейн, а не ловушка. Если вы не прекратите сравнивать меня с Джеймсом Андерсоном, я могу подать на вас в суд за оскорбление.

— Я никогда не думала о таком!

— Вы подумали. Вы сравнивали меня со всеми самыми ужасными людьми, которых встречали в своей жизни. Я знаю. Это неважно. Просто отбросьте паранойю и входите.

— Я… Я промокла. Идёт дождь и… Я вижу, у вас красивые ковры, не хочу их испортить.

— Я тоже везде набрызгал. Когда позвонил швейцар, я был в душе.

Больше не протестую и быстро прохожу мимо него. Не хочу, чтобы Арон заметил румянец на моих щеках. Я представила, как он выходит из душа — ничего, кроме кожи, покрытой морем капель, похожих на бисер, — и не хотелось бы, чтобы мой адвокат понял, что я фантазирую о нём голом.

Квартира Арона даёт хорошее представление о нём. Это великолепное открытое пространство, полное окон с видом на Центральный парк, с тёмными паркетными полами, мебелью с угловатыми линиями, стилизованными скульптурами, абстрактными картинами, железными люстрами, явно ручной работы художника по металлу, и роскошными коврами разных оттенков серого. За окнами видны очертания террасы, опоясывающей всю квартиру. Всё просто, с роскошной и импозантной простотой, которая лишает дара речи.

Я останавливаюсь, и на этот раз очередь Арона пройти мимо меня и подойти к чёрному кожаному угловому дивану. Арон снова проводит рукой по влажным волосам и тщательнее застёгивает рубашку.

— Вы не присядете? — Я качаю головой. Прекрасно понимаю, что выгляжу как ребёнок-идиот, но я определённо не могу внезапно (и, вероятно, даже не за двадцать лет), превратиться в самоуверенную соблазнительницу. Всё во мне колеблется, всё во мне боится совершить ошибку. — Вы намерены стоять там? Боитесь испортить диван? — настаивает он. — Тогда сделаем так, — он снова проходит мимо меня и берёт меня за руку.

«Он взял меня за руку?»

Я опускаю взгляд на его пальцы, сжимающие мою ладонь, смотрю на них словно на галлюцинацию, пока в животе гнездятся бабочки, пульсируя, как незаживающие раны; они начинают смертельную атаку на мои лёгкие. На мгновение, мне кажется, что я не могу дышать. Арон ведёт меня в отдельную комнату. Это огромная ванная комната, облицованная мраморными плитами медового цвета со стеклянной душевой кабиной (в которой могла бы уместиться целая армия великанов), раковинами из обсидиана, шестиугольными зеркалами без рам, шкафом из чёрного стекла и огромной круглой ванной, вмонтированной в пол. Всё в этом доме выглядит так, словно готово быть запечатлено чванливым фотографом для ARCHITECTURAL DIGEST. Я всегда считала, что квартиры в этом журнале ненастоящие, искусно созданные, как декорации к фильму, в которых не может жить ни один реальный человек. Но эта квартира абсолютно настоящая, и Арон живёт в ней, без сомнения. В беспорядке лежат полотенца с его монограммой, рядом с раковиной стоит бритвенный станок, а в воздухе витает аромат геля для душа, тот самый, что исходит от него.

Какого чёрта он привёл меня сюда?

— Снимайте одежду.

— Что?

— Это не непристойное предложение, Джейн. Я просто не хочу, чтобы вы умерли от пневмонии. Вон там фен, есть чистые полотенца. Разденьтесь, высушитесь, завернитесь в одно и подайте мне вашу одежду. Я отдам в прачечную, чтобы…

— Это не… Неважно! — поспешно перебиваю я. — Всё в порядке, я останусь так. У меня не такое уж плохое здоровье, — вру я.

— Мы оба знаем, что это ложь. Перестаньте вести себя глупо. Я ни в коем случае не желаю причинить вам зла. Прошу, поверьте мне.

— Дело не в этом. Я вам верю. Только такой ненормальный, как Джеймс Андерсон, может иметь на меня дурные планы. Но вы не сумасшедший. Вы рациональны и, по-своему, хороший. Вам не нужно обижать слабую девушку ради развлечения. Конечно, я не боюсь, что вы что-нибудь со мной сделаете. Но я… мне всё равно неловко, так что не настаивайте. Если нужно, я высушу волосы, но больше ничего не буду делать.

— Как хотите, — соглашается он, и я остаюсь одна.

Я включаю фен и поспешно сушу волосы. На уровне шрама оставляю влажный локон, а затем выхожу из ванной.

Оглядываюсь вокруг, но Арона нигде не вижу. Затем меня зовёт его голос с расстояния, которое кажется околоземным.

— Я здесь, присоединяйтесь ко мне, — говорит он. Я пересекаю что-то вроде тысячи метров пространства, помноженного на бесконечный периметр высоких стеклянных окон без занавесок, пока не попадаю в огромную кухню из чёрного камня и стали. Арон возится с чайником. — Хотите чаю? — спрашивает он. И затем, не дожидаясь моего ответа: — Я не определился между чаем и коньяком, но у меня сложилось впечатление, что вы не пьёте алкоголь.

— Я не могу его пить, — говорю я и слишком поздно понимаю, что фраза прозвучит для него двусмысленно.

— Не можете или не хотите?

— Чай подойдёт замечательно, спасибо.

— Молоко или сахар?

— Ничего. Мне нравится как есть. Просто чай.

Несколько мгновений мы молчим, пока Арон наливает напиток в сверкающую чёрную чашку и ставит на овальный остров в центре кухни. Я подхожу и беру чашку обеими руками. Они слегка дрожат. Несколько капель капают на сталь. Я делаю пару глотков, и действительно, горячий напиток меня взбадривает.

— Сейчас мы идём туда? — спрашивает Арон, хотя это больше похоже на утверждение, к которому он добавил вопросительный знак просто ради гостеприимства. — Вы должны рассказать мне немного. Ведь вы понимаете, я не могу быть вашим адвокатом, не зная всего того, что вы не хотите, чтобы я знал. Мне нужна правда. Я обещаю вам, ничто из того, что вы расскажете, не покинет этот дом, если это не будет иметь отношения к причинам судебного обвинения. Но мне всё равно нужно знать, и не из мелочного любопытства. Будьте уверены, Андерсоны всё узнают, и вам нужно иметь наготове план Б, когда они коварно нападут.

Сглатываю и думаю, а может успею ещё уйти, отказаться от всего и отрицать до смерти, что у меня есть секреты. Затем я вспоминаю Джеймса Андерсона, его безумную жестокость, зло, которое он причинит мне, если не остановлю его, зло, которое он причинит многим другим девушкам, и решаю пересечь пылающий океан моих воспоминаний. Это заставит меня страдать, это убьёт меня ещё немного. Но, в конце концов, я уже почти мертва.

И я киваю, с ужасным чувством, что вот-вот расплачусь. Я не буду, это всего лишь момент слабости. Это всего лишь искушение, но я не поддамся. Я никогда не сдаюсь.

Я расскажу ему всё, даже если мне будет казаться, что кто-то вырывает у меня язык, сердце, клочки серого вещества и то немногое, что осталось у меня от жизни. Пусть Арон скажет мне потом, даёт ли такое бремя мне право желать осудить или убить кого-то другого, или, скорее, мне не следует убить себя, раз и навсегда.

***

— Это что-то связанное с вашей юностью, Джейн? — подбадривает меня твёрдым, но необычайно мягким голосом Арон.

— Это касается всей моей жизни, — бормочу под нос.

— У вас был отец или отчим, который… издевался над вами? — спрашивает он, надеясь (я уверена), помочь мне. По-своему Арон на самом деле хороший. Он старается говорить за меня, чтобы я отвечала только «да». Жаль, что предположение далеко от истины; даже самое живое воображение не может представить, что из себя представляет моя история.

— Нет. Я никогда не знала своего отца. Он умер, когда я была совсем маленькой, и я ничего о нём не помню. А моя мать не была… она была не из тех женщин, которые приводят мужчин в дом. Она была… очень религиозной. Фанатичной. У неё был только один партнёр, и других она никогда не искала. Ни один мужчина никогда не издевался надо мной.