— Спасибо, фройляйн, — нетерпеливо сказал Томас, — очень вкусно. Нельзя ли добавки?

Я встала к плите, но Николас остановил меня.

— Фройляйн не будет больше готовить. На столе есть хлеб, колбаса, сыр, масло, сделайте бутерброд, — посоветовал он.

— Барон фон Краузе никогда не стряпал! — напыжился Томас.

— Тогда сидите голодным! — пожал плечами Николас, спокойно сооружая себе сэндвич.

Пришлось и Томасу слепить кривой бутерброд, подсматривая за хозяином.

— Спасибо, Машенька! — тепло улыбнулся Николас, согрев мне сердце. — Я пойду работать, и вы займитесь чем-нибудь.

Мне хотелось на воздух, и я спросила:

— Можно мы пойдем погулять?

— Хорошая идея! Лес тихий, хищников, кроме Рваного Уха, нет.

— А он сидел на ветке возле моего окна! — вспомнила я.

— Тебя навещал, — засмеялся Николас, — кот всегда гостей навещает. А если гость ему понравится, Ухо обязательно принесет ему задушенную мышь. Так что, если увидишь серую дохлую мышку, не пугайся. Это твой подарок.

Он встал и начал собирать со стола. Томас, перестав жевать бутерброд, выпучил глаза, открыл рот, но ничего не сказал, побоялся.

— Пойдемте, барон, я дам вам куртку и сапоги.

Глава 23. Снеговики, музыка и праздничный обед

Николас выдал Томасу красную мембранную куртку, угги, я застегнула ему молнию, поправила шапку, и мы отправились гулять. Возле двери на снегу валялась дохлая мышь, значит, Рваное Ухо меня одобрил.

Мы долго бегали по лесу, играли в снежки, стряхивали с елок белое покрывало, собирали шишки. Я слепила маленького снеговика, а Томасу так понравилось, что он скатал пять снежных человечков и щедро разукрасил их хвойными ветками. Снеговики стали похожи на невиданных павлинов. Мы резвились как дети, позабыв о времени. Иногда я поднимала голову и видела в окне силуэт Николаса, который махал нам рукой и исчезал. Я ощущала кратковременные уколы совести — мы гуляем, а он работает, но воздух и простор пьянили, и я продолжала бегать и смеяться.

Наконец мы устали и вернулись в дом, замерзшие и голодные.

— Фройляйн! — спросил Томас. — А когда подадут обед?

— Обед подадут, когда я его приготовлю! — засмеялась я.

Томас скорчил обиженную мордочку, и я вдруг остро почувствовала, что привязалась к нему, как к младшему брату, и мне будет не хватать нелепого, но милого барона.

Я увидела, что Николас принес клавикорд, усадила Томаса на маленькое дизайнерское кресло и велела играть, а сама принялась за готовку. На изысканные блюда не хватило бы времени, поэтому я отправила в духовку ассорти из разных сосисок и колбасок, поставила варить картофель для салата и макароны для пасты. Работа закипела.

А Томас вдохновенно музицировал. Он оказался неплохим исполнителем и с удовольствием играл сонаты, баллады и народные песенки. Когда все мои кастрюльки весело забулькали, я присоединилась к Томасу и сыграла «O Tannenbaum» и «Stille Nacht, heilige Nacht», которые в мире Томаса создадутся только лет через двадцать. Мы вдохновенно пели, в четыре руки играли на клавикорде и, видимо, отвлекли Николаса от работы.

Он спустился вниз.

— Вы починили соловья, господин Николас! — обрадовался Томас.

Николас покачал головой и сказал:

— Никогда в моем доме не было так хорошо! Музыка и запах вкусной еды!

— А соловей? — тревожно спросили мы.

— Скоро сделаю, — озабоченно произнес Николас. — Небольшая проблема с одной деталью.

Томас расстроенно заиграл «Ах, мой милый Августин!», а я вернулась на кухню.

Когда картофель сварился и отправился в салат, а макароны, политые замысловатым соусом, превратились в итальянскую пасту, я принялась накрывать на стол. Скорее всего, скоро мы расстанемся, и я решила сделать праздничный обед, чтобы все запомнили. Накрыла стол белой скатертью, достала красивую посуду, свернула клетчатые салфетки конвертиками, разложила еду и даже зажгла свечу в рождественском венке.

Накрытый стол выглядел не хуже, чем в хорошем ресторане, и я позвала мужчин обедать.

Томас, просияв, уселся на стул, а Николас обнял меня и, обдав теплым дыханием, прошептал: «Спасибо, Машенька!»

Угощение оказалось простым и вкусным, но мы ели молча, опечаленные предстоящим расставанием.

— Хватит грустить! — решительно сказал Николас. — Я пойду работать, а вы продолжайте петь и играть.

Но мы уже не хотели веселиться. Я включила плазму, нашла канал «Animal Planet» и мы с Томасом увлеченно следили за отважными путешественниками в дебрях Амазонки. День таял, за окнами стремительно темнело, начался снегопад.

«Как бы нам не застрять здесь!» — озабоченно подумала я, но успокоилась, вспомнив про внедорожник Николаса.

Мастер спустился вниз, когда дизайнерские светящиеся часы показали без пяти минут одиннадцать. В руках он держал клетку с соловьем.

— Слушайте! — закричал он и повернул ключик. Птичка мелодично пропела арию Папагена до конца, не скрипя, а звеня колокольчиками.

— Получилось! Ура! — запрыгали мы, обнимая мастера.

— В машину! — скомандовал Николас. — Томас, держите мой маскарадный костюм!

Он кинул барону синий синтетический кафтан и белый парик. Томас обрадовался и стянул лыжную шапку, обнажив бритый череп.

— В машине переоденетесь! Бегом!

Глава 23. «Лавка чудес»

Автомобиль медленно преодолевал снегопад. Крупные хлопья залепляли лобовое стекло, дворники непрерывно шуршали, летящий снег рассеивал и смягчал мощный свет фар, а водитель напряженно вглядывался в дорогу.

Наконец «Мерседес» вырвался на расчищенный автобан и помчался вперед черным призраком. Томас с облегчением отпустил мою руку, в которую вцепился от страха. Я встряхнула кистью, а Томас нахлобучил на лысину парик, который тут же свалился, и напялил на футболку просторный кафтан, бурча, что ткань дешевая и колется.

Мы въехали в сказочно прекрасную предрождественскую Вену, сияющую тысячами огней. По пустынным улицам лишь изредка крались автомобили, а по тротуарам спешили домой опаздывающие на праздничный ужин прохожие.

Машина запетляла по старым узким улицам, вырулила на стоянку, и мы облегченно выдохнули: «Доехали!» Часы на панели показывали без четверти двенадцать.

— Побежали! — закричал Николас. — Я не могу припарковать машину ближе. Запрещено!

Он схватил клетку с соловьем, и мы рванули вперед. Томас, проваливаясь в снег туфлями, спешил за нами.

Мы влетели в Горбатый переулок, когда до полуночи осталось десять минут.

— Лавка! — заорал Томас, указывая на дрожащий, изменяющийся магазин сувениров.

Реальность прогнулась, лопнула — и вместо современной неоновой вывески появились старонемецкие буквы, а китайская мигающая гирлянда в окне превратилась в горящие свечи.

— Вот это да! — воскликнул Николас.

Томас толкнул тяжелую старинную дверь, и мы гурьбой ввалились в лавку. Остро запахло благовониями, нагретым воском и чуточку — нафталином

— Я жду вас, господин барон, мастер Николас и фройляйн Мария! — просипел знакомый голос.

Мы с трудом пробрались через груды вещей и подошли к конторке. Скрюченный старик сильно вырос со времени нашего расставания и даже распрямился.

— Герр Камински починил соловья! — завопил Томас. — Отдавай Орден и выпусти меня к Клементине!

— Дайте-ка послушать, — попросил старик, забрал у Николаса птичку и повернул ключик.

Соловей вздернул хвостик и послушно заиграл арию Папагена. Тихо звенели колокольчики, а птичка задорно пела веселую мелодию, ни разу не запнувшись.

— Великолепно! Чудесно! — восхитился старик, подрастая еще выше. — Вы замечательный мастер, герр Камински.

— Орден! Моя флейта! — Я и Томас протянули к деду руки.

— Не надо так громко кричать! — поморщился старик. — Ваши вещи — вот они!

На только что пустом прилавке появились старинный Орден на бархатной подушечке и моя флейта.